– Смотри, какой он классный! – не унималась Рема, – это Эрик Котик!

…Самый страшный. При взгляде на него у меня кишки набиваются льдом. Среднего роста, худой, в серой кожаной куртке и с каштановыми волосами до плеч. Ничего особенного, я не могу понять – почему испытываю животный страх в его присутствии? Как от жестокого и опасного зверя. Он был самым маленьким, но стоял в центре как главный и искривлял своим видом всё пространство вокруг, будто чёрная дыра: даже парень Ремы, когда чуть приближался к нему, тут же ссутуливался и чах.

– А почему он Котик?

– Сплетни всякие – одна хуже другой!

– Кто-то говорит, что ест кошек своих врагов заживо. – Лид смотрела на него пристально, с еле заметной, но жадной улыбкой.

– Господи! Скорее бы они свалили!

– О! Они идут к нам! – Рема развернулась ко мне. – У меня макияж не в говно?

Зачем они приближаются к нам? У меня всё плывёт перед глазами. И голова от страха кружится. Шок, точно нас захватили террористы. Как если бы к нам подкрадывались волки, а все стояли бы так же безучастно. Хуже того, все любят этих волков!

Местные ребята показывают им свои машины, неудачно шутят и осторожно улыбаются извиняющимися улыбками. Те трое стоят надменно и совсем не слушают. Раз все так боятся шакалов – зачем впускают в свою жизнь? Объясните мне, как устроены люди!

Котик медленно развернулся ко мне лицом и смотрел не моргая.

Чёрт! До меня вдруг дошло, что я уже минуту сверлю его свирепым взглядом, полным ненависти! Зачем я привлекла его внимание? Теперь придётся драться с росомахой…

– Это наши девчонки, – стараясь делать беззаботный вид, сказал тот, что спрашивал меня о датчиках. Тот, кто сам трусит, ещё и пытается нас защитить. Уважаю.

…А он посмотрел на меня с интересом. Совсем не в моём вкусе. И без того странно, близко посаженные глаза косили один на другой. Они были почти прозрачные, с острыми чёрными зрачками, точно паучьими хелицерами с капающим ядом – от их взгляда становилось по-настоящему больно и дурно. Это самые настоящие клыки в глазницах – они впивались и косились, резав душу изнутри… Покатые плечи. Длинная шея. Я люблю нос горбинкой – а у него он вообще непонятной формы, вздёрнутый, с крупными хищными ноздрями. Я люблю очень высоких и даже упитанных – а этот всего на полголовы выше меня, да ещё и щуплый. Он был похож, скорее, на лиса с этими хитрыми глазами. А в своей кожаной серой куртке – и вовсе на крысу! Невероятно тонкие, сливающиеся один с другим волосы напоминали пасту, смазанную в каре. Огромный круглый лоб, как на картине средневекового художника. Нельзя было уловить: аристократичной породы его кровь или просто чудовищной.

Мне стало жутко от одного лишь факта существования этого страшного Эрика. И ещё более жутко оттого, что он вряд ли когда-нибудь снизойдёт до меня и заговорит на равных… Почему? На кой чёрт мне его признание?!

– Да ты что? – он отвечал одному из парней, но смотрел с прищуром прямо на меня.

Даже Рема сглотнула. Лид вообще ушла в тень позади нас с такой гримасой, будто её ошпарили пощёчиной.

А мне страшно, что он смотрит на меня даже не как на добычу – как на врага. Которого не нужно есть – только уничтожить. И, что ещё хуже, – унизить…

Если меня унизит при всех такой, как он, – да я сама вскроюсь после этого! Можно предвидеть, что он сделает это самым гнусным образом, выставив меня мешком с гнилыми потрохами. А я с таким жить не намерена! Руки и горло начинают дрожать. Это значит, что я загнана в угол, я на краю. И я готова драться! Терять, кроме достоинства, нечего. А это самое важное в жизни!

Но он не нападал. Просто смотрел.

Его взгляд был похож на кривые острые стрелы. Он без труда заходил в душу – в самые кишки – и шарился там, как у себя дома. Но при этом залезть в его глазёнки – да даже поймать их, ухватить и вытащить из себя – было невозможно.

– Мне нехорошо, – шепнула я Реме.

– Брось! Ты это из-за Котика?

– Я правда поеду!

Я вернулась вечером домой, сижу за своим письменным столом – и меня трясёт.

О чём я думала! Вечеринка со взрослыми незнакомыми парнями рядом с борделем – что я ожидала там увидеть? Постановку «Строптивой»? Это, пожалуй, вышло!

Но как теперь жить с мыслью, что ОН существует? Что такие люди рождаются, доживают до лет своего господства и спокойно разгуливают по нашим судьбам? Это всё равно что приехать просто так поглядеть на войну: ты знаешь, что она есть, но зачем это видеть, если не готов с этим жить?

Может, он не так плох – как и с виду отвратительный жених Катарины Петруччо? Нет, фу, что за мысли!

Дрянь, дрянь, дрянь!

Как теперь выбросить из головы воспоминания о том, как моё тело резали и вспарывали? Как мои кишки лизали изнутри? А Рема, а Лид? Они что, ничего этого не чувствуют? Боже, какой он противный! Трясёт и тошнит. Ну почему такие, как он, существуют? Так. Надо что-то сделать, верно? Что там втирают про сраную арт-терапию? Сейчас-сейчас. Вот я его нарисую – и он останется моим заложником на бумаге! Не такой уж страшный!

Его взгляд меня просто истерзал, изнасиловал – я всё ещё дёргалась от ощущения тысячи глубоких проколов во всём теле.

Мне было ещё хуже оттого, что он всем нравился. И что ему не нравлюсь я… Бред! Вот я нарисую его глаза – и станет легче. Демон не такой уж страшный.

Сон…

Ночь. Закрытая галерея. Зелёные стены. Одна из картин заставила меня обернуться и замереть: гигантская крыса разинула пасть прямо надо мной. Из пасти торчали лезвия бритвы. Вместо глаз у неё – огромные клыки. Я старалась тихонько пройти мимо. Полотно было в трещинах – я боялась, что от моих шорохов они ещё сильнее расползутся. Боялась окончательно «разбить» масляный слой, боялась, что крыса без труда выберется из треснувшего сосуда… Услышит меня – и прорвётся сквозь разбитую краску.

Сегодня такой серый алюминиевый воздух, что хочется нежиться дома в обнимку с какао и любоваться в окно. Макать в кружку мой второй подбородочек, как аппетитный маршмеллоу. Мурашки хотели прошмыгнуть незамеченными – от мыслишки, как бы сладко Лео его облизал… Аж мышцы сводит! О, нет! Даже мысли об этом слишком травмируют кожу. Я тороплю события: мечтать о поцелуях с Лео я пока не готова. Липко, пошло! Забудь-забудь!

Вечер осени. Небо похоже на серый жемчуг, а от габаритных огней так кружится голова, что кадр кажется запаздывающим. Октябрьские вечера похожи на бутылку из голубоватого стекла, набитую фольгой, чёрной бумагой и жёлтыми и красными гирляндами. И в этой бутылке, в океане времени гремит… Alice in Chains… «Bleed the Freak»!

Большой тёмно-бирюзовый город С., наверное, сейчас раскрылся, как кувшинка в полночь. Сейчас он особенно густой, и его изумрудный воздух такой плотный и водянистый, что невозможно дышать, как душно… Мне кажется, он ляжет чёрной могильной плитой на мою грудь. Но это будет через год.

Моя комната. Как же я люблю своё вельветово-маджентовое королевство! С размалёванной баллончиками стеной. Каждый из друзей, кто бывал у меня, оставил мне пожелание маркером. Я всё ещё узнаю в нижнем углу рисунок и подпись Лео… Обожаю мой бархатный фиолетовый диван с кучей самодельных заплаток! И мозаику из картонок и фантиков, на которых я рисовала сюжеты из своей жизни. Раньше я вела дневник с помощью рисунков – так что теперь одна из стен моей комнаты увешана комиксами о собственных тусовках и переживаниях.

Королевским замком выступает мой стол. С мощным ноутом, напичканным фаршем из недописанных кодов и музыки. С ворохом из сожжённых диодов, парой рабочих плат и браслетиком, сплетённым из неиспользованных резисторов. Да, я же, чёрт возьми, девочка.

Лео прислал сообщение с песней. Аж сердце ёкнуло.