Но Адмета и Лисса только смеялись, обняв друг друга за талию. Адмета послала побежденным соперницам поцелуй.

- Неужто боги, давшие нам достичь священной рощи, нас за это и накажут? - крикнула дочь Агорея; и тогда остальные девушки ушли. Скоро спартанки опять перешли на бег.

А Адмета и Лисса, держась за руки, углубились в чащу: они сами еще не знали, зачем. Их распущенные волосы, у каждой достигавшие бедер, смешались: черные и ярко-каштановые. Запахло листвой и водой. А потом Лисса вдруг опрокинула Адмету на спину.

Была уже осень, и росная трава под деревьями холодила тело: пахучую землю устилали подмокшие дубовые листья. Но лакедемонянкам было не холодно, как не холодно было бежать почти нагими!

Вначале они тискались - ни о чем не думая, перекатываясь по траве и только издавая стоны сквозь зубы, как в борьбе. Потом Адмета прижала Лиссу к земле, обеими лопатками, и уселась сверху, сжав коленями еще сопротивляющиеся бедра подруги.

- Побеждена! - вокликнула дочь Агорея. Но Лисса только смеялась, ее щеки пылали, а каштановые волосы золотились, рассыпавшись по траве.

- Это кто побежден? - звонко откликнулась она: и вдруг притянула Адмету к себе, поцеловав ее прямо в изумленно раскрытые губы.

Поцелуй вовлек подруг в мир, о существовании которого дочери Спарты до сих пор только догадывались. Горячие губы и языки, ищущие пальцы, тесные объятия, сердце к сердцу, в которых ощущалась дрожь каждой мышцы соперницы; щекотание жестких волос, которые лаконские поэты сравнивали с лошадиными гривами, превознося их густоту и упругость. А потом - нежданная победа Эроса над обеими девушками. Вершина любви остра, как копье врага, на котором сосредотачивается перед смертью вся жизнь!

Они нескоро очнулись, лежа рядом на траве.

В волосах Лиссы застряли красные дубовые листья, и Адмета, засмеявшись, сбила их ладонью. Это, казалось, уничтожило неловкость, возникшую было между подругами. Лисса улыбнулась в ответ, потом первая встала, сверкнув своим молочно-белым телом. На круглой крепкой ягодице была царапина от сучка, на ногах несколько синяков.

Но Лисса не глядела на Адмету, когда надевала свой хитониск и поправляла волосы.

Адмете показалось, что Лисса ощущает печаль и стыд.

- Что мой отец скажет? - произнесла она: когда Адмета прямо спросила подругу, что с ней такое.

Адмета фыркнула.

- На что скажет? Разве мы нарушили какой-нибудь закон? - откликнулась дочь Агорея. - И разве отцам об этом рассказывают?

- Боги все видели, - сказала Лисса, хмуря прямые темные брови.

Адмета схватила подругу за плечо. Та не вырвалась, хотя и могла бы: выпрямившись и глядя на Адмету зелеными, как листва, глазами.

- Боги часто наказывают людей за любовь… ты сама знаешь! - сказала дочь Агорея. - Но трусливых и слабых они презирают! И уж лучше быть наказанной!

Лисса вздохнула, но жаловаться больше не стала.

- Я знаю, что после любви часто приходит печаль, - прибавила Адмета. - Я слышала, как мужчины говорили об этом! Так улыбнись теперь!

Лисса заставила себя улыбнуться. А когда девушки вышли из-под деревьев, скоро они вновь пустились бегом: и это состязание, любимое обеими, прогнало остатки грусти.

Вернувшуюся Адмету мать отругала за перепачканный и порванный хитониск, но ничего не спросила о том, где побывала дочь. Если Адмете боги пошлют дочь, она тоже не станет много спрашивать ее о ее молодых забавах!

Адмета догадывалась, что такой прием ждал дома и Лиссу.

Они еще встречались какое-то время наедине, и несколько раз предавались любви: но потом расстались, казалось, больше не выделяя друг друга среди остальных. Но знали, что подарили одна другой ярчайшие воспоминания, которые хранятся всю жизнь.

Пусть страсть и приносит потом печаль.

Любовь к Ликандру была первой такой любовью спартанки - к мужчине: и оказалась не только много сильней, но и гораздо продолжительней. Но почему-то Адмете представлялось, что этот союз с марафонским пленником тоже не продлится долго… и принесет печаль, еще большую.

Ликандр полюбил ее. Он вошел в дом Агорея как сын, не имея ничего своего и не желая обременять семью старшего брата собой и своим прошлым. Но он был не хуже спартанцев, всю жизнь сражавшихся за свою родину. Адмете сразу показалось, что этот пленник лучше их!

Однако она чувствовала, что ее будущий супруг совсем другой. И она с первой встречи знала, что Ликандр сделает ее своей женой и будет любить всеми силами души. И так и случилось.

Этот незнакомец взял всю ее и посвятил всего себя ей… ничего лучше, чем принадлежать ему и бороться с ним на ложе, дочь Агорея не знала.

Но он был пришлый, он принес с собой много такого, что желал бы сохранить в тайне: однако в соединении обнажались не только тела, но и души. Адмета один или два раза услышала имя “Поликсена”, вырвавшееся у ее возлюбленного.

Это было больно и оскорбительно, как незаслуженный удар плетью… но Адмета ничего не спросила, когда поняла, что имя соперницы вырывается из глубин души мужа и что он не властен над этим. Она тоже иногда, принимая его в объятия, видела и ощущала не его, а другие тела и лица… любовь объединяет всех и не имеет границ: лишь честность и преданность имеют значение. Это и есть супружеское счастье!

Но они гораздо больше думали друг о друге, чем об остальных.

Адмета понесла вскоре после свадьбы, и оба очень радовались этому. Вскоре после того, как эта новость стала очевидной для всех, - спартанский пеплос больше показывал, чем скрывал, - началось очередное волнение в Мессении: и Ликандр вызвался идти подавлять восстание в числе первых. Адмета даже не подумала сказать ничего против: как ни любила мужа. И именно потому, что любила!

Он смывал свое прошлое своею и чужой кровью, избывал его!

Воины вернулись с победой, потеряв немного человек: Мессения снова покорилась. Ликандр вернулся к жене - Адмета знала, что он вернется.

Но предчувствие окончательной разлуки у лакедемонянки усилилось. Любовь между супругами только возросла за то время, что они не видели друг друга: но увеличилась и печаль Ликандра. И теперь чаще и дольше им владела печаль после соития.

Адмета никогда не выспрашивала того, что бывший невольник хотел утаить от жены; но в одну из ночей, когда оба сидели без сна на своей кровати в просторной спальне Адметы, она первая заговорила об этом.

- Ты вернулся другим, я знаю, и странно было бы ожидать иного. Ты видел большой мир, - тут спартанка улыбнулась.

Ликандр ответил на ее улыбку - но потом опять погрузился в невеселую задумчивость. Адмета придвинулась к возлюбленному и обняла одной рукой за мощную шею.

- И теперь Спарта не может более вместить тебя… как разорвал бы лоно матери ребенок, если бы попытался вернуться в него, когда вырастет, - тихо проговорила жена.

Ликандр быстро взглянул на нее.

- Вот как?

Вдруг его передернуло от боли.

- Так ты по-прежнему думаешь, что мне здесь не место?..

- Нет, - Адмета быстро приподнялась на коленях и обхватила ладонями лицо воина, заставив посмотреть на себя. - Нет, любимый! Но мне кажется, что ты сам, придя домой, не находишь себе места… ни в Спарте, ни где-нибудь еще.

Ликандр усмехнулся.

- Это правда.

Он обнял ее за обнаженные плечи и погладил по щеке.

- Но ты не должна страдать от этого.

А перед глазами гоплита неожиданно встала такая же ночь, такой же разговор… и жена, которая, будучи так же тяжела его ребенком, говорила с ним перед прощанием. Может быть, и теперь ему суждено навеки покинуть эту вторую супругу, не увидев своего второго ребенка, - а с ними покинуть и весь мир? Боги не предлагают одного и того же дважды!

Он лег и уложил рядом Адмету, поглаживая ее тугой живот.

- Мне очень хорошо с тобой. Надеюсь, что и тебе со мной, - тихо проговорил спартанец. - Только не спрашивай меня…

Адмета кивнула, устроившись на сгибе его могучей руки.

- Не буду.

А сама подумала о своем отце… о своих конях, любимой белой четверке, вызывавшей зависть и вопросы подружек. И о других конях и колесницах в Спарте подумала. Большой мир стучался в ворота Спарты, Азия пока только стучалась, а скоро будет ломиться. Но защитят ли свою родину такие, как Ликандр, - неизбежно изменившиеся?.. Хуже или лучше других они стали?