Стоило только открыть ворота персам…

Сын Поликсены был отдан в военную школу, и с нею осталась только дочь, золотоволосая Фрина, которую сама мать воспитывала с аттической утонченностью. Аристодем не раз сокрушался, что брак их столь малоплоден: ему все больше хотелось иметь своего сына, особенно теперь, когда сын спартанца больше не мозолил глаза!

Спартанские мальчики всегда почитали старших - и Никострат был афинянину хорошим пасынком, но любви между ними так и не возникло. По мере того, как мальчик рос, он и Аристодем только еще больше отдалились друг от друга.

Поликсена же, видя растущее недовольство мужа, говорила, что на все воля богов. И правда: как Нитетис после смерти Камбиса, царевна больше не зачинала, хотя не предохранялась теперь никакими египетскими средствами. Как будто в такое время сама природа уберегала женщин… или только ее и царицу Та-Кемет. Артазостра вновь носила ребенка, и с гордостью оповестила об этом всех, от мужа до прислуги.

Однако, несмотря на то, что афинянин был огорчен и оскорблен таким положением, он оставался по-прежнему глубоко привязан к своей умной, стойкой и верной супруге.

Зимой Поликсена получила письмо из Суз - от Менекрата: Дарий учредил надежную почту, а положение художника при персидских владыках позволило ему свободно писать. Менекрат сообщал, что начал делать статую Атоссы - из мрамора Сиене: царица позировала ему, сняв головное покрывало и оставшись в одном домашнем шелковом платье, но скульптора всегда приглашали в покои царицы ненадолго, и приходилось работать преимущественно по памяти. К счастью, милетец был уже достаточно опытен, чтобы не ошибаться. В помощь ему дали двух других греков… которые жили при персидском дворе уже долгие годы и перебрались в Сузы добровольно, еще при Камбисе.

Пока великая царица оставалась довольна Менекратом и давала ему золото на расходы, дозволив свободно гулять по городу. Супруг Атоссы никак не вмешивался в эти дела жены. Вообще, знатные персиянки правили своими приближенными независимее эллинок, как заметил в своем письме иониец: может, потому, что у азиатов было намного больше людей, которыми надлежало распоряжаться… и жизнь властителей, мужчин и женщин, была более закрытой от всех и друг от друга.

- Уж не добрал ли Менекрат у вавилонских танцовщиц то, чего не мог найти у Атоссы, - усмехнулась Поликсена. - Едва ли телом азиатки так отличаются!

В конце Менекрат желал здоровья царевне и коротко заверял ее в своей преданности: он выражал уверенность, что Ионию ничто не потревожит.

***

Менекрат ошибся: да и никто не мог предвидеть, что случится.

Один из персидских военачальников, живших в соседней Эолиде под рукой ее властителя, неожиданно для всех с большим войском вторгся в Ионию с севера. Эолия тоже была покорна Персии, и, по новому закону Дария, персидские военачальники подчинялись самому царю, минуя своих сатрапов: но, как и должно было быть, властелину стольких царств было очень трудно уследить за соблюдением законности даже у себя дома, не говоря о столь отдаленных землях. Персидские разбойники овладели приграничным городом Клазомены, славным своими маслодельнями.

Набежчики перестреляли, перерезали и посадили на кол захваченных врасплох защитников города. Повторилось то, что было в Мемфисе, если не ужаснее: нередко прямо перед глазами казнимых медленной смертью греков персы насиловали их жен и дочерей.*

До Филомена эта весть долетела не так скоро, как это было бы в Персии: Иония оставалась разрозненной, а ее города продолжали кичиться своей обособленностью, в отличие от персидских, всегда сознававших себя частью целого. Клазомены не получили от своих соседей никакой поддержки!

Филомен, получив такие известия, недолго колебался: он тут же собрал войско, греков и персов, чтобы скакать на помощь Клазоменам. Сатрап приказал приготовить себе Фотиноса: старый Поликратов конь, успевший не раз побывать в сражении, был жив и еще крепок.

На пути персов с севера на юг лежало еще немало городов Ионии: следовало как можно скорее запереть врагов вблизи границы, подальше от Милета!

Аристодема, который усердно упражнялся с конем и копьем, но ни разу не побывал в настоящем бою, Филомен призвал во дворец прежде, чем тот собрался сам.

Почти сразу же Поликсена прискакала во дворец на своем коне следом за мужем. Филомен был уже в саду: строил людей.

Царевна спрыгнула с лошади перед глазами изумленного брата.

- Куда вы, погодите! - воскликнула она, задыхаясь. - Филомен… разве не хватит в Фокее и Эритрее людей, чтобы сдержать персов!

- Поликсена! - изумленно и сердито воскликнул Аристодем.

Поликсена, не слушая мужа, подбежала к брату.

- Ты ведь не правитель полиса… а целого царства! Можешь ты представить, чтобы Дарий или Камбис сами скакали уничтожать всех приграничных разбойников! - воскликнула она.

Филомен мрачно усмехнулся.

- Я не Дарий, и, тем более, не Камбис, - сказал он. - И земля моя куда меньше!

“Это даже не твоя земля - она украдена”, - подумала Поликсена в отчаянии.

Просить мужа остаться эллинка, конечно, тем более не могла. Аристодем оставался позади уже не раз, когда его братья повиновались долгу!

Поликсена даже не успела обнять Аристодема перед тем, как тот покинул ее. Но сейчас, перед лицом властелина-брата, она могла думать только о брате.

Филомен крепко обнял сестру; Поликсена уткнулась в его лисью накидку, которую сатрап набросил поверх алого плаща. Несмотря на зимнее время, сейчас он оделся и вооружился по-эллински. Его мускулистые ноги по-прежнему покрывал темный загар.

Филомен поцеловал сестру, обхватив ее лицо ладонями, и улыбнулся.

- Я вернусь, - сказал он.

А потом прибавил:

- Позаботься об Артазостре, пока меня не будет. Ей это сейчас особенно нужно!

Артазостра, оливково бледная, стояла тут же, в стороне от воинов.

Персиянка могла быть всевластной при муже - но при угрозе потерять его эта властность обратилась в свою противоположность. Дочь Аршака готова была умолять эллина остаться… но знала, что это все равно не поможет.

Она, конечно, не могла обнять мужа при всех. И Филомен только улыбнулся азиатке издали, встретившись с ней взглядом. А потом вскочил на своего черного Фотиноса: обе женщины невольно залюбовались этим движением, несмотря на то, что ждало их господина и их самих впереди.

Филомен развернул коня: блеснула золотом рыжая лисья накидка. Он выдернул из ножен прямой греческий меч.

- Вперед! Перебьем все это отребье! - свирепо крикнул он: и все конные и пешие воины, ионийцы и персы, ответили дружным ревом и ударами мечами по щитам.

Отряд устремился вперед - лавина мужской силы, которая схлынула, не успели женщины опомниться. Сестра и жена сатрапа остались в одиночестве посреди главной аллеи огромного сада.

С ними были еще какие-то рабы, оставшиеся от войска Филомена, но Поликсена и жена сатрапа не замечали их. Женщины встретились взглядами. Казалось, вот-вот сад заполнят страшные конники с луками, из которых ради забавы будут стрелять в детей…

- Идем во дворец, - сказала Поликсена родственнице, первая нарушив тишину. - Слышишь?..

Артазостра кивнула, словно в оцепенении: ее руки прикрывали живот, еще не успевший округлиться. Поликсена, подойдя к подруге, схватила ее под локоть: теперь был ее черед увлекать персиянку за собой.

Оказавшись во дворце, Поликсена первым делом пустилась на поиски сына: он должен был быть сейчас на занятиях. Но Никострат почти сразу выбежал матери навстречу.

- Аристодем и наш царь уехали на войну? - воскликнул маленький спартанец.

Поликсена, опустившись на колени, прижала сына к груди. Ее растрогало и встревожило это “наш царь”.

- Да, они уехали, - прошептала царевна, поцеловав темные волнистые волосы мальчика. - Не бойся, они вернутся!

- Я не боюсь, - ответил Никострат.

Но в его взгляде вовсе не было уверенности, что мужчины вернутся.

Поликсена встала, выпустив сына из объятий, и огляделась. Коринфянку не оставляло чувство, что нужно сейчас же начать действовать… но что делать?