– Ну… – Не выдержав, Клара рассмеялась; смех у нее был довольно приятным – звонкое мелодичное сопрано. – Какое милое старомодное выражение! Да, я дала отцу такой повод. Но повторяю: это же неправда!
– Тем не менее вы поверили дочери, мистер Джеймс?
Гиффорд Джеймс с трудом сохранял спокойствие, и неудивительно: столь щекотливые вопросы о чести дочери, задаваемые настырным незнакомцем, кого угодно доведут до белого каления. Но в конце концов, для каждого из присутствующих этот вопрос не был новостью и уж точно имел отношение к делу. Поэтому Джеймс заставил себя говорить и ответил с чувством собственного достоинства:
– Да, я поверил в то, что рассказала мне дочь.
Вулф покивал.
– И довольно об этом, – с облегчением в голосе сказал он. – Рад, что с этим вопросом наконец покончено. – И перевел взгляд на импресарио. – Идем дальше. Мистер Гроув, расскажите мне о деловой встрече в студии мистера Майона, которая состоялась за несколько часов до его смерти.
Толстяк Руперт сидел, склонив голову набок; его хитрые черные глазки без труда выдержали взгляд Вулфа.
– Целью этой встречи, – заговорил он своим высоким тенором, – было обсудить выставленные Майоном требования о выплате ему компенсации за нанесенный ущерб.
– Вы там присутствовали?
– Ну разумеется. Я ведь был импресарио Майона, давал ему советы. Пришли также мисс Босли, доктор Ллойд, мистер Джеймс и судья Арнольд.
– Кто созвал это собрание – вы?
– В некотором роде. Арнольд предложил встретиться, а я рассказал об этом Майону и позвонил доктору Ллойду и мисс Босли.
– Ну и что вы там решили?
– Да, пожалуй, ничего определенного. Остался нерешенным вопрос о величине ущерба, а также о том, как скоро Майон снова сможет петь.
– Какую позицию вы занимали?
Глазки Гроува сузились до щелок.
– Кажется, я уже объяснил, что был импресарио Майона.
– Конечно. Но мне хочется понять, какую позицию вы заняли в вопросе о выплате компенсации.
– Я посчитал, что следует немедленно оплатить первичный ущерб в размере пятидесяти тысяч долларов. Даже если голос Майона вскоре восстановился бы, он уже потерял эту сумму и даже больше того. Турне по Южной Америке пришлось отменить, он также не смог принять участие в записи множества пластинок, оговоренных контрактом, я уж молчу о предложениях от радиостанций…
– О пятидесяти тысячах и речи быть не может, – воинственно перебил его судья Арнольд; несмотря на небольшой рост, глотка у него была что надо. – Я же показывал вам свои выкладки…
– К черту ваши выкладки! Этак каждый…
– Прошу вас! – Вулф постучал по столу костяшками пальцев. – Какую позицию занимал сам мистер Майон?
– Точно такую же, разумеется. – Гроув отвечал Вулфу, но при этом сердито таращился на Арнольда. – Сумму мы обсудили заранее.
– Естественно. – Взгляд Вулфа скользнул левее. – Как вы восприняли это требование, мистер Джеймс?
– Я считаю, – снова встрял Арнольд, – что мне стоит самому изложить позицию моего клиента. Ты не против, Гиф?
– Да ради бога, – пробормотал баритон.
Судья Арнольд принялся излагать во всех подробностях и болтал почти час, то есть треть всей нашей беседы пришлась на его речь. Меня удивило, что Вулф решил не встревать: небось он позволил судье вволю поразглагольствовать только затем, чтобы лишний раз подтвердить свое мнение об адвокатах. Если так, он не был разочарован. Судья Арнольд не упустил ничего. Ему нашлось что сказать о правонарушителях, которые причинили требующий возмещения ущерб, – тут последовали экскурс в историю и рассказ о прецедентах, имевших место в последние двести лет; особое внимание он уделил психологическим портретам подобной категории злоумышленников. Кроме того, адвокат всесторонне раскрыл и другую тему – непосредственные причины правонарушений; при этом он заливался соловьем, но пересыпал свою речь таким количеством юридических терминов, что я потерял нить повествования и перестал слушать.
Надо признать, что время от времени Арнольд произносил разумные вещи. Так, например, он заявил:
– Сама идея о частичном покрытии ущерба немедленно не представляется мне приемлемой. Ясно, что, даже если человек признал себя виновной стороной и согласился компенсировать причиненный ущерб, было бы неразумно производить в качестве аванса какие-либо выплаты, прежде чем будет достигнуто согласие о полной сумме компенсации либо определена точная методика расчета этой суммы.
В другой раз он сказал:
– Требование выплатить столь значительную сумму фактически можно охарактеризовать как попытку шантажа. Истцу известно, что в случае перенесения разбирательства в зал суда нам удастся доказать, что клиент вступился за честь дочери, которую совратил мистер Майон. И в этом случае присяжные, скорее всего, откажут ему в возмещении ущерба. Но истцу известно также, что мы предпочли бы не прибегать к подобной тактике защиты.
– Но вы же слышали, – вставил Вулф, – мисс Джеймс утверждает, что ввела отца в заблуждение.
– Если дело дойдет до суда, мы сможем доказать, что Майон ее обесчестил, – стоял на своем Арнольд.
Приподняв брови, я уставился на Клару. Относительно последовательности лжи и правды в ее изложении возникло явное противоречие, но либо они с отцом не осознавали, чем это чревато, либо им просто не хотелось заново углубляться в эти вопросы.
Немного позднее Арнольд произнес:
– Даже если мой клиент причинил своими действиями ущерб, подлежащий возмещению, мы не сможем договориться о сумме выплаты, пока не выясним тяжесть нанесенной травмы. Мы предложили без предварительных обсуждений выплатить пострадавшей стороне двадцать тысяч долларов при условии, что они откажутся от каких-либо дальнейших претензий. Но их это не устроило. Они настаивали на немедленной оплате предъявленного счета. Мы отказались из принципиальных соображений. В итоге соглашение было достигнуто только по одному пункту: первым делом нам следует определить точную сумму ущерба, причиненного мистеру Майону. Разумеется, именно для этого на встречу и пригласили доктора Ллойда. Когда его спросили, каков прогноз, он… Хотя лучше вам все узнать из первых рук. Доктор здесь, пусть он вам сам и расскажет.
Вулф кивнул:
– Будьте добры, доктор.
Я с тоской подумал, что нам предстоит выслушать речь еще одного эксперта.
Но Ллойд сжалился над нами. Он говорил нормальным человеческим языком и не слишком долго. Правда, сперва снова глотнул из стакана (уже третьего) бурбона с мятной водой. В результате часть морщинок на его симпатичном лице разгладилась, а глаза стали менее беспокойными.
– Постараюсь припомнить, – медленно произнес он, – что в точности я им тогда сказал. Сначала я описал ущерб, нанесенный ударом. От него серьезно пострадали щитовидная железа и черпаловидный хрящ с левой стороны и в меньшей степени – перстневидный хрящ гортани. – Он улыбнулся – снисходительно, но не надменно. – Я выждал две недели, придерживаясь назначенного курса лечения. Мне казалось, можно будет обойтись и без операции, но та все-таки оказалась необходима. Должен признаться, что, разрезав ткань, я испытал облегчение: все выглядело не настолько плохо, как я того опасался. Сама операция была несложной, пациент шел на поправку. В тот день я без особого риска мог бы заверить собравшихся, что голос вернется к моему пациенту через два, от силы – через три месяца. Но с другой стороны, гортань – чрезвычайно хрупкий инструмент, а такой замечательный тенор, каким обладал Майон, встречается довольно редко. Поэтому я проявил разумную осторожность, заявив, что буду удивлен и разочарован, если певец не восстановится к началу нового оперного сезона, до открытия которого оставалось семь месяцев. И добавил, что это крайний срок, а сам я настроен значительно более оптимистично. – Ллойд облизнул губы. – Вот и все, кажется. В любом случае я от души поддержал предложение подкрепить мой прогноз заключением Рентнера. Очевидно, именно это станет ключевым моментом в решении вопроса о сумме компенсационных выплат, и я не хотел принимать на себя всю ответственность.
