…На третий день после аварии я пришла в себя в больнице. Черепно-мозговая травма и массовые ушибы, синяки и ссадины. Рядом с кроватью сидела мама. Видно, что глаза ее не просыхали от слез все это время. И она почти вся поседела.

На колене у меня была уже проведена сложная операция, и врач сказал, что шрам останется на всю жизнь. Для девочки, конечно, это нежелательно, но не так трагично, это ведь – не лицо. Вставать мне было нельзя. Мне же было на все это наплевать. Меня мучил только одни вопрос: как там Димка? Мне хотелось ползти к нему, даже если все врачи больницы будут стоять на моем пути и говорить, что – нельзя. Я должна его увидеть!

«Мама, как там Димка?» – «Доченька, я не могу тебя обманывать. Димки больше нет. Ты и мальчик твоего возраста из встречной машины – единственные, кто выжили. Леночка, держись, пожалуйста, мы не можем потерять еще и тебя. Ты – единственное, что осталось у нас. Держись, хотя бы во имя Димки, во имя того, что он не успел. Ты должна воплотить его мечты». – «Какие мечты, мама! Его больше нет! У меня нет того, ради чего стоит жить! Я не хочу жить. Я хочу умереть и быть с ним. Мне невыносима сама мысль, что я живу, а его больше нет! Ты понимаешь, ЕГО НЕТ!!!»

Я выла от боли, нет, не физической, а душевной. Это был не плач, это был действительно вой. Мне казалось, что боль разорвет мое сердце. Я не могла дышать, мне просто не хватало воздуха. Димка, Димка! Зачем ты оставил меня здесь одну?! Как ты мог так со мной поступить? Почему так все произошло? Кто виноват в этом? КАК Я СМОГУ ЖИТЬ БЕЗ ТЕБЯ? Я не хочу жить без тебя! Я не смогу тебя больше увидеть, прикоснуться к тебе, поцеловать тебя. Я не услышу твоего голоса, и твоя улыбка не отразится в моих глазах. Меня нет без тебя!

Прибежали врачи, медсестры. Решили сделать инъекцию с успокоительным, но мама не позволила, потому что всегда считала: успокоительные только приглушают боль, а не помогают. После будет еще хуже.

Потом был длительный период реабилитации. Я заново училась ходить. Но самое страшное, я заново училась жить. Жить без него, без моего Димки. Это было самое трудное. Мне везде мерещился его образ. Я постоянно слышала его голос. Он приходил ко мне во сне и говорил, что я должна жить дальше. И я жила. Вернее, не жила, а существовала. Мне так и не хватило смелости прийти к нему на могилу. Я не смогла поверить, что он умер и его – нет. Я не видела его мертвым, не пришлось его хоронить. Для меня он остался тем шестнадцатилетним мальчишкой, которого я безумно любила. Он просто уехал, уехал далеко, но когда-нибудь вернется. Когда-нибудь, в другой жизни…

В другой машине была семья крупного бизнесмена. Выжил только мальчик шестнадцати лет. Я не знаю ни фамилии, ни имени, знаю, что он тоже потерял всех. Вроде бы только бабушка осталась у него. Она и забрала его к себе. У нас была общая боль – боль потери.

Я жила без желания жить. Окончила школу с золотой медалью, ходила на выпускной, хотя мне это совсем было не нужно. Я бросила музыку. Мне было ненавистно петь, и я не могла этого делать. Я выбрала совсем другую профессию, легко поступив на юридический факультет. Получила параллельно экономическое образование. И потом началась новая, для меня самой необычная жизнь.

Боль не прошла. Она – со мной, но глубоко в душе, куда никому нет хода.

Со временем я поняла слова мамы. Надо жить дальше. Не надо жалеть о том, что было. В моей жизни был такой замечательный человек, как Димка. И надо уметь благодарить судьбу за те крохи счастья, которые нам перепадают, а не сетовать, что нам не достался целый пирог счастья.

У меня появились новые друзья, парни предлагали встречаться, в общем, все – как в нормальной жизни. Но это была уже другая жизнь – жизнь без Димки. От него у меня остались лишь воспоминания и гитара, которая, как и я, чудом уцелела в той ужасной аварии. Гитара и каменное сердце. Я потеряла способность любить.

– Ребята, смотрите, что я нашел, – позвал Роман.

Последние пять минут Роман что-то искал в компьютере. Как оказалось, он нашел в Интернете запись того самого концерта, и теперь его ведущие вещали с экрана: «А теперь мы приглашаем следующих конкурсантов – из Тамбова. Встречайте: великолепная, неповторимая, незабываемая группа "Иллюзия"!».

Мы все сгрудились вокруг компьютера.

Как раз в этот момент на сцену выбежали члены группы. Четыре подростка – три юноши и девушка. Все наши взгляды были прикованы к девушке. Неужели это она, автор нашего дневника? Высокая блондинка, отличная фигура, о таких обычно говорят: «точеная». Она выглядела просто идеально! Но самыми поразительными были глаза. Большие серо-зеленые глаза просто приковывали взгляд, от них невозможно было оторваться. Такого магнетизма я больше не видела ни у кого, разве только у Сергея – бывшего владельца теперь уже моей квартиры.

Девушка была одета в ярко-зеленое платье, от этого глаза казались еще более яркими. Ребята были в костюмах. Димку мы сразу узнали. Красивый молодой человек, смотреть на него было одно удовольствие. Остальные парни – тоже были ничего, симпатичные.

Слезы потекли у меня по щекам. Я не могла спокойно смотреть на них, ведь я уже знала, что через несколько часов они погибнут. Все! Эти мальчишки, полные жизни и энергии, надежд на будущее, никогда не смогут воплотить мечты в реальность, не смогут быть счастливыми.

Я плакала и не могла остановиться. Но тут зазвучала песня. Мы все просто остолбенели от неожиданности. Я ничего подобного вообще не слышала раньше. Волшебный бархатный голос звучал нереально, весь зал вскочил в восторге. Солистка пела сложную по манере исполнения песню с такой легкостью и с таким удовольствием, что, казалось, она жила этой песней.

Камеры показали членов жюри. Видно было, что они в недоумении переглядывались и переговаривались. Слышно было, что один из членов жюри сказал: «Это что – фонограмма, что ли? По условиям конкурса это же запрещено». На что второй член жюри ответил: «Да нет, не может быть. Кажется, просто наложены спецэффекты на голос. Мы должны их дисквалифицировать». Тут вмешался третий член жюри: «Давайте не будем спешить и проверим все. Музыкальное сопровождение же обеспечивают наши звукорежиссеры, они не могли нарушить условия конкурса. Тем более что играет же сама группа».

Жестом один из членов жюри (почему-то мы решили, что он был самый главный) показал, что необходимо остановиться. Ребята прекратили играть, девушка прекратила петь.

– Елена, – обратился все тот же член жюри, – мы хотим, чтобы вы спели акапельно.

– Ту же песню продолжайте, – подхватил второй член жюри.

По лицу ребят было видно, что они несколько растерялись, недоуменно посмотрели на членов жюри, переглянулись, но не стали возражать.

На минуту воцарилась пауза. Камера крупным планом показывала солистку. Напряжение нарастало. Зал застыл в ожидании, жюри вопросительно смотрело на солистку.

Справившись с волнением, Елена запела. В зале зазвучал все тот же волшебный бархатный голос, который сейчас, без музыкального сопровождения, казался еще более прекрасным. Напряжение на лицах членов жюри сменилось сияющими улыбками. Зал взорвался овациями в едином порыве восхищения, затем наступила мертвая тишина, в которой звучал только голос певицы.

Елена допела песню и умолкла. Шквал аплодисментов разорвал тишину.

– Я хотел бы объяснить причину произошедшего, – заговорил все тот же член жюри, которого мы приняла за главного на этом конкурсе. – Когда вы начали выступление, мы подумали, что это – фонограмма. У вас – уникальный голос, Елена. Он звучал так, как не звучит студийная запись. Это, бесспорно, талант. За всю свою продюсерскую карьеру я не видел ничего подобного, а повидал я, как вы понимаете, очень много всего. У вас – отличная группа, играли без ошибок, слаженно. Но все же вы, Елена, готовая сольная певица, несмотря на столь юный возраст. Я готов продюсировать вас, но – как сольную артистку.