В первую ночь, когда они лежали в объятиях друг друга в своей собственной спальне, Менекрат тихо спросил:

- Ты могла бы уехать со мной?

Шаран пошевельнулась, устроившись к мужу спиной. Чтобы он не видел ее лица, понял пленник. Эллин обнял живот подруги, вдыхая каштановый запах ее волос и чувствуя, как сжимается сердце.

Шаран долго не отвечала. И наконец скульптор услышал ее глуховатый голос:

- Ты никак не можешь сейчас уехать, ведь ты сам это знаешь! Нам не на что уехать! И ты должен дождаться нашего ребенка!

Персиянка быстро обернулась.

- Это мой дом! Я едва стала свободной - а кем я буду, если приеду в твою страну? Меня опять обратят в рабыню… или до смерти будут изводить насмешками! Я слышала, каковы ваши женщины!..

“Женщины везде одинаково злоязычны”, - подумал Менекрат.

- Может быть, моя царица возьмет к себе нас обоих, - сказал он.

Шаран дернула плечом.

- Может быть, и возьмет. Да только пока это все пустое, - резко ответила вольноотпущенница Бхаяшии. - И нельзя показывать господину, что ты снова вздумал бежать!

Менекрат и его персидская жена наладили новую жизнь в собственном жилище и даже познакомились с соседями. Эти персы показались Менекрату ничуть не хуже других. Но говорить с этими бедными гончарами, ткачами и кожевниками ему было не о чем, все они были озабочены только собственным пропитанием. Менекрату же зерно, сушеные фрукты и мясо привозили посланцы Бхаяшии: а за первую работу эллину заплатили царскими серебряными сиклями. В этом же году Дарий ввел в обращение золотую монету - дарики, получившие хождение по всей Азии.*

Менекрат с каким-то детским удивлением вертел в руках неровные кругляши с вычеканенной на них фигурой царя, натянувшего лук. Он думал: сколько же человеческих жизней будут в скором времени покупать и уже покупают на эти деньги.

Многие эллинские поселения, и особенно Лакония, все еще почти не нуждались в деньгах: тем более в чужих… но долго ли они продержатся?

Через два месяца после переезда в Сузы у Шаран начались роды. Менекрат хотел послать своего помощника за повитухой, они заранее узнали, где ее найти. Но не успел: Шаран, здоровая и широкобедрая, родила стремительно, и, несмотря на то, что ребенок был крупный, легко. Это был мальчик, и притом пепельноволосый, как отец!

Эллин, счастливый не меньше жены, решил назвать ребенка Элефтерай - “Освободитель”. Менекрат верил, что рождение сына предвещает ему возвращение домой!

Элефтераю исполнилось три месяца, когда по Сузам пронеслась весть, что великий царский евнух схвачен за измену царю и приговорен к смерти.

Менекрат даже не успел понять, что это значит для него и жены. Он бросился на рынок, которого до сих пор старался избегать, и там услышал то, что передавалось из уст в уста.

Бхаяшию схватили в собственном доме в царском подворье, и вывезли на телеге за город: там его распяли, отрубив уши и нос. Он умирал целые сутки в страшных мучениях!

- Кто его знает, за что. Может, и вовсе ни за что, - толковали торговки сыром и овощами, ужасно взбудораженные этим происшествием: как женщин всегда возбуждают тайны чужих гаремов. - Хоть бы и всех этих безбородых под топор, они все там во дворце друг друга стоят!

Менекрат поспешил домой. Он ощущал попеременно то отчаяние, то надежду. Бросился было к сундуку со сбережениями, потом в спальню к жене. Шаран неутешно плакала, сидя на полу, и рядом на лавке заливался забытый ребенок.

- Что нам теперь делать? - воскликнула персиянка, увидев художника. Она оплакивала своего жестокого хозяина, которому они были стольким обязаны. И Шаран тоже понимала, что умер единственный в Сузах человек, которому нужен ионийский скульптор!

Менекрат подбежал к кричащему сыну и схватил его на руки. Элефтерай сразу притих.

- Теперь мы должны попытаться бежать! - воскликнул художник.

* “Анарии” - противоположность ариям, как называли себя персы-зороастрийцы.

* Саман - древний строительный материал, широко использовавшийся в Азии и Египте: смесь глины, соломы и навоза.

* Дарик был в ходу с 517 года до н.э. Чеканка золотой монеты в Персии была прерогативой царя, в то время как медные и серебряные деньги могли чеканить сатрапы. Сикль как денежная единица существовал еще в Вавилоне.

========== Глава 106 ==========

Уезжать следовало как можно скорее, это понимала и Шаран: теперь некому было заслонить их от Атоссы. “Наверняка царица уже дозналась, что Бхаяшия продает или раздаривает изделия моей работы, - думал Менекрат. - Мою руку Атосса угадает сразу!”

Это сознание было сродни жертвенному восторгу воина, который предвосхищает свою последнюю главную битву. Но сейчас Менекрат не мог гибнуть.

- Нам нужна лошадь. Две лошади и повозка, - сказал грек жене. - Только где их нанять?

Шаран уже вытерла слезы и думала, наморщив лоб.

- Артембар, ты достанешь для нас лошадей? - сказала она вдруг, повернувшись к юному слуге, который незамеченным возник в дверях.

Менекрат даже не вспомнил о нем; а испуганный мальчик, удостоенный вниманием теперешней хозяйки, заулыбался и шагнул вперед.

- Да, госпожа, я достану лошадей и повозку, - сказал Артембар. - Я буду служить чем могу, если вы возьмете меня с собой!

Менекрат, державший на руках сына, ошеломленно смотрел на обоих персов.

- Взять с собой? - повторил он.

- А как же еще? - воскликнула Шаран. - Куда Артембар пойдет без нас?

Менекрат усмехнулся.

- Думаю, он нашел бы, куда пойти без нас! Но ты хорошо придумала, - сказал эллин. - Взять его с собой будет лучше всего.

Он посмотрел на Артембара. Мальчик потирал одной грязной босой ступней вторую ногу и то опускал, то снова вскидывал на Менекрата черные глаза, полные надежды.

- Мы возьмем тебя, если ты достанешь нам, на чем ехать, - сказал скульптор.

Артембар знал город лучше Менекрата, успев обегать все Сузы за то время, что они жили здесь. И мальчик горячо кивнул.

- Я скоро вернусь, господин, и приведу лошадей и возницу!

Художник так и дернулся к двери.

- Возницу? Может, мне лучше пойти с тобой?..

Шаран вцепилась мужу в плащ.

- Нет, не ходи! Не бросай меня одну!..

Ее расширенные глаза вдруг напомнили эллину царицу Атоссу. Он двинул плечом, высвобождаясь, и кивнул.

- Хорошо, мы с тобой займемся сборами.

Шаран уже сновала по комнате, увязывая свои платья и нижние рубашки. Пусть грубые и серые: зато лен почти не снашивался. Выбежав в сад, сдернула с веревки еще не просохшие детские пеленки. Была осень, и в волглом воздухе белье просыхало плохо.

Вернувшись в дом, персиянка стала собирать свои драгоценности, подарки мужа: ее глаза ярко блестели. Таких бронзовых серег, с голубыми эмалевыми вставками в виде женских лиц, которые словно бы переглядывались, качаясь в ее ушах, не было даже у государыни. И пояса с пряжкой в виде многорукого Савитара, солнечного бога индов!

Пока Шаран складывала свои сокровища, Менекрат успел собрать инструменты: резцы, молоток, клещи и маленький переносной горн. Ему вернули все его старые орудия и подарили новые. Одежды у эллина было гораздо меньше, чем у жены; и раньше, чем она управилась, художник собрал еды в дорогу - все тех же ячменных лепешек, изюма, орехов, полоски вяленого мяса.

Артембара все не было. Когда хозяева опустошили дом и сложили свои узлы в одном углу, Шаран села и взяла ребенка. Элефтерай просил есть.

Менекрат сел напротив жены и стиснул руки на коленях. Эллин молчал, не желая отвлекать и пугать Шаран, но сам то и дело поглядывал на дверь, оставшуюся незапертой. Наконец не вытерпел и встал.

- Оставь, - громко окликнула его Шаран. Она казалась всецело поглощенной кормлением, но замечала все.