Брови уборщицы доползли до середины лба.

– Аккуратно, – протянула Тереза и прошла в ванную комнату. Пошумев там немного, она вернулась и объявила: – Вы теперь моя любимица!

– Спасибо, – ответил Вейрон, теряясь в догадках, чем, собственно, смог поразить женщину?

– Никаких волос в раковине, никакой косметики по всем поверхностям. Вы точно женщина?

Вейрон вздрогнул, а Тереза рассмеялась.

– Одна девица, представляете, исцеловала все зеркало. А оттирать мне. А другая заляпала пеной все полы и стены. Как будто слона в ванне купали, а не невесту. А еще одна, только это между нами, – Тереза понизила голос и продолжила: – привезла с собой целый сундук белья. И все неприличное!

– Ужас, – сказал Вейрон, оценив открывшиеся перед ним возможности.

Уборщица – это же кладезь информации! Это дорожка к самым интимным секретам невест! Ключ от всех дверей!

– Повсюду вещи, платья, туфли, и эти жалобы… То кровать жесткая, то слишком мягкая, то балдахин не той расцветки… – запнувшись, она вопросительно посмотрела на Вейрона.

– Отличный балдахин, – выпалил он и добавил грустным голосом:– Но все невесты такие красивые.

– Да бросьте, – отмахнулась Тереза и подбоченилась. – У той невесты, что в крайней комнате, в лифчиках сплошная вата!

А у него – носки. Надо как-то намекнуть, что ему бы пригодилась любая информация. Но для начала окончательно расположить к себе.

– Обращайтесь ко мне на ты, – попросил Вейрон и даже несколько раз часто моргнул, пытаясь выглядеть наивней, – со своими слугами в графстве Дракхайн я предпочитаю общаться на равных. Я понимаю, что от вашей работы зависит многое, и вижу, что вы старше, опытнее и мудрее меня.

Тереза удивленно моргнула и тут же пожала плечами, принимая предложение:

– Почему бы и нет?

– А кто-нибудь из невест вам показался странным? – спросил он, не мешкая.

– Так ты, – сходу ответила Тереза. – Самая странная и есть. Папка, значит, тебя сюда отправил?

Вейрон кивнул. Генерал Штолл и вправду стал ему почти отцом.

– Сказал, если выпрут, он с меня три шкуры сдерет, – не покривил он душой. Подумав, всхлипнул.

– Ну-ну, – Тереза огляделась и опустилась на стул, который под ней жалостно скрипнул. – Я принца с младенчества знаю. Над ним тут все трясутся. Единственный сынок, наследник престола. Все ему, стоит лишь захотеть. Девок у него было… Не меряно! И черненькие, и беленькие, и толстенькие, и худые.

Вейрон вздохнул. Без этой информации он бы вполне обошелся.

– Но ты не переживай, – добавила Тереза. – Вот отец его, наше светлейшество, по молодости тоже гулял. А сейчас что?

– Что?

– Нагулялся. Он и женился-то второй раз только для порядка. Чтоб пересудов, значит, не было. Теперь ему больше парады интересны, да всякие новые военные машины. Вот и принц перебесится. А ты, значит, ему сразу ни-ни.

Вейрон нахмурился.

– Не давай, – пояснила Тереза, заметив непонимание в его глазах. – И балахон свой не снимай. Хорошо это ты придумала! Вот на Новый год, помню, складывали принцу под елкой гору подарков. Все ж угодить хотели через него и папеньке. А он, Вилли наш, как только обертку сорвет с подарка да посмотрит, что в коробке, так сразу к следующему. Понимаешь?

Вейрон вспомнил азарт в глазах принца и поежился.

– Так что я бы поставила на тебя, – сказала Тереза. – Немного. Может, пятак. Но пока Вилли не увидит, что у тебя под этим балахоном, он не успокоится.

– Это так грустно, – произнесла Эмма, глядя вслед убегающей Амалии. – Бедняжка. Как думаете, что произошло?

– Пилон указал пальцем вниз, – пожала плечами стоящая рядом рыжеволосая менталистка. Ее подопечная – миниатюрная черноглазая блондинка сидела на стуле, отрешенно глядя перед собой.

– А с вашей невестой все в порядке? – озаботилась Эмма.

– Да, – отмахнулась женщина. – Я ее слегка вырубила. Хрупкая душевная организация.

– Симпатичная, – сказала Эмма, но больше из вежливости. Сейчас ротик блондинки был безвольно приоткрыт, и с уголка губ стекала слюна. Менталистка заботливо промокнула ее губы салфеткой и слегка приподняла пальцем подбородок, так что рот закрылся.

– А ваша? Как выглядит? – спросила она с жадным любопытством. – О вашей невесте все судачат.

Эмма заметила, как остальные менталистки, еще оставшиеся в зале, умолкли, ожидая ее ответа.

– Она очень красива, – соврала она, делая честное лицо. – Необыкновенная девушка. И такая сила духа. Просто королевская!

Менталистка блондиночки поскучнела и заправила платиновую прядь волос за розовое ушко подопечной.

– Смелое заявление, – сказала она. – Однако я очень удивлюсь, если вы пройдете во второй тур.

– Посмотрим, – упрямо ответила Эмма.

– Посмотрим, – миролюбиво согласилась рыжая. – А вот эта девушка, – она кивнула в сторону шатенки, поглощающей тарталетки одну за одной, – точно будет в финале.

– Вот как?

Эмма глянула на невесту, которая теперь взахлеб запивала тарталетки соком. Да, симпатичная. Глаза такие голубые… Пожалуй, стоит узнать сильную конкурентку поближе. Она подошла к столу и налила в бокал девушке еще сока.

– Спасибо, – поблагодарила та. – Эти маленькие бутербродики такие соленые! Их просто невозможно съесть больше десяти штук за раз.

Она ослабила розовую ленту на талии и выдохнула.

– Зачем же вы их едите? – спросила Эмма, разглядывая девушку.

Остренькое личико, немного лопоухое и обрамленное выгоревшими прядками, курносый нос. Сочные губки, яркие, как ягоды, россыпь веснушек на золотистой коже. Отчего, интересно, ее считают фавориткой? Она, конечно, милашка…

– Милаша, – сказала невеста.

– Что? – не поняла Эмма.

– Я – Милана Фонжевьен, но все зовут меня Милаша, – пояснила та. – Знаете, сколько бутербродов было в каждой тарелке? Двадцать. Смотрите, три блюда, значит, всего шестьдесят штук. Шестьдесят. Шесть и ноль. А шесть – число диавола. Я съела одну, но осталось пятьдесят девять, а девять – это перевернутая шестерка. Пятьдесят восемь – плохое число. Моя нянюшка в пятьдесят восемь лет подвернула ногу. На ровном месте! Пятьдесят семь, пять плюс семь – двенадцать, это две шестерки, два числа диавола. Пришлось есть еще.

Эмма внимательно посмотрела в голубые глаза Милаши. Там была звенящая пустота, и смутные обрывки мыслей пролетали в небесной голубизне легкими облачками. Вот у Бригитты совсем другие глаза – подумалось вдруг. Такие живые, цепкие, в них сразу виден и ум, и характер…

– А потом мне захотелось пить, – пожаловалась девушка, оттопырив нижнюю губу. – И я забыла, сколько съела.

– Милана, – высокая женщина в синем платье, так выгодно подчеркивающем и стройную фигуру, и темные волосы с красным отливом, быстро подошла к своей невесте, отобрала у нее бокал и, поставив его на стол, отряхнула крошки с высокой груди девушки. – Сейчас наша очередь. Ты помнишь, о чем мы говорили?

– Если меня спросят – невинна ли я… – начала девушка, нахмурив от усилия лобик.

– Ты ответишь «да», спокойно и уверенно, – кивнула женщина с красными волосами, так туго затянув розовую ленту на ее талии, что Милаша охнула.

Вот наряд у невесты оказался на редкость продуманным: квадратное декольте открывало изящные ключицы, и верхнюю часть груди. Золотистые холмики вздымались над белой пеной кружев, вызывая ассоциации с аппетитными булочками в сахарной пудре. И без того тонкая талия подчеркнута атласной лентой, а пышные юбки похожи на облако. Смело – надеть белое, как будто Милана Фонжевьен уже идет к алтарю…

– Но я целовалась с Лиамом, – громко прошептала Милаша, склонившись к менталистке. – Этой весной, когда цвели вишни. Лепестки кружились на ветру и жужжали пчелы…

– Это неважно, – ровно ответила менталист, и на ее скульптурном лице лишь четче выделились желваки. – Поцелуи не в счет.

– С языком, – возразила Милаша, распахнув голубые глаза.