Водитель джипа не усидел за баранкой и открыл дверь, явно намереваясь принять участие в увеселении. Он успел осторожно спустить с хромированной подножки левую ногу в начищенном до блеска тупоносом ботинке, и тут Горка, пробегая мимо, задержался на какую-то долю секунды и коротко взмахнул рукой. Тускло блеснуло широкое, отточенное до бритвенной остроты самодельное лезвие, раздался противный чмокающий звук – и водитель, сжимая будто вмиг одевшимися в блестящие красные перчатки ладонями перерезанное горло, запрокинулся назад и мешком съехал с сиденья в снежное месиво, которое прямо на глазах начало превращаться из серо-коричневого в красно-бурое.

Захар на бегу заглянул в лицо братишечки, что валялся на тротуаре, припорошенный сверху осколками витрины. Этому парню повезло меньше, чем бригадиру шабашников, – Сохатый с ним не церемонился и бил, что называется, на поражение. От этого удара физиономия бедняги вдавилась внутрь и расплющилась, как донышко алюминиевой миски, по которому хватили кувалдой. Из кровавой каши двумя неподвижными стеклянными шариками смотрели широко открытые глаза. Они не мигали, да и без того было ясно, что лежащий на тротуаре человек мертв, как кочерга.

Захар перешагнул через труп, и в это время где-то внутри магазина звонко бахнул выстрел. На улице кто-то завизжал, и зеваки, которые уже начали кучковаться вокруг, брызнули в разные стороны, как воробьи.

– Ну, семь-восемь! – азартно воскликнул Горка, широким жестом отбрасывая в сторону свой пакет.

Пакет бесшумно опустился в лужу – пустой, ненужный, – и Горка, зачем-то отпихнув Захара, первым ворвался в магазин прямо через выбитую витрину, на ходу передергивая затвор обреза. Обрез у него был знатный, от мосинской трехлинейки; с этим самым обрезом еще Горкин прадед, Евграф Ульянов, земля ему пухом, охотился на комиссаров, присланных в Волчанку его однофамильцем, Владимиром Ульяновым-Лениным.

– Молись, суки столичные! – во всю глотку радостно завопил Горка и пальнул из обреза.

Такой он был, Горка. Хлебом его не корми, а дай кому-нибудь мозги вышибить. Очень он это дело любил и, когда подворачивался случай, про все на свете забывал, даже про собственную шкуру.

Захару, конечно, тоже случалось руки замарать, и не раз, однако головы он от запаха крови не терял. И сейчас, ныряя в оставленное Горкой облако порохового дыма с «тэтэшником» в руке и с холодной жабой под ложечкой, Захар Макарьев уже понимал, что дело дрянь и что обещанного царского вознаграждения им с Горкой скорее всего не видать как своих ушей.

– Господи, Федор Филиппович! – воскликнул Глеб Сиверов с немного театральным отчаянием. – И вы туда же!

– А кто еще? – заинтересованно спросил генерал Потапчук.

– Да все кому не лень, – безнадежно махнув рукой, ответил Сиверов. – Телевидение. Газеты. Радио. Тетки какие-то в метро.

– В метро?

– Ну да, представьте себе, в метро! Решил, понимаете ли, время сэкономить, воспользовался общественным транспортом. Чтоб я еще раз. Но это отдельная история. Так вот, в метро народ так и гудит: про перестрелку в «Эдеме» слыхали? не слыхали? Да как же! Жуть! Море крови, груды трупов. А теперь и вы о том же. Ну, разнесли вдребезги ювелирный магазин. Тоже мне, событие! По-моему, давно пора. Этот «Эдем» – то еще местечко. Помните, как возле него «шестисотый» спалили?

Ирина Андронова негромко кашлянула в кулак. Она это помнила. Как горела машина, она не видела, зато видела обугленный остов, довольно долго торчавший прямо напротив входа в дорогой ювелирный магазин как своеобразный памятник столичному модус вивенди. Особую выразительность данному монументу придавал мусор, набросанный в выгоревший дотла салон прохожими, – пакетики из-под чипсов, обертки от шоколадок, банановая кожура и прочие прелести.

Говорить об этом Ирина не стала. В данный момент она просто ждала своей очереди, давая генералу ввести своего подчиненного в курс дела, а подчиненному – выразить испытываемое им по этому поводу неудовольствие. Сегодня ей было что сказать; только одного она никак не могла понять: какое отношение имеет так называемый «волчанский крест» к перестрелке в «Эдеме»?

– Судя по всему, – вторя ее мыслям, продолжал Сиверов, – там произошла самая обыкновенная бандитская разборка. Не понимаю, какое отношение это радостное событие имеет к нам, особенно к Ирине Константиновне. Это ведь даже не антикварная лавка.

– Возможно, ты все поймешь, если дашь мне сказать хотя бы пару слов, – саркастически заметил Федор Филиппович. Он внимательно посмотрел на Глеба, словно ожидая возражений, но тот предпочел смолчать. – К тому же, – удовлетворенно кивнув, продолжал генерал, – информация, полученная от старушек в метро и даже от диктора столичного телевидения, вряд ли полнее той, которой располагаю я.

– Будем надеяться, – бодро, с оптимизмом произнес неугомонный Сиверов.

Федор Филиппович только вздохнул.

– Итак, – снова заговорил он, – на месте происшествия обнаружено восемь трупов и трое раненых, из которых один скончался в больнице.

– Ого, – с уважением произнес Сиверов. – Хорошо порезвились ребятки!

– И не говори, – согласился Потапчук. – Между прочим, тот, который умер на больничной койке, был ранен не пулей, не осколком и не ножом, а. чем бы ты думал? Кулаком! Один из покойников тоже был убит ударом кулака в лицо.

– Ничего себе, – сказал Глеб. – Так даже я не умею. Это ж какая силища должна быть у человека!

– Неимоверная, – кивнув, подтвердил Федор Филиппович. – Из обладателя этой силищи патологоанатомы извлекли восемнадцать пуль – как пистолетных, выпущенных из разных стволов, так и автоматных. Сам он, впрочем, тоже отбивался не одними кулаками. Стрелял из маузера – старого, десятизарядного, времен Первой мировой и Гражданской.

– С ума сойти, – искренне сказал Сиверов. – «С-девяносто шесть»?

– Ум-гу. Модель шестнадцатого года.

– Елки-палки! Кто ему позволил так обращаться с антиквариатом?

– Это только присказка, – обнадежил генерал. – Братва, с которой воевал этот чудо-богатырь, судя по всему, крышевала «Эдем» и прибыла туда по приглашению персонала. Зачем – спросить, увы, не у кого. Заведующий, он же главный эксперт, убит, охранник, который дежурил в тот день, тоже убит, а младший продавец хоть и невредим, но, похоже, слегка тронулся умом на почве пережитого. Во всяком случае, ментам, которые навещали его в Кащенко, ничего не удалось добиться. Похоже на то, что умники из «Эдема» пытались грубо кинуть клиента, который показался им стопроцентным лохом, и наскочили на неприятный сюрприз. Клиент приехал не один, на улице его дожидались двое приятелей, и, когда в магазин прибыла братва и там начали ломать мебель, эти самые приятели подоспели с тыла. У одного из них был «ТТ», а у другого – обрез трехлинейки образца 1891 года.

– Ой-ей-ей, – сказал Сиверов. – Они что, Музей Революции ограбили?

– В глубинке по чердакам да сараям еще и не такое можно найти, – возразил генерал. – Главное, что пользоваться этими раритетами они умели отменно.

– В глубинке? – мгновенно ухватился за ключевое слово Глеб.

– В самой что ни на есть. Северный Урал. Но об этом позже. Позволь, я для начала изложу все по порядку, тут есть кое-какие любопытные моменты, в которых не мешало бы разобраться. Словом, судя по всему, первым в магазин вошел этот богатырь, обладатель смертоносного кулака и старинного маузера. На его трупе обнаружили паспорт. Так вот, фамилия этого человека была Сохатый.

– Хм, – сказал Сиверов. – Нарочно он, что ли, ее поменял? Удивительное соответствие формы и содержания!

– Некоторое время ничего не происходило, – продолжал генерал. – Заметьте, времени было час дня, так что свидетелей оказалось предостаточно. Только особого толку от их показаний до сих пор не видать. Так вот, примерно в тринадцать тридцать к «Эдему» подкатил черный внедорожник «шевроле». Из него выгрузились четверо молодых людей и вошли в магазин, оставив водителя за рулем. Почти сразу в магазине началась драка. Немного не так, – перебил сам себя Федор Филиппович и как бы в раздумье пригубил кофе. – «Началась драка» – это не совсем то выражение. Четверо свидетелей, друг с другом незнакомых и никак между собой не связанных, утверждают, что один из пассажиров «шевроле» вдруг ни с того ни с сего просто вылетел на улицу прямо сквозь двойную витрину из закаленного стекла. Как в кино. Медики утверждают, что в этот момент он был уже мертв. Причина смерти – удар кулаком в лицо. То есть они говорят, что подобный эффект мог бы произвести удар торцом бревна или, скажем, кувалдой, но ничего похожего в «Эдеме» обнаружить не удалось.