— Верно. Так вот что я нашла. Двое отцов в группе заставили своих детей использовать жучки.

— Жучки?

— Ну да, подслушивающие устройства. Какие используют в кино.

— Так ты хочешь, чтобы мы заставили Инглиш носить жучок? Это чушь собачья.

Она машет рукой, как будто отгоняет комаров.

— Нет. Что нам нужно сделать, так это заставить этих детективов положить их в ее чемодан и, возможно, в рюкзак. Может быть, положить парочку в ее куртку и туфли. Вещи, которые она оставит валяться по всему дому. Ну, знаешь, как здесь. Какую-нибудь игрушку.

— Не знаю, Печенька. А что, если они его найдут?

— Да ладно тебе, Бек. Эти штучки совсем крошечные. Они сложные и дорогие. Они могут подслушивать разговоры Эбби и ее бойфренда, когда Инглиш нет рядом. И не забудь, у нее есть телефон на всякий случай.

— Цена никогда не будет проблемой. Ты знаешь это.

— Это может сработать. Я знаю, что это возможно.

Возможно, она действительно что-то придумала. Я чешу подбородок, размышляя об этом.

— Так что? Думаешь, детективы будут околачиваться снаружи?

Она придвигается ближе ко мне, и я двигаюсь, освобождая немного места.

— Видишь, в этом вся прелесть. Им это и не нужно. Один парень сказал, что купил видеомагнитофоны, похожие на мягкие игрушки. Так что никаких подозрительных машин на улице или еще чего-нибудь. И детективы могли бы выяснить больше информации. Другой парень сказал, что купил записывающие устройства голоса, которые выглядели как четвертаки, и всюду их расклеивал.

— Интересно, насколько это допустимо в суде?

— Не очень. Но парень сказал, что отнес все записи своей бывшей жене и сказал ей, что сообщит о ней в службу защиты детей, если она не откажется от своих прав на опеку. Другой сделал то же самое, и они оба выиграли. Если бы все это было записано на пленку и имело отношение к наркотикам, мы могли бы пригрозить вызвать правоохранительные органы.

— Нам нужно поговорить об этом с Морганом. Я не хочу прыгать в осиное гнездо и делать все еще хуже, чем есть. Но, Печенька, впервые я чувствую крошечный лучик надежды. — Я притягиваю ее к своей груди и обнимаю. — Что бы я без тебя делал в своей жизни?

— О, я не знаю. Наверное, бродил бы, как заблудшая душа.

Она пошутила, но это чистая правда.

Утром я звоню Моргану и рассказываю ему, что мы придумали. Он относится ко всему без энтузиазма. Говорит, что это может обернуться кучей неприятностей.

— Как же так?

От его юридических объяснений у меня голова идет кругом, но я задаю простой вопрос:

— Если бы это была борьба за вашу дочь, вы бы это сделали?

— Да, черт возьми, я бы так и сделал.

Это все, что мне нужно услышать, чтобы принять окончательное решение.

— Мистер Бриджес, как ваш адвокат, я бы предпочел не вмешиваться в это дело. Я думаю, будет лучше, если вы свяжетесь с ними напрямую.

— Отлично. И спасибо.

В тот же вечер я встречаюсь с командой детективов. Шеридан остается с Инглиш, и я использую фотосессию как предлог. Ненавижу врать, но иногда приходится. Когда я прихожу домой, я приношу подарки для Инглиш в виде плюшевого мишки и Снупи. А еще у меня есть несколько четвертаков. В игрушки животных хитроумно встроены видеокамеры, а крошечные линзы находятся в глазах. Сначала я был настроен скептически, но они показали, как они работают, и все реально круто. В четвертаки вставлены подслушивающие устройства, и если не всматриваться, ничего не заметно. План состоит в том, чтобы положить мягкие игрушки в ее сумку и бросить пару четвертаков в рюкзак. Если мы положим одну из мягких игрушек в рюкзак, будем надеяться, что она оставит ее лежать в гостиной, и мы сможем что-нибудь накопать на нее. Инглиш имеет привычку оставлять свои вещи разбросанными, так что это может сыграть нам на руку. Единственный способ найти камеру — это разрезать игрушку на части.

Следующим вечером мы объясняем Инглиш, что она проведет ночь с Эбби в следующую пятницу.

— Но почему?

— Потому что ты ей так нравишься, что она хочет провести с тобой всю ночь напролет. — Меня почти тошнит, когда я говорю это, но что еще я могу ей сказать?! Что ее сучка-мать не бросит это нелепое дерьмо?

— О, но я действительно не хочу. — Она убегает в свою комнату.

— Ну и что мне теперь сказать?

Шеридан кричит:

— Эй, Тыковка, ты можешь вернуться сюда, пожалуйста?

Инглиш бежит обратно в гостиную и подпрыгивает, как кузнечик. В руке у нее хула-хуп.

— Сладкая, ты помнишь, как твоя другая мама покупала тебе вещи для рисования, а ты учила ее делать круглую собаку?

— Угу, — отвечает она, подпрыгивая.

— Ну, ты ей так нравишься, что она хочет провести с тобой больше, чем просто пару часов. И знаешь что? Я не виню ее, потому что хочу проводить с тобой много-много времени.

— Может ли она устроить девичник здесь?

Шеридан так терпелива. Мне хочется кричать и топать ногами, как избалованная задница. Не на Инглиш, а на ее говенную биомаму.

— Смотри, вот как это работает. Поскольку она твоя вторая мама, она на самом деле не хочет приезжать сюда. Она хочет, чтобы ты была только с ней. И поскольку мы видимся с тобой каждый день, это нечестно, что ей приходится приезжать сюда и делить тебя с нами. Ты меня понимаешь?

— У нее есть фильмы?

— Мы можем спросить. А если нет, можешь взять айпад. Тогда ты сможешь смотреть все, что захочешь.

Ее маленькие плечики приподнимаются, и она говорит:

— Только на одну ночь.

Когда наступает пятница, мы пакуем ее вещи и везем к Эбби в указанное время. Ее плюшевые друзья собраны в сумку. Шеридан проинструктировала ее, как пользоваться телефоном, и мы приняли всевозможные меры предосторожности. Я украдкой смотрю на нее в зеркало заднего вида, и мое сердце продолжает разрываться на части. Каждое из моих ребер ломается, и то, что находится за ними, разрывается, оставляя рваную рану, открытую и незащищенную.

Я прерывисто дышу, и Шеридан кладет руку мне на бедро и сжимает. Я хватаюсь за нее и сжимаю, как будто это мой спасательный круг. Как, черт возьми, я смогу оставить там Инглиш? Мысль об этом сводит меня с ума от беспокойства.

Мы въезжаем на подъездную дорожку, и Эбби подходит к двери. Я поворачиваюсь на сиденье и говорю:

— Медвежонок, веди себя прилично, и мы заберем тебя утром. У тебя есть телефон на случай, если тебе понадобится позвонить. И знаешь что?

— Что, папочка?

— Я люблю тебя больше, чем мамино шоколадное печенье, и хочу, чтобы ты хорошо провела время. Может быть, нарисуешь своей другой маме еще одну картину.

— Хорошо.

Она отстегивает ремень безопасности, и Шеридан выходит, чтобы помочь ей. Мы решили так заранее, потому что я боялся, что сломаюсь окончательно, если провожу ее до двери. Шеридан опускается на колени и говорит ей, чтобы она была под самой большой радугой и позвала кого-нибудь, если мы ей понадобимся. Потом она обнимает ее, сильно и крепко.

Они идут рука об руку к крыльцу, Эбби приветствует Инглиш улыбкой. Она поворачивается и машет рукой прямо перед тем, как войти в дом, и я чуть не теряю самообладание.

Никто из нас не смыкает глаз за всю ночь. Но самая большая новость заключается в том, что мы не получаем никаких телефонных звонков. Утром мы одеваемся, и в девять часов уже едем за Инглиш. Она выбегает к машине, и вся такая улыбчивая.

Я выхожу из машины и обнимаю ее так, будто не видел целый год.

— О боже, я скучал по тебе, Медвежонок.

— Я тоже по тебе скучала.

Но нетрудно заметить, что я скучал больше, чем она. Дети. Она понятия не имеет, какое смятение и мучение это приносит. Она забирается на заднее сиденье и щебечет, как птичка, всю дорогу до своей любимой блинной, рассказывая нам о картине, которую нарисовала для своей новой мамы.

Взгляд Шеридан опущен, когда она рассказывает это. Я тоже чувствую печаль. Разве это мелочно с нашей стороны? Может быть. Но я не могу не думать обо всем, что мы пережили из-за этого. Она все еще ничего не замечает, болтая о том, что они делали прошлой ночью.