Последние двое гостей прибыли вместе, – во всяком случае, они вместе стояли на крыльце, когда я открыл дверь. Пожалуй, я усадил бы Адель Босли в красное кожаное кресло, если бы там уже не расположился Джеймс. Она пожала мне руку и сказала, что давно мечтала познакомиться со знаменитым Арчи Гудвином. Но я не придал этим словам особого значения, учитывая, кто она была по профессии. Почему я отдал бы кресло мисс Босли? Все дело в том, что со своего места за столом я вижу большинство гостей в профиль или в три четверти, и только того, кто сидит в красном кожаном кресле, – анфас. Не то чтобы Адель Босли выглядела как кинозвезда с плаката, да и на момент рождения Клары Джеймс она наверняка уже училась в пятом или шестом классе, но на ее гладкую загорелую кожу, милые карие глаза и изящно очерченные губы, чуть-чуть подкрашенные помадой, было приятно смотреть.

Руперт Гроув не протянул мне руки, однако я на него за это ничуть не в претензии. Возможно, этот человек отлично справлялся со своими обязанностями импресарио Альберто Майона, но в вопросах поддержания физической формы явно не был докой. Мужчина вполне может быть толстым и сохранять при этом некое подобие фигуры – да взять хотя бы Фальстафа или Ниро Вулфа, – но этому типу чувство пропорции определенно изменило. У него были короткие ножки, так что почти вся масса тела пришлась на среднюю треть. Для того чтобы вежливо заглянуть ему в лицо, требовалось определенное усилие. Я это проделал, поскольку должен был составить мнение о каждом из посетителей, но не увидел ничего достойного занесения в блокнот, кроме пары хитреньких, подвижных черных глазок.

Когда и эти двое уселись и получили свою порцию напитков, Вулф пальнул из стартового пистолета. Он извинился перед присутствующими за то, что ему пришлось обеспокоить их этим жарким, душным вечером, отметив, что проблему, для решения которой они здесь собрались, можно изучить беспристрастно и справедливо только в том случае, если каждая из заинтересованных сторон получит право голоса. Бормотание, прозвучавшее в ответ, отличалось широким спектром – от согласия до крайнего недовольства. Судья Арнольд довольно агрессивно заявил, что с юридической точки зрения никакой проблемы нет и в помине, поскольку Альберто Майон уже мертв.

– Вздор! – резко осадил его Вулф. – Будь это так, вы сами, человек, сведущий в юриспруденции, даже не потрудились бы прийти сюда. В любом случае цель нашего собрания как раз и состоит в том, чтобы не дать этой проблеме перерасти в спор юридического характера. Сегодня четверо из вас звонили миссис Майон с целью удостовериться, что я действительно уполномочен представлять ее интересы, и она это подтвердила. Действуя от имени своей клиентки, я собрал вас здесь, чтобы получить факты. И в дальнейшем миссис Майон поступит согласно моим рекомендациям. Если я сочту, что ей причитается в качестве компенсации крупная сумма, вы можете, конечно же, оспорить мой вывод; если же я приду к заключению, что миссис Майон не имеет права претендовать на эти деньги, она не станет настаивать. Ввиду возложенной на меня ответственности я должен установить все факты. Таким образом…

– Мы не в зале суда, – огрызнулся Арнольд.

– Совершенно верно, сэр. Я не судья. Но если вы предпочитаете встретиться в суде, я не возражаю. – И Вулф поочередно обратился к каждому из присутствующих: – Мисс Босли, понравится ли вашему начальству подобная реклама? Доктор Ллойд, предпочтете ли вы давать показания в суде под присягой, или лучше обсудим все здесь? Мистер Гроув, как отнесся бы к подобному судебному процессу ваш клиент, будь он жив? Мистер Джеймс, что скажете? Вам ведь тоже не нужна огласка, не так ли? Вы же понимаете, в ходе судебного разбирательства непременно прозвучит имя вашей дочери.

– Это еще почему? – профессионально поставленным баритоном вопросил Джеймс.

Он хотел было возмутиться, но Вулф остановил его, подняв руку:

– Ну как же, выясняя все обстоятельства инцидента, суд обязательно установит, что непосредственно перед тем, как ударить мистера Майона, вы крикнули ему: «Оставь мою дочь в покое, ты, грязный ублюдок!»

Я сунул руку в карман. У меня есть правило, подтвержденное опытом: всякий раз, когда в помещении присутствует или может присутствовать убийца, пистолет должен быть где-то поблизости. Не считая третьего сверху выдвижного ящика стола, где хранится мой арсенал, подходящим местом, я по привычке перекладываю один из пистолетов в карман, и делаю это загодя, еще до появления гостей. Вот почему я сейчас сунул руку в карман, зная про вспыльчивость Джеймса. Но тот даже не встал с кресла. А лишь выпалил:

– Вранье!

Вулф фыркнул:

– Десять человек слышали, как вы это произнесли. Вот будет здорово, если вы отречетесь от своих слов под присягой, а потом все десять свидетелей, которых пригласят в суд давать показания, один за другим опровергнут это. Мой вам совет: уж лучше обсудите это сейчас со мной.

– Что вы хотите знать? – встрепенулся судья Арнольд.

– Мне нужны достоверные факты. Для начала займемся тем, что я только что был оспорен. Меня обвинили в том, что я сказал неправду. Давайте разбираться. Мистер Гроув, вы ведь присутствовали при нашумевшем инциденте. Я верно процитировал мистера Джеймса?

– Да, – ответил Гроув, который изъяснялся довольно приятным тенором.

– Вы сами слышали, как он произнес эти слова?

– Да.

– Мисс Босли, вы тоже это слышали?

Она явно колебалась:

– Не лучше ли будет…

– Я вас умоляю. Вы, разумеется, не в суде и не давали присягу, но я только-только приступил к сбору фактов, и меня сразу же обозвали лжецом. Итак, вы слышали, как он это сказал?

– Да, слышала. – Адель метнула взгляд на Джеймса. – Прости, Гиф.

– Но это неправда! – вскричала Клара Джеймс.

– По-вашему, мы все тут лжецы? – напустился на нее Вулф.

Эх, надо было еще в прихожей предупредить ее, чтобы она остерегалась Вулфа. Эта молодая женщина, здорово умевшая сверкать глазами, на беду свою, отличалась такой стройностью, которая невольно наводила на мысль о хроническом недоедании, а Вулф на дух не переносит людей, постоянно умеряющих свой аппетит. Я с самого начала предвидел, что он набросится на Клару.

Как ни странно, она дала ему отпор.

– Я не это имела в виду, – насмешливо отозвалась девушка. – И нечего тут разыгрывать праведный гнев! Я хотела сказать, что соврала отцу. То, что он думал про меня и Альберто, не было правдой. Я всего лишь хвасталась перед ним, потому что… Не важно даже почему. В любом случае мое глупое бахвальство не имело под собой почвы, и тем же вечером я все объяснила папе!

– О каком вечере вы говорите?

– Ну, когда мы вернулись домой… с театральной вечеринки после «Риголетто». Ведь именно тогда мой отец уложил Альберто одним ударом, прямо на сцене. Так вот, когда мы вернулись домой, я призналась ему, что все, что я рассказывала про нас с Альберто, было неправдой.

– И когда же вы солгали – в первый раз или во второй?

– Не отвечайте, дорогуша, – вмешался судья Арнольд, вспомнивший о своих обязанностях адвоката, и вперил в Вулфа строгий взгляд. – Все это не имеет отношения к разговору. Вы можете получить свои факты, но только те, которые вам действительно нужны. Все, что мисс Джеймс говорила своему отцу, никак вас не касается.

Вулф покачал головой:

– Ну уж нет. – И обвел взглядом наших гостей справа налево и обратно. – Очевидно, я высказался недостаточно ясно. Миссис Майон попросила меня установить, имеет ли она право претендовать на компенсацию, причем право не столько юридическое, сколько моральное. Если выяснится, что нападение мистера Джеймса на мистера Майона было морально оправданно, это в корне изменит ситуацию. – Он, прищурившись, взглянул на Клару. – Имеет ли мой вопрос отношение к делу или нет, мисс Джеймс, я готов признать, что выразился некорректно и, таким образом, мог спровоцировать вас на ложь. Поэтому беру свой вопрос назад и попробую зайти с другой стороны. Давали ли вы своему отцу ранее, до той злополучной вечеринки, повод считать, что мистер Майон соблазнил вас?