Филомен вскочил.

- Ты ошибаешься, госпожа! Я никогда не думал о тебе так низко! – воскликнул он пылко: и совершенно искренне.

- Надеюсь, - усмехнулась Нитетис.

Она помолчала, сузив черные удлиненные глаза.

- А ты слышал, эллин, что у персов есть вера, которая учит, будто бог един? И приверженцев этой веры становится все больше?

Филомен молча мотнул головой. Он ничего подобного не слышал даже от Пифагора, хотя учитель наверняка об этом знал гораздо лучше египетской девицы.

- Что ж, пусть твоя ученая сестра придет ко мне завтра… после обеда. Я пошлю в ваш дом вестника, - заключила царевна. – Я буду рада поговорить с эллинкой о богах, о персах, о ваших и наших обычаях… А ты сейчас можешь идти.

Она взглянула на него через плечо.

- И не думай, что моя благосклонность к философам означает, будто ты можешь пренебрегать своими обязанностями!

Филомен низко поклонился и ушел – пятясь, как египетский царедворец.

За дверью молодой эллин пробормотал проклятие, ударив кулаком в стену: хотя его могли видеть караульные.

Что за боги назначили его служить такой женщине?..

И ведь ослушаться приказа Априевой дочери никак нельзя. Что ж, остается надеяться, что сестра окажется так умна, как ожидает от нее эта египтянка.

* Загробный мир у египтян.

========== Глава 9 ==========

Когда за Поликсеной пришел вестник, она сидела и шила себе хитон – из прекрасной шелковой материи, которую она купила на рынке сама: но и шила сама, потому что за готовую одежду торговцы запрашивали гораздо дороже.

Когда Ликандр, который совершенно перестал с нею разговаривать, препроводил в ее комнату царского вестника, Поликсена сперва подумала, что стряслось несчастье с братом.

Она чуть не поранилась иглой и не замарала желтый шелк кровью; страх испортить ткань почти вытеснил страх за Филомена. Поликсена дрогнувшими руками свернула работу и встала со стула.

- Что случилось? – спросила она посланника по-гречески. Потом, спохватившись, повторила тот же вопрос по-египетски.

- Благороднейшая из благородных царевна Нитетис, божественная дочь его величества Априя, дочь Ра, дочь Нейт, желает немедля видеть тебя и говорить с тобой, - сказал могучий меднокожий египтянин: в головном платке, похожем на царский, с золотым нагрудным знаком.

Казалось, только услышав из уст хозяйки египетскую речь, он счел Поликсену достойной объяснения.

- Зачем царевна хочет видеть меня? – с ужасом спросила эллинка.

Вестник смотрел на нее сверху вниз почти с презрением; он промолчал. Поликсена поняла, что никто и ничто ей сейчас не поможет.

- Хорошо, я пойду с тобой, - ответила она, чувствуя, что сильно побледнела, но стараясь сохранить гордость. – Только мне нужно время, чтобы одеться как подобает.

Поликсене на несколько мгновений показалось, что и этого ей не разрешат; но потом египтянин кивнул и, повернувшись, вышел из комнаты.

Поликсена надела единственный наряд, достойный такого случая: свои хитон и гиматий из розового шелка, с серебряными застежками, и ониксовые серьги. Черные волосы она частью подобрала кверху и свернула узлом на затылке, остальные оставив падать на спину: так коринфянка причесывалась чаще всего.

Поликсена умастилась подаренным Аристодемом розовым маслом и задумалась на несколько мгновений, не накрасить ли глаза или губы; у нее была дешевая египетская черная подводка для глаз и оранжевая хна для губ, но она красила лицо чрезвычайно редко. И решила, что не стоит. Пусть себя разрисовывают египетские жены – от нее, конечно, ждут другого…

Вдруг коринфянка начала догадываться, зачем она могла понадобиться Априевой дочери; и у нее немного отлегло от сердца.

Она громко позвала вестника; вдруг Поликсене показалось унизительным выходить к нему самой, с покорностью пленницы. Египтянин вошел и окинул ее бесстрастным взглядом; Поликсена покраснела, хотя и почувствовала его одобрение.

Молча вестник направился вперед, и Поликсена – за ним.

Коринфянка неожиданно осознала, что покидает свой дом надолго… и хотя первоначальный страх, что ее бросят в тюрьму или подвергнут какому-нибудь другому насилию, почти отпустил, ей стало очень страшно за свой дом, единственное прибежище в чужой стране. Пусть этот дом их отец купил у египтянина и выстроен он был по египетскому образцу…

Поликсена нашла глазами Ликандра, который, несмотря на недавно возникшую неприязнь к ней, не ушел далеко.

- Постой, я скажу слово моему другу! – бросила она вестнику; и, не дожидаясь разрешения, подбежала к Ликандру и схватила его за руку.

- Ликандр, мой друг… я ухожу, меня уводят во дворец, - Поликсена задыхалась от волнения, точно долго бежала. – Не отнимай свою руку, выслушай меня!

Атлет и не думал вырываться, глядя на нее с удивлением; а после ее слов его выражение стало почти сочувственным.

- Ты хочешь мне что-то поручить, госпожа? – спросил он.

- Да, - Поликсена кивнула, поняв, что Ликандр по-прежнему считает себя слугой ее дома – ее и брата. Что ж, быть может, для него это дело чести – ведь, как-никак, она и Филомен единственные из знакомцев Ликандра, принадлежащие к царскому роду.

- Прошу тебя, присмотри за этим домом, пока меня не будет. У нас не так много есть, что красть… но кто знает…

Ликандр спокойно кивнул.

- Без тебя никто сюда не войдет.

Поликсена улыбнулась, впервые после ухода брата с гордостью ощутив, что значит эллин; она порывисто обняла Ликандра и, наклонив к себе его курчавую темную голову, поцеловала атлета в щеку.

- Благодарю тебя… и не сердись за Аристодема, - прошептала она. – Уверяю тебя, я не хотела дурного!

Ликандр впервые за долгое время посмотрел ей в глаза и улыбнулся – застенчивой, почти детской улыбкой.

- Я не буду сердиться, - сказал он; и поклонился.

Поликсена услышала за спиной громкий возмущенный кашель и только тут вспомнила о царском вестнике. Она быстро повернулась к нему.

- Прости, что заставила ждать, - сказала коринфянка, все еще улыбаясь и ощущая радость от прощания с Ликандром. – Теперь я готова! Веди меня!

Вестник круто повернулся и, не удостоив ее более ни словом, зашагал вперед. Поликсена поспешила за своим провожатым. Эллинка помнила, что калитка их сада не запирается, а двери дома закладываются на засов только изнутри. До сих пор у них почти нечего было воровать, а дом редко оставался без присмотра хотя бы одного из хозяев.

Теперь и хозяин, и хозяйка ушли. Но Поликсена вспоминала прощальный взгляд Ликандра, детскую улыбку этого могучего человека… и ей становилось так спокойно, точно она препоручила свой дом целому отряду египетских воинов.

Выйдя за калитку, эллинка опять испытала изумление, почти страх. На улице ждали носилки – крытые носилки с четырьмя сильными рабами. Вестник показал рукой на этих людей, и у Поликсены не осталось сомнений, что носилки приготовлены именно для нее!

Что она за госпожа, чтобы ее носить?..

Но, конечно же, это сделано прежде всего для удобства царевны, которая не желает долго дожидаться; ну и затем, чтобы Поликсена не перепачкалась в грязи, которой никогда не приносят в комнаты избалованной Нитетис. Ведь сама Априева дочь, хотя и приехала в Мемфис в путах, теперь, без сомнения, никогда не покидает пределов дворца пешком.

Без единого слова возражения Поликсена села в носилки и обхватила колени руками; она зажмурилась, когда носилки под нею покачнулись, поднимаясь в воздух. Ее быстро понесли. Вестник, конечно, пошел впереди…

Поликсене внезапно стало интересно: она испытала почти тщеславное желание узнать, какие слова будет выкликать этот человек. Как он станет расчищать дорогу ее носилкам?

Но они шагали молча: должно быть, золотого нагрудного знака ее сопровождающего и самого вида носилок оказалось достаточно, чтобы все сами уступали дорогу. Или просто в этот час на улицах было мало прохожих.