– Чтоб завтра духу твоего не было в Москве! Иначе из-под земли достану, – крикнула Алла и исчезла. Только стукнули дверцы лифта.

Марина вынула Костика, который дрожал от страха, голода и слабости и осторожно, чтобы не сделать ему еще хуже, небольшими порциями стала поить его соком. Потом сварила жидкую кашку. И, наконец, налила ванну и тщательно вымыла ребенка. Костик ничего не говорил – он только судорожно всхлипывал. Но Марина и без слов понимала все, что он ей мог бы сказать.

В ту ночь они спали на кровати, тесно прижавшись друг к другу. Они снова были вместе! А все остальное в тот момент не имело значения.

Вечером следующего дня, когда город уже готовился ко сну, из дома 40 по Большой Якиманке вышли женщина и ребенок. Женщина подтащила два больших баула к машине с иногородними номерами, усадила на заднее сиденье ребенка, села сама, и машина исчезла в неизвестном направлении.

Прошло еще несколько недель. И когда в сотый раз Андросов заколотил в дверь Марины, она неожиданно открылась. На пороге стоял чернобровый мужчина с орлиным носом и внимательными глазами, которые пристально смотрела ни Андрея.

– Что вы здесь делаете? – набросился на него Андрей. – И где хозяйка квартиры, черт подери?

– Я – ее квартирант. Тигран Мамиконян, предприниматель из Армении. Привет вам из солнечного Еревана, – ответил мужчина. – А представитель хозяйки, Лиза, только что уехала, получив плату за июнь. В чем дело? У меня с ней нет никаких проблем. – Он пожал плечами, – И с полицией, кстати, тоже. У меня все в порядке и с регистрацией, и с паспортом. Мы с вами, кстати, граждане одного и того же Таможенного союза. Можно считать, в каком-то смысле – сограждане.

– Какая Лиза? Куда уехала? Какой Таможенный союз?! – закричал Андросов, изменяясь в лице. – Что вы такое говорите? Здесь никогда не было никакой Лизы!

– Вот ее телефон, – нахмурился армянин. – Звоните ей и разбирайтесь. У меня все законно. Так что меня в ваши игры не впутывайте. Я – честный коммерсант, у меня свой бизнес, а квартиру я снял по договору, как положено, – и Тигран Мамиконян захлопнул дверь.

Дозвонившись до Лизы по телефону, который ему дал господин Мамиконян, Андросов сразу выяснил, что эта Лиза – не кто иной как его старая знакомая и сослуживица Елизавета Суходольская, с которой он частенько сталкивался в коридорах Агентства. И одна из самых близких подруг Марины, насколько он помнил.

Но надежда что-то узнать умерла, не успев родиться. Ничего нового Суходольская ему не сообщила, как он ни старался у нее выпытать. Наоборот, женщина полностью запутала ситуацию! По ее словам, Марина Гагарина уехала в неизвестном направлении, дав Лизе Генеральную доверенность на ведение всех ее дел, и поручив ей сдавать свою квартиру. Деньги же от квартирантов Лиза должна была даже не передавать Марине из рук в руки, а просто переводить на карту. Никакого личного контакта… Якобы Марина именно так ей и велела делать.

Да, она уехала с сыном. С Костиком. И все-таки, куда? Почему?! И почему так неожиданно?

Лиза вроде бы не знала. Кажется, какой-то выгодный контракт. Не то в Калининграде, не то даже за границей. При всех нынешних сложностях с передвижениями по миру и с оформлением. Но это – только ее догадки, ничего конкретного Марина ей не сообщила. Не захотела? Не успела? Похоже, и то и другое. Но больше Лиза ничего не могла сказать.

Оба номера Марины, на которые Андросов когда-то привычно звонил, тоже молчали. Марина заблокировала обе сим-карты. Или просто не брала. «Абонент недоступен». Боже, как же Андрей теперь ненавидел эту механическую фразу!

Андросов сходил с ума от отчаяния и горя. Как Марина могла так поступить с ним, с их любовью? Взять – и вдруг бросить его, бросить все, уехать в неизвестном направлении. А какие красивые слова она говорила, обещала выйти за него замуж, родить детей…

Нет, все-таки женщинам верить нельзя. Все они – обманщицы и предательницы. Может быть, она просто нашла кого-то другого? И взяла и уехала к нему?! Тогда ее нежелание что-либо объяснить вполне объяснимо. В ее новой жизни он ей просто не понадобился бы. В такие мгновения Андросов был готов в бешенстве разбить все, что попадалось ему под руки – чашку, тарелку, пресс-папье.

Бессонными ночами он вспоминал их бурные ласки, объятия – и тогда готов был простить Марину за один только поцелуй. Может, с ней случилась какая-то беда? Она попала в какую-то ужасную историю? Или ее запутали, и обманом втравили в какое-то нехорошее дело? Но нет, тогда бы Марина не стала молчать, она бы обязательно попросила его о помощи и он бы сделал для нее все. Ведь он любил ее больше жизни!

«Ах, Марина, Марина, малышка моя! Что же ты со мной сделала? Как мне жить без тебя? Променяла меня на какой-то, пусть и выгодный, контракт? А теперь самой стало стыдно, вот и молчишь?» – мучительно размышлял Андросов.

В конце концов, не в силах больше выносить все это, он уволился из Агентства. Он и так уже почти перестал по-настоящему работать – все время думая о Марине, об их погибшей любви, строя какие-то догадки, которые все оказывались бессмысленными, не ведущими никуда.

Потом ему как-то позвонил приятель, и Андросова по его рекомендации взяли в пресс-службу крупной фармацевтической компании, сильно расширившей в последнее время свою деятельность, в том числе и за границей, в Азии и в Европе, и остро нуждавшуюся в новых сотрудниках. Но вскоре Андросова с треском выгнали оттуда – к тому времени он начал пить, пытался утопить свое горе в вине. А в крупной фирме, готовящейся в перспективе выйти на IPO, Initial Public Offering на Лондонской бирже, это совершенно не терпели. Как, впрочем, и во всех других – больше никаких предложений о работе, кроме разве что совсем унизительных, Андросову не поступало.

Впрочем, деньги у него пока имелись, сохранялись старые накопления, отложенные и в банке, и на инвестиционных счетах, которыми он в свое время серьезно увлекался, и он пытался развеяться и как-то позабыть о Марине. Забыть в обществе доступных женщин. Так, как это всегда делали мужчины до него – и будут делать и после.

Как ни странно, таких женщин оказалось довольно много – это были и профессиональные жрицы любви, прибывшие в Москву из Самары и Новосибирска и Кишинева, и иногородние дамочки, мечтавшие выйти замуж за обеспеченного человека с квартирой в Москве, и москвички, которым опротивело их одиночество и хотелось общества интеллигентного человека. Кое-кто помнил Андросова и по его журналистской деятельности. А поскольку в последнее время многие газеты и журналы позакрывались, и их редакции опустели, то Андросов частенько оказывался в постелях журналисток и редакторш, сталкивавшихся с ним в коридорах Агентства, и до сих пор находившихся под впечатлением от его тогдашнего шарма – сильно, впрочем, потускневшего.

Но ни вино, ни женщины, которых он менял теперь очень часто, гораздо чаще, чем когда-либо в своей жизни, не помогали. Его все равно душила тоска. Он ощущал ее, как физическую боль, как астму – ему трудно было дышать. Знакомая, острая, ноющая боль постоянно подступала, сжимала грудь и горло. И в душе его оставались щемящая тоска и боль – безнадежные и, похоже, неизлечимые.

И однажды его увезли на «скорой» в Первую градскую больницу: в 43 года этот красивый, спортивный мужчина, совсем недавно выглядевший на 30 лет, заработал обширный инфаркт.

Это установили врачи в приемном покое больницы. Первичный осмотр показал, что дело плохо – Андросов не ощущал ничего, кроме сильной сдавливающей боли за грудиной, а участок миокарда уже полностью подвергся некрозу, омертвел. Андрею срочно сделали компьютерную томографию, и глава бригады хирургов, опытнейший Казбек Асланович Кабардинов, сказал:

– Плохо дело, очень плохо. Боюсь, мы этого джигита уже не вытянем…

Тихий провинциальный городок Таруса раскинулся на живописных холмах и вдоль оврагов на берегу Оки. Он утопал в зелени садов и запахах цветов, когда летней душной ночью сюда на машине прибыла Марина Гагарина. Она вынула спящего Костика и внесла в дом. Несмотря на позднее время, в доме горел свет. Их ждали.