Дина тоже отнесла пустую посуду. Затем помогла Ники затолкать его поднос в приемное отверстие. Усадила Ники в коляску.
– Мы – гулять, ты, если хочешь, присоединяйся к нам, – обернулась ко мне Дина.
– Я пока Нину хочу дождаться. Ты понимаешь… – я не договорила, неопределенно повела головой.
– Понимаю, – опять серьезно ответила Дина.
Левую ладонь защекотало.
Я подняла руку, и мое Око отразило веселую мордочку Ники.
– Дина… ты посмотри, это Ники! – я, удивленная, показала свою ладонь Дине.
А мальчишка, сидевший в коляске, захохотал радостно.
– А ты у него уже в списке друзей? Когда ж он успел? Ники, поверни ко мне свою ладошку… Да, точно! – Дина склонилась над сыном, заглянула в его Око. Обратилась ко мне: – Слушай, я постараюсь переадресовать на себя все его запросы, а то он скоро всех окружающих начнет дергать почем зря… Вот, мы освоили и эту функцию, оказывается, – с иронией произнесла она.
– Ну и хорошо, ну и замечательно, теперь мы с тобой всегда на связи, да Ники? – подмигнула я мальчику.
– Да-а! – радостно ответил он.
Дина с Ники покинули Столовую, а я села за одноместный столик, чтобы никто ко мне не подходил, решила дождаться Нину.
В помещение из Лабиринта зашла Лена, моя соседка сверху (я с ней была в очень хороших отношениях). Лена жила одна, без пары, ее сын давно уже повзрослел и уехал. Войдя, она мне улыбнулась, я ей тоже.
Выглядела моя соседка с верхнего этажа всегда бодрой, подтянутой; ростом она – немного выше, чем обычные женщины, и со спины, думаю, Лена казалась даже моей ровесницей. И, лишь когда поворачивалась лицом к собеседнику, можно было понять, что она уже давно взрослая.
Лена села за отдельный столик со своим подносом, а потом из обычного входа появился Алекс, другой наш сосед, и решительно двинулся к раздаче. Мне он кивнул, Лену словно не заметил. И он тоже сел за одноместный столик со своим подносом.
– Алекс, ты здоров? – немедленно обратилась к нему Лена.
– А что такое? И ты, разве, не видишь, я не хочу ни с кем общаться, специально сел отдельно… – огрызнулся Алекс.
Они, Лена и Алекс, мне кажется, являлись между собой ровесниками. Понятие возраста давно ушло в небытие, теперь люди делились лишь на две категории – взрослые и дети.
А вот раньше общество весьма трепетно относились к прожитому человеком времени, я знала об этом из Мемори. Употреблялись определенные градации возраста, порой унизительные – старики, молодые, пожилые…
Так называемые неравные браки – осуждались. Хотя люди, родившиеся с большим разрывом во времени, могли быть вполне счастливы друг с другом, но общество все равно не отказывало себе в желании позлословить. И вообще понятие «возраста», как я поняла, накладывало ограничения на все сферы тогдашней жизни, так что порой измученный человек сам, добровольно, отказывался от многого. Типа, не положено ему по возрасту, например, любить, искать себе пару – и все тут, надо доживать в одиночестве (при условии, конечно, что человек мечтал о паре). Хотя, бывало, что даже ровесники в паре не могли найти общий язык. Какая разница, старше тебя человек, или младше, если между вами возможна гармония, и этот союз не ущемит главные желания и потребности каждого?
Уму непостижимо, как люди когда-то сами себя умудрялись мучить…
Но Истина урегулировала и эту проблему, понятие «возраста» она просто-напросто отменила. И правильно. Смысл думать о том, что можешь, а что нет, на что имеешь право, а на что и замахнуться нельзя? Не проще ли, не разумней – все просчитать, оценить с математической точностью свои возможности, психологическую совместимость с тем, с кем собираешься контактировать, насколько у вас двоих совпадают желания и приоритеты…
Я, между прочим, одно время увлекалась чтением старинных книг, и там просто ужас какой-то описывался, как все в далеком прошлом были несчастны – и в любви, и вообще. И сами страдали, и других заставляли страдать, и на преступления шли, и опять – мучились, мучились, мучились… Мне под конец все это так надоело, что я совсем забросила чтение художественной литературы.
– А почему ты прошел сюда не через Лабиринт, а через обычный вход? – опять напустилась Лена на Алекса. – Вечером опять в полутьме сидеть будем.
– Не придумывай. Никогда мы в полутьме не сидели. И вообще, я сегодня устал, – холодно ответил Алекс.
– Ты взрослый. Ты сильный мужчина, отчего ты устал, да еще с утра пораньше… – фыркнула она.
Подобные разговоры не были приняты в обществе (никто ни перед кем не обязан отчитываться!), так что Лена, наверное, сейчас поступала неправильно, придираясь к Алексу.
Но я в этот момент находилась на стороне Лены. Алекс мне не то что бы не нравился, нет… Но я его не понимала, честно. Он сам обожал прицепиться с какой-нибудь ерундой к любому, кто попадался на его пути, и втягивал своего собеседника в долгий спор.
А смысл его речей? Переливание из пустого в порожнее, скучная болтовня. Поэтому я старалась избегать общения с Алексом, мне не хотелось тратить свое время впустую.
Лена быстро позавтракала, затолкала поднос с посудой в чистку, и убежала.
Алекс методично и вдумчиво ел свой завтрак – россыпь темных шариков, вероятно, хрустящих; к ним прилагалась оранжевая, очень густая подливка. Ах, да у него мои вкусовые предпочтения, оказывается, и почему-то противно от этого…
Но тут мне стало не до Алекса: в Столовую, через обычный вход, зашла наконец Нина. Она двигалась с трудом. Последнее время у нее, судя по всему, не хватало сил. Уж к Нине никто бы не стал придираться (равно как и к Дине с непоседой Ники), почему она не через Лабиринт сюда заходит.
– Нина, привет! – бросилась я к ней, обняла.
– Тише, тише, Рита, ты меня уронишь… – засмеялась она.
– Давай, я тебе помогу…
– Я сама…
– Я помогу тебе потому, что люблю тебя, а не потому, что ты нуждаешься в помощи, – возразила я. Взяла Нину под руку, повела ее к раздаче. Нина была чуть выше моего плеча. И это, к сожалению, тоже напоминало о том, что Нина жила на свете совсем уже давно, очень давно.
Волосы ее – белые-белые. Седые. Морщины на лице, пигментные пятна на руках, а кожа на предплечьях совсем дряблая, пугающе нежная и как будто пустая…
Нина провела дрожащей ладонью перед считывающим устройством.
– Принесу поднос тебе, ладно? Ты садись пока.
– Ладно уж, командирша, – усмехнулась Нина, и зашагала, чуть пошатываясь, к двухместному столику.
Если подумать, то Нина была совсем не ласковой по характеру, а наоборот, очень сдержанной и суховатой. И меня она решила взять в воспитанницы когда-то не потому, что я ей как-то особо нравилась, или ей стало меня жалко… Она призналась однажды, что тогда вдруг почувствовала меня не чужой себе. Своей.
Да, в первую очередь, конечно, это Истина, по каким-то там своим параметрам, сочла Нину наиболее подходящей кандидатурой на роль моей воспитательницы. Но нельзя и отметать желание Нины – стать для меня близким человеком.
Ведь как обычно бывало, если происходило грустное, и ребенок вдруг терял родителей… Тогда кто-то из наиболее подходящих взрослых получал от Истины сообщение: а готов ли он стать воспитателем этого ребенка? Иногда ведь люди отказывались, я о таком слышала, и что, это их право, даже если они идеально подходили на данную роль… Что ж, в этом случае Истина присылала сообщение следующей кандидатуре… Правда, говорят, первые ряды потенциальных воспитателей – самые подходящие. Вторые-третьи – уже не все так идеально в отношениях взрослый-ребенок.
Когда мои родители умерли от инфлюэнцы, вот только-только это стало известно, Нина сама пришла ко мне, взяла за руку, и повела к Ловемату. Вернее, сначала она отправилась со мной к Медикалу, чтобы я там получила укол успокоительного. Я, честно сказать, тогда вообще мало что соображала от горя. Истина мне прислала сообщение на Око, что мне надо на укол, но я даже не отреагировала на это сообщение, оно не дошло до моего сознания.
