Я провожу остаток ночи, сгорбившись над компьютером, исследуя.

***

На следующий день на работе я направляюсь сразу в операционную. За последние несколько дней это стало моим образом действия и вполне успешным. Прячась здесь, я уменьшаю шансы на неловкие встречи в коридоре с Мэттом. Мы видим друг друга только тогда, когда моем руки, окружённые дюжиной людей, готовых к операции. Я прячусь под своими слоями, радуясь маске и защитным очкам. Если мы говорим, то только о деле, хотя все ещё есть тонкие намёки, что это убивает его так же, как и меня. Я вижу это каждый раз, когда наши взгляды встречаются. Шторм. Тоска. Слова, которые рождаются и умирают на его языке.

Мэтт не задерживается после операции. Не пытается загнать меня в угол или спросить, думала ли я ещё о его предложении. Мне бы хотелось, чтобы он меня немного подтолкнул. В понедельник мне нужно было пространство. Во вторник, среду и четверг мне нужно было привести голову в порядок, но сейчас, сейчас прошло уже пять дней с тех пор, как я ощущала рот Мэтта на моем, с тех пор, когда его руки были на моей коже. Я скучаю по нему в кровати. Скучаю по тому, что мне приходится мириться с крошечным местом на матрасе между Мэттом и стеной. Без него такое чувство, что я сплю на кровати сделанной для Шака, с таким количеством места, которое мне приходится занимать. Я ненавижу это. Я скучаю по нему.

И не переживу такие выходные.

Меня не волнует Коста-Рика или наше будущее. Ответственность — шмответственность. Я хочу быть импульсивной и глупой. Я хочу внести свой вклад в процесс принятия решений и почувствовать снова нас, даже если на минутку.

Дверь операционной открывается и заходит Мэтт. У меня в горле перехватывает дыхание, и электрический заряд проходит сквозь меня. Это больно — быть с ним рядом каждый день, тщательно сдерживая свои мысли. Он приветствует команду и проверяет пациента. Тем временем я стою возле операционного стола не в состоянии оторвать от него глаз. Ему нужно пять с половиной лет, чтобы пересечь операционную и войти в накидку, которую я держу для него открытой. Когда наши взгляды встречаются, мой желудок сжимается. Каждый раз это застает меня врасплох.

— Доброе утро, Бэйли, — говорит он, кивая. — Все готово?

«Давай не будем ссориться, и я думаю, ты должен поехать в Коста-Рику, и я бы с радостью поехала, но не думаю, что получится с Джози, и мы только начали встречаться, и этот операционный колпак цвета морской волны очень подчёркивает твои глаза, и думаю, я влюбляюсь в тебя, хотя мы не разговаривали несколько дней. И ты был серьёзен по поводу того, чтобы я поехала с тобой, потому что я могу быть достаточно сумасшедшей, чтобы согласиться» — это то, о чем я не говорю, когда прочищаю горло и смотрю вниз на подносы, которые закончила устанавливать несколько минут назад.

— Всё готово к работе.

— Хорошо, тогда приступим.

***

— Простите, вы та женщина, которая ранее помогала доктору Расселу в операционной?

Я перестаю кусать свой бутерброд, меня раздражает, что кто-то перерывает мой обед. Я усвоила урок — я не могу есть в комнате отдыха персонала. Всё, о чем хотят поговорить, это Мэтт и его грант, и что я чувствую по этому поводу, встречаемся ли мы, и эти новые бриллиантовые сережки от него? Поэтому сегодня я спланировала наперёд и спустилась вниз в вестибюль больницы, чтобы пообедать. Я спряталась в огромном кожаном кресле в углу возле окон. И думала, что спряталась довольно хорошо, но видимо нет.

Я подношу руку к своему рту и подаю универсальный знак пальцем — одну секунду, я прожую.

— Без проблем, — женщина тихо смеётся. — Это я перерываю твой обед.

Я проглатываю кусок и заставляю себя улыбнуться.

— Всё в порядке, правда. Хм, отвечая на ваш вопрос, да, это я ранее ему помогала.

Она усмехается, довольная моим ответом, и затем садится напротив меня.

Ну и ладненько. Угощайтесь.

Я надеялась, что это будет двухсекундный разговор: «Да, я была в операционной». «Хорошо, тогда пока». Но, очевидно, нет. Я с тоской смотрю на вторую половину сэндвича, а затем фокусирую свое внимание обратно на ней. Тогда замечаю, что она не вписывается в обычную толпу МЦНА. Во-первых, она настоящая хиппи. Она красива, но не в сражающем наповал понимании, а больше как объект для подражания, как абстрактное искусство. Узор на ее длинной макси юбке сделан из абстрактных вихрей пурпурного и синего цвета, а её кремовая водолазка обворожительно растянута на очень круглом беременном животе.

— Я так рада, что нашла тебя. Я пытаюсь связаться с доктором Расселом на протяжении нескольких недель, и мне кажется, я не могу отследить его. — Она тянется к своей сумочке и достаёт оттуда маленькую шоколадку. — Ты не возражаешь? — Молчаливо киваю, и она разламывает шоколад. — Прости, этот ребёнок на самом деле любит шоколад. Раньше я даже не была его поклонницей, но сейчас это все, что я хочу есть.

— Эээм..

Я смотрю вокруг нас, гадая, видит ли кто-то ещё эту женщину в вестибюле. У меня галлюцинации? Я знаю, что в последнее время мало кушала, но...

Она, скорее всего, почувствовала моё замешательство, потому что смеётся и хлопает себя по лбу.

— Конечно. Где мои манеры? Я Виктория, бывшая жена доктора Рассела.

У меня отвисает челюсть, и я очень прямо говорю:

— Не может быть.

Она пожимает плечами.

— Увы, виновна по всем статьям. — Затем вздрагивает. — Ох, не говори ему, что я это сказала. Это была шутка, но теперь это кажется злобным. Он действительно не такой уж и плохой парень. Не очень хорошо отвечает на телефонные звонки и электронные письма — если уж на то пошло, но в остальном он приличный, — она снова смеётся. — Я не знаю, почему рассказываю тебе это. Ты работаешь на него, должно быть, ты знаешь его теперешнего лучше, чем я.

Возможно, учитывая, что я тоже сплю с ним... по крайней мере раньше.

Я проглатываю эту мысль и молча киваю.

Это не может быть правдой. В голове я представляла ее, как карикатуру на бывшую жену, злой и жаждущей крови. Эта женщина, которая сидит напротив меня, не похожа на эту картину. Виктория светящаяся беременная девушка, которая грызёт шоколад.

— Мы поженились очень давно, — подчёркивает она, прежде чем показать пальцем на живот. — Очевидно.

— Поздравляю, — говорю я, потому что, что, черт возьми, я должна сказать? — По поводу твоей беременности, а не тому, что это было очень давно.

Она усмехается.

— Спасибо. Хочешь кусочек? — Виктория протягивает плитку шоколада мне, а у меня было ужасное утро, поэтому, конечно я взяла несколько кусочков. Мы жуем молча несколько минут, а затем она продолжает: — Мэтт, точнее доктор Рассел, не отвечал на мои сообщения, а мне действительно нужно поговорить с ним. Мы инвестировали в эту крошечную квартиру, когда были молодоженами, и в прошлом году я выставила её на продажу. Ее, наконец, купили и... — Наши взгляды встречаются, и она внезапно останавливается, понимая, что это не моё дело. — Прости, я очень много говорю. Никогда не садись со мной в самолёте, иначе я упаду тебе на уши на весь перелет.

— Всё хорошо.

Она искренне хмурится.

— Ты, наверное, хочешь вернуться к своему обеду, но я надеюсь, что ты сможешь помочь найти его. Он не был в кабинете, когда я пришла туда поговорить после операции, и его помощница сказала, что не знает, когда он будет. И вообще, она сказала, чтобы я его оставила в покое.

Я подавляю смех. После недели, которая у него была, Мэтту, скорее всего, нужна тишина и покой. Патриция должно быть всех отпугивает по его приказу.

— Да, Патриция отчаянно передана ему. Она с ним с тех пор, как он тут начал.

— Как насчёт тебя? Как долго вы двое работаете вместе?

Мне было интересно, пойдёт ли наш разговор в этом направлении. На самом деле, я этого боялась. Я могла бы улыбнуться и сказать ей, что мы только начали работать вместе, или могла бы быть честной и сказать ей, что мы не только сослуживцы. Я действительно хочу выбрать первый вариант, но никогда не любила обманывать.