Когда он скрылся из виду, Критий промолвил:

- Ужасный человек. Даже не дождавшись развода, помчался к гетерам праздновать это событие...

Служитель вбежал в зал суда и сокрушенно доложил, что ему не удалось привести Алкивиада.

- Он просто выгнал меня...

- А ты-то что же? - взъелся на него архонт.

- Он пригрозил разбить мне голову кувшином, я спасся бегством...

Отчаянный вопль Гиппареты предварил ее горькие причитания:

- О я злосчастная! Он не придет! Как я несчастна! Он меня не любит! Звеня браслетами, она заломила свои холеные руки. - О, зачем я потребовала развода! Какой злой демон внушил мне эту мысль! - Гиппарета пала на колени, в мольбе протянула руки к архонту. - Злосчастная, я хотела только пригрозить ему разводом! Надеялась - он поймет, признает недостойность своего отношения к любящей жене, к матери двух сыновей, которых я ему родила! Надеялась, он исправится, бросит кутежи, озорство!

- Мне очень жаль, но суд уже ознакомился с твоим требованием, доказательств достаточно, и потому, дорогая Гиппарета, нам не остается ничего иного, кроме как удовлетворить твою просьбу о разводе... - сломленным голосом сказал судья.

Гиппарета повалилась как подкошенная, рыдала, кричала в отчаянии:

- Убейте меня! Я не хочу жить! Я не хочу жить!

В зал влетел Алкивиад.

- Что ты тут делаешь, милая? - раздался над нею его голос. - Хочешь в царство Аида? Откуда такое сумасбродное желание, когда в моем доме для тебя - настоящий Элисий?

И прежде, чем женщина успела опомниться, прежде, чем судья сумел выговорить слово, Алкивиад подхватил Гиппарету на руки и выбежал с нею на площадь.

- Эй! Граждане! Глядите! Алкивиад! - раздались голоса в толпе, вечно бездельничающей на агоре.

- Что это он несет? - Кучка зевак побежала за ним.

- Клянусь Зевсом! Собственную жену!

Гиппарета отбивалась, выкручивалась, била ногами, отталкивала его голову, кричала - не помогало ничего! Алкивиад бежал по городу, неся ее на руках, и за его плечами развевалась хламида и распустившиеся волосы его жены. Ее несшитый пеплос распахнулся, и восхищенным взорам толпы открылись ее белые ноги. Смех провожал их. И веселые крики:

- Похитил собственную жену!

Кучка любопытных и шутников, следовавших за Алкивиадом, разрасталась с каждым шагом.

- Молодец Алкивиад!

- Отлично, Алкивиад!

- Вот поступок настоящего мужчины!

Поняв, что сопротивление бесполезно, Гиппарета обхватила мужа за шею, а он на бегу целовал ее до самого дома.

Афины ликовали! Афины смеялись! Афинам представился редкостный спектакль!

Весть о похищении Гиппареты летела по городу. Долетела она и до Сократа, все еще сидевшего с Критием под платаном. Сократ хохотал так, что едва мог связно выговорить:

- Вот так выходка! Ну и выходка, ах ты шалопай эдакий! Какие там суды! Иди ты в болото, архонт! И ты, Гиппарета! Ты любишь меня, я люблю тебя выкраду, как жених невесту, и будем мы снова как молодожены!

- Да, шутка неплохая. Есть чему смеяться, - сказал Критий. - А нет ли тут, дорогой Сократ, еще одной причины для смеха?

- Глядите-ка! - не успокаивался Сократ. - Хочешь мне, повивальной бабке, помочь родить? Уже перенял от меня это искусство?

- Я перенял побольше, чем это. Однако испытывать на тебе свое повивальное искусство я бы не осмелился. Но, как кровный родственник Алкивиада, я рад и думаю, что и ты, его друг, радуешься его ловкости и сообразительности. А то ведь еще немного - и он из-за разлада в семье потерял бы популярность среди порядочных афинян. Сегодня же, утащив Гиппарету из зала суда, он завоевал сердца многих. С его стороны это был отлично рассчитанный ход перед выборами.

Сократ слушал, задумавшись, и задумчиво произнес:

- Я и радуюсь.

- Тем более он сделал это на виду у всех. - Критий подсластил свою кислоту. - Мы-то знаем, как оно бывает. Ведь за каждый удачный шаг Алкивиада люди хвалят тебя, его учителя.

- Но тем самым ты хочешь сказать, что за каждый его неудачный шаг они же меня бранят, - сказал Сократ.

- С чего бы им тебя бранить? Алкивиад слушает тебя с благоговением: твое слово и его дело - едины. Это он показал недавно. Ты осуждаешь аристократов за то, что они презирают бедняков; Алкивиад же, наш будущий стратег, желая доказать, что твое мнение, противное аристократам, он усвоил полностью, что ему чуждо присловье аристократов "бедность дурно пахнет", накрыл богатые столы и впустил к себе в дом всех голодных, нищих, сирот павших воинов и тех, кто неспособен трудиться из-за недугов, безруких и одноногих... И сам пировал, пел с ними, ничуть не смущаясь тем, что люди эти не мыты и не натерты благовонными притираниями. Одним словом, он отлично умеет добиваться благосклонности народа.

Сократ устремил на Крития взгляд своих больших глаз:

- Я непонятлив, милый Критий. Скажи мне, ты хвалишь Алкивиада или поносишь его?

За оградой кто-то приглушенно засмеялся. Критий вздрогнул; но больше ничто не нарушало тишины, и он успокоился. А за оградой сидел Симон, записывал высказывания Сократа - он часто так делал.

С хорошо разыгранным восхищением Критий ответил:

- Можно ли поносить Алкивиада? Этот необыкновенный человек способен привлечь к себе кого угодно, прямо-таки очаровать... - И льстиво добавил: Так же как и ты, Сократ. Злой человек счел бы, что Алкивиада следует предать суду гелиэи за его необузданные выходки, - тебе не кажется? Но ведь ни ты, ни я - не злые люди. Ты выбираешь самые мягкие выражения, говоря о его своеволии, ты находишь все это просто проявлением его непосредственности, а люди, часто слушающие тебя, привыкли перенимать твою точку зрения. Однако, боюсь, то, что к лицу юноше, не подобает мужу и стратегу.

Сократ воздел руки:

- Клянусь Герой, я разделяю с тобой это опасение, мой милый! Боюсь - не избрали бы Алкивиада стратегом слишком рано... Ты говоришь - муж. Да, ему тридцать один год. Но в нем столько еще милой детскости и наивной игривости... Взгляни на него - увидишь лицо, сияющее счастьем и любовью...

Критий до крови закусил губу.

- Почему ты смотришь на меня так пристально, Сократ?

Тот снова поднял руки и дал им опуститься на стол:

- Думаю об Алкивиаде - вот и смотрю на тебя, который о нем говорит.