Поэтому он бежал, без остановок и передышек, стараясь держать размеренное дыхание.

Бежал под огромным невероятным небом Гайи, где ярко и выпукло проступали очертания галактики и всего мироздания.

Он боялся поднять глаза на эту невероятную, чудовищную, неземную красоту гайянского неба – боялся вдохнуть ее в себя и захлебнуться, потому что столько красоты разом не видел никогда ни один человек – и кто знает? Возможно, это погубило бы его.

Может быть, если он поднимет глаза вверх – он уже не сможет двигаться, зачарованный, захваченный, плененный навсегда этой невероятной красотой. Умереть, пораженным красотой – возможно, это самая правильная смерть для человека.

Но сейчас у Турова другие задачи. Он ведь принял решение, и умирать ему нельзя.

Бежать становилось трудно: Туров двигался в гору. Несмотря на крохотный по земным понятиям уклон местности – не более 10 %, воздух уже на этой высоте делался все более разреженным. Не останавливаясь, на бегу, Туров поправил гибкую трубку с кислородной маской, и вывернул вентиль на ней почти полностью.

Бежать сделалось легче, хотя усталость уже давала себя знать.

Однако главное испытание ждало Турова впереди, и он старался не думать о нем. Меньше думать, чтобы не удариться в панику – уговаривал он сам себя.

Лес Тысячи Крыльев появился на горизонте узкой черной полосой и теперь рос, ширился и менял цвет.

По мере приближения полоса светлела, принимая сначала глубокий синий, а затем и прозрачный аквамариновый оттенок.

И так же по мере приближения нарастал шум – страшный для Турова шум птичьих крыльев. Их действительно были там тысячи: птицы почти полностью покрывали своими телами кроны высоченных, в 150–200 метров гигантских кремер. Издалека было видно, как они шевелятся – при полном отсутствии ветра вершины деревьев ходили ходуном, плескались и вились по ветру длинными волнистыми языками, закручиваясь гигантскими воронками то вправо, то влево.

Это не листья, не тяжелые и кожистые ремневидные листья кремер разносило вихрями по небу.

Это взлетали и снова садились птицы – громадные стаи птиц с лазоревым, как листва кремеров, оперением.

«Смогу ли я это пережить? – мелькнула в голове Турова трусливая мысль.

Он взглянул на хронометр, отсчитывающий время – 4.32, он шел с опережением графика.

Эта мысль прозвучала отрешенно, когда он вбежал под полог Леса Тысячи Крыльев.

Зная, что его неминуемо постигнет панический страх при шуме птичьих крыльев, Туров продумал, как защититься от этого в Лесу. Он решил выключить внешние наушники стереофона, чтобы отгородиться от пугающих звуков.

Конечно, подобные фокусы не поощрялось инструкциями: на чужой планете исследователь и разведчик обязан иметь и уши, и глаза на стороже. Но из двух зол – запаниковать или пропустить возможные сигналы опасности извне – Туров, как ему казалось, выбрал меньшее.

И потом, если в этом Лесу его поджидала какая-то неведомая угроза – разве Унбегаун не предупредил бы его?

Туров нажал кнопку на рукаве, выключив панорамный стереофон, и осторожно продвигался вперед, стараясь не смотреть вверх, туда, где взметались волнами громадные скопления птиц.

Теперь он слышал только себя, собственное сбитое, учащенное от быстрого шага дыхание.

Он шел, глядя под ноги – сине-зеленый мох, похожий больше на губчатые водоросли, мягкими подушками устилал почву возле гигантских синих стволов. Туров делал шаг, и губчатая подушка проваливалась, сминалась, из нее вытекал какой-то оранжевый сок.

Турова не покидала мысль, что, может быть, это кровь странного полурастения – полуживотного.

«Что, если им больно, когда я иду по ним?» – думал он. «Но это все равно. Ведь у меня нет другого выхода!» – кричал изнутри другой Туров, маленький, замученный и злой. Тот, который принял решение.

А губчатые подушки все не кончались.

Почему Унбегаун не предупредил меня?! Где же она, та поляна с цветами?

Он уже готов был отчаяться, как вдруг…

– Туров.

Шепот раздался в стереофоне – робкий, тихий, как шелест дождя по листьям земного дерева.

– Тууууров! – выдохнул ветер.

Туров не поверил сам себе. База и станция слишком далеко. Стереофон не способен принимать сигналы на таком расстоянии.

Неужели кто-то из людей находится рядом с ним, здесь, в запретном для землян Лесу Тысячи Крыльев?

– Унбегаун?!

Тихий смешок раздался в ответ.

«Галлюцинации», – решил Туров. Снова смех.

«Шагай вперед. Еще немного, и ты нас увидишь!»

Сердце Турова сжалось и дважды ударило невпопад. Он ожидал, он шел на встречу с чудом. Но к чуду быть готовым нельзя.

Замирая от восторга, еле переводя участившееся дыхание, Туров осторожно потянул с головы стереонаушники. Опомнившись и сообразив, что в костюме они не снимаются, включил обратно внешний звук, нажав кнопку на рукаве.

Опасливо поднял голову вверх, на птиц, и остолбенел: зрелище показалось ему фантастичнее всякого сна.

Огромные косяки птиц тучами то взлетали, то падали вниз, то развевая наверху широкие флаги, то образуя над лесом гигантские фигуры, туманные всполохи, взмахи крыльев неведомого существа – и все это они проделывали совершенно беззвучно.

Ни писк, ни шорох, ни гортанный крик не нарушал запредельную магическую тишину леса.

Птицы казались тишайшей листвой этих деревьев – так естественно и органично они вписывались в бытие и существование друг друга.

Сквозь аквамариновое мерцание крыльев далеко в вышине пробивалось еще и могучее звездное сияние, осыпая, словно инеем, сплетение верхних веток кремеров.

По лицу Турова катились слезы, но он их не замечал. Он вряд ли сумел бы оторвать взгляд от поразившего его зрелища, но его позвали.

В тишине он слышал это совершенно отчетливо.

Нехотя он повернул голову на звук.

Среди синих стволов в лесу повис туман, такой же, как бывает перед рассветом и на Земле.

Косые белесые клинья его колыхались между деревьями. Под пологом леса воздух был теплым и влажным.

Туров подумал и снял кислородную маску. Здесь, в Лесу, легко дышалось и без нее.

Из глубины чащи шло голубоватое свечение – Туров направился туда.

Губчатые подушки, которые он приминал по пути ногами, испускали тонкий сожалеющий вздох, но вскоре распрямлялись, с тихим свистящим хлюпом втягивая обратно в себя оранжевую жидкость.

Туров взглянул назад и едва не рассмеялся, убедившись, что никаких «кровавых» следов он позади не оставил: Лес принял его в себя мирно и тихо, как часть собственного естества, не поранившись и не оставив ни одной метки на пути.

Туров пробирался к сияющему, запрятанному в глубине леса потаенному чуду, широко распахнув глаза, и совершенно успокоенный.

Он, разумеется, давно позабыл сверяться со своим хронометром.

Конечно, это странно, но заветные цветы желания, сказочные цветы счастья оказались похожими на самые простые и незамысловатые земные цветы: на одуванчики в пору вызревания семян.

Туров даже засмеялся от неожиданности – веселым детским смехом, какого давно не слышал сам от себя.

– Про это Унбегаун не говорил! – смеясь, сказал вслух Туров.

От его дыхания первый ряд цветов всколыхнулся, и целое облако светящихся голубых пушинок взметнулось вверх, в темноту неба.

Кроны деревьев смыкалась над опушкой не так плотно, как в лесу; цветы сияли то ли сами по себе, то ли светили отраженным звездным светом, который пробивался сквозь полог ветвей – трудно было разобрать.

Голубые светлячки пушинок недолго пометались над полянкой невесомой стайкой и вскоре исчезли в вышине, как исчезают искры горящего пламени. Туров испуганно отступил назад, опасаясь приближаться к столь летучим существам, как эти чудо-растения. Он почему-то воспринимал их именно как живые существа, наделенные разумом и душой. Хотя Унбегаун ничего не говорил ему на этот счет.