И тут он заплакал, буквально залился слезами. Сначала просто тихо стоял, как и все, только изредка начинал подёргивать руками и плечами, потом дрожь переходила на спину, и трясся он весь, от начищенных ботинок до немытых длинных чёрных волос, толстыми прядями спускающихся на воротник старой куртки. Но пока держался. Пузатый самоуверенный мужик в дальнем углу что-то назидательно закричал густым басом, но и тогда он ещё крепился. А когда к нему подошёл ещё один черноволосый, вот тут-то его и прорвало. Сначала всхлипнул, потом стал быстро что-то говорить, путаясь в словах, вытирая нос рукавом, мотая головой, и зарыдал громко, в голос; вместо слов уже получались сплошные рыдания.

Смотреть было интересно. Собеседник его вздыхал, чесал бороду, потом ушёл за решётчатую дверь и какое-то время там отсиживался; но вернулся. Плачущий рыдал, не умолкая. Вокруг сновали люди по своим делам. Мелькнула маленькая, как мышка, старушечка, проплыла женщина в нарядной шляпке. На рыдающего никто не обращал никакого внимания, будто у них тут каждый день мужики рыдают. Короче говоря, мне понравилось; атмосфера подходящая, обнадёживающая. Не зря день прошёл.

Хотя пришла я, конечно, не по сторонам глазеть. Мать отвела меня в сторону, за колонну, и пока она там копошилась и что-то тихонько бормотала, я и здесь стала публику разглядывать. Больше никто не плакал. Лица у всех были серьёзные, сосредоточенные, с лёгким оттенком муки, как на уроке физики. Вдоль стен стояли деревянные скамейки, на одной лежал чей-то красный зонтик. На высоком потолке было что-то нарисовано, но мне, по моей близорукости, было совсем не разобрать, что именно. За открытым окном вовсю шёл дождь, и лучше бы мне гулять сейчас там под дождём, чем стоять тут в духоте, сопровождая мать. На улице холодно, ветрено, и ветреные деревья раздеваются безо всякого стыда. Дождик кончится, и на фоне облаков начнут махать крыльями грациозные чёрные птицы. Вороны, скорее всего. А я могла бы вычислять их маршрут, нарочно наступая в лужи вместо того, чтобы любоваться тут выступлением мужика с эпи-статусом. Проходили, знаем. Что-то очень многое совершается не по моей воле в последнее время. Своеволия не хватает, что ли? Кажется, это тоже диагноз.

Но дебилов у нас два, это всем известно.

Физичка у нас оторва. Сначала была жгучей брюнеткой. Потом платиновой блондинкой. Потом пришла абсолютно розовая. Понятно, что до наших контрольных ей никакого дела нет. У неё активная личная жизнь. Нет, лучше «интенсивная». А ещё лучше «бурная» или «буйная». И ведь замужем тётка, двое детей. В нашей школе – ни одного: старшая уже выпустилась, а младшая ещё не доросла. Наши мадамы её тихо ненавидят. Завидуют, наверное. Представляю, если бы Изергиль в розовый выкрасилась…Впрочем, лучше не представлять.

Не так давно Золотарь опоздал на физику. Несколько будильников ставить надо было, но он у нас не спросил. Короче говоря, пришёл через двадцать минут после звонка, заспанный такой, лохматый, а у нас – самостоятельная. Надежда ему сказала, чтобы решал, что успеет, а оценку она ему поставит, на сколько решит. Вообще-то Золотарь у нас гуманитарий, ему эта физика нафиг не нужна. Нет бы хоть тест дала на компьютере, там хоть угадать можно правильные ответы. Так нет, дала всем листочки с задачками, каждому со своей. Садистка. А сама, конечно, в компьютер уткнулась. Да, знаете ли, задачки по физике решать – это не вирши кропать вообще-то. Золотарь стихи сочиняет, посвящает Сашке. Сашка эти его стихотворные записки всегда девочкам показывает, хвастается. Не знаю, что другие девы думали, но мне его стихи не нравились: слабые, бездарные, унылые. Вообще-то он впечатления Пьеро не производит, но так уж исторически сложилось, что за всякую романтику в нашем классе отвечает Золотарь. Ему родительский комитет эту роль определил ещё в начальной школе. Эльза Аристарховна любила всякие затеи, с ней весело было. В первом классе мы полгода, наверное, только её имя и отчество выговаривать учились. А потом к каждому празднику сценки ставили с песнями и плясками. Всем пацанам нормальные роли доставались: кто медведей играл, кто козлов. А Золотаря на восьмое марта поставили с Сашкой танго танцевать с красной розой в руке. Золотарь на репетициях нормально танцевал, а на празднике ходил под музыку, как деревянный, и ноги у него совсем не гнулись; а в конце он встал на одно колено перед Сашкой и отдал ей розу. Родители дружно аплодировали, Эльза Аристарховна довольно улыбалась. Может, тогда Золотарь и решил, что он романтик и даже поэт. Зря, конечно. Но, как говаривал один из моих любимых собеседников, выбор – вещь иррациональная. Вот с тех пор так и повелось, появился в классе свой ответственный за лирику.

Сидит, значит, Золотарь на той физике, скрипит мозгами. Вокруг спасения поискал, но не нашёл, все свои задачки решают. Позади Золотаря сидит Маслов, давно уже всё решил, он у нас кандидат во все науки. Раньше я на его месте сидела, а он сзади, а потом Надежда нас пересадила, чтобы он с Осиповым не болтал не уроке. Вот так и получилось, что с этим Осиповым теперь я сижу. Конечно, я посопротивлялась немножко, мол, мне с последней парты плохо видно, но Надежда упёрлась, и пришлось пересесть к этому занудному Осипову. А раньше я одна сидела вообще-то. Преимуществ от сидения с Осиповым я никаких не заметила, кроме широкого обзора класса: всегда видно, кто что делает. Но лиц не видно совсем, одни затылки, а в парикмахеры я не собираюсь. По крайней мере, пока. Ещё полтора года думать можно о самоопределении, но ничьи затылки меня точно не интересуют.

Сидим мы на той физике, а Маслов достал листочек, написал на нём жирными буквами «Я вас любил» и наклеил на спину Золотарю. Чем лепил, не заметила, жвачкой, наверное. У Маслова вообще никакого чувства юмора отродясь не замечено. Золотарь только рукой махнул и дальше стал решать свои задачки. Мои задачки решались так себе, серединка на половинку, но на тройку, похоже, я уже нарешала, а больше мне и не надо, не претендую. Это у нас Маслов претендует на всё, чтоб одни пятёрки у него, а без пятёрок вроде, как и радостей никаких нет. Осипов тоже претендует, но этот больше на спортивные победы разных степеней и высот. В школу он ходит, но вид у него всегда совершенно отсутствующий. Наверное, воображает себя на пьедесталах и в медалях. Наши мелкие страстишки его не трогают и даже не забавляют, он – другого полёта птица. Индюк, наверное. Правда, Осипов всегда вежлив и даже улыбчив, но это он так до нас нисходит со своей недосягаемой высоты. Говорят, он и правда какие-то места занимал в чём-то спортивном. С учёным видом знатока и на полном серьёзе он может обсуждать, куда впадает Волга, и есть ли там утёс. С соседом по парте мне повезло. Он тоже видел, как Маслов клеил Золотарю свою табличку, и снисходительно улыбался. Тут, кстати, очень вовремя, прозвенел звонок с урока, и все понесли физичке свои научные труды. Потом Золотарь с вывеской на спине выдвинулся из класса, но мне его спасать чёта не хотелось, ну нет у меня нимба над головой. Хотя, вывеску ему приклеили жёсткую. И чего это на Маслова нашло, до сих пор не понимаю. Может, на радостях, что все физические задачки решил, захотел что-нить отчебучить? Да ладно, мне он не докладывал, а я у него спрашивать и не собиралась. С умниками я как-то не очень дружу, они меня раздражают. Придурки тоже раздражают, а с середняками скучно, я и сама такая, ни богу свеча, ни чёрту кочерга, как глубокомысленно определяла меня моя бабуля.

Физичка наша Надежда тоже такая, хоть и оторва с розовыми кудрями, и контрольные наши ей совсем ни к чему. Я бы поспорила, что оценки за них она в случайном порядке ставит. Маслову точно пятёрку. За наглость. А Осипову троечку, всё-таки героических спортсменов сильно обижать нельзя. А Золотарю кол, конечно.

Изречения моей бабули практически все были глубокомысленными. Я в это свято верила с самых ранних лет. Отец говорил, что она профессор, и перед магией этого слова меркли и актрисы, и балерины. Правда, однажды я от отца услышала и полный бабулин титул, когда он назвал её профессором кислых щей. Однако статус её нисколько не понизился, и с бабулиным мнением все родственники считались. Перед важным решением, например, отправлять уже меня в школу или ещё годик подождать, родственники собирались дружной толпой. Про свечу с кочергой я именно тогда и узнала, но мнения всё же разделились. Дядьки говорили, пускай идёт в школу, и все дела. Тётки же, как оказалось, за время моего безмятежного детства составили обо мне прелюбопытнейшее представление. Но надо же когда-то и правду о себе узнать, как бы горька они ни была. Главное, я тощая, бледная и анемичная, совсем доходяга. Волосинок у меня по счёту ровно три. Я совершенно не к месту двигаю плечами, вытягиваю шею и кручу головой. А ещё кашляю, но никакой инфекции во время бесконечных тасканий меня по поликлиникам (так вот зачем меня туда водили) обнаружить не удалось. Просто кашляю, и всё. Ну и, конечно, ничего не ем. Дальше было про красоту. Вот если бы я пошла в мать, но я пошла в отца. Отец сидел тут же, пристыженный и виноватый. Хотя он не кашлял, не вытягивал шею, не крутил головой и послушно ел домашний суп. Из обсуждения выяснилось, что перспективы у ребёнка никакой; ни здоровьем, ни внешностью господь не наградил. Но в школу отдавать пора, читать вон уже умеет. Дальше меня позвали на показательное выступление, хотелось им послушать, как я читаю, и не обманывает ли их моя мать. С чтением в этот раз не сложилось, я никак не могла остановить кашель и перестать крутить головой. Соответственно, стали и характер мой несносный обсуждать. Тётки подобрались здоровые, упитанные, горластые и старались друг друга переорать. Бабуля одобрительно кивала головой, мать сидела со скорбной миной, а отец внимательно рассматривал дырку на своём носке. В итоге семейного обсуждения решено было отправить меня в школу, а чтобы головой не крутила и плечами не двигала – устроить на балет и фигурное катание. А ещё кормить жареной морковкой с яичком, очень хорошо при анемии помогает.