Я усмехаюсь и решаю быть с ней помягче.

— Я позвонил, чтобы убедиться, что ты хорошо добралась домой по снегу.

— Действительно? — Она кажется удивленной.

— Мне показалось, что на улице все довольно плохо, — говорю я внезапно застенчиво. Смотрю в окно, а на земле нет и намёка на снег. Он растаял также быстро, как и выпал.

— Ага, в целости и сохранности, — говорит Бэйли, прежде чем неразборчиво разговаривает с Джози. Слышится сильный стон и хлопок двери. — Прости, я просто выгнала младшую сестру из моей комнаты.

Откидываюсь на спинку стула и смотрю в потолок.

— Она часто отвечает на твои телефонные звонки?

— У неё нет собственного телефона, и, должно быть, она заходила в Инстаграм, когда ты позвонил. Она одержима сестрами Хадид.

— Кто?

— Модели? Не важно. Не буду тебя задерживать. Мы вернулись домой. Спасибо, что поинтересовался.

— Подожди! — Я не хочу, чтобы она положила трубку. — Как прошло обследование Джози?

Бэйли отвечает медленно, словно не уверена, что должна.

— Хорошо. Несмотря на то, что ей нравится жаловаться на мою готовку, она нормально растёт и все такое. Ты правда позвонил поговорить об этом или что-то ещё?

О, ты хочешь правду? Правда в том, что я один в офисе в пятничный вечер и, возможно, этого было достаточно, чтобы удовлетворить меня, но сейчас неожиданно это не так. Я хочу узнать, какую пижаму ты собираешься надеть после душа. Хочу узнать, что ты будешь готовить на ужин, и будешь ли ты смотреть какой-нибудь фильм после, или ты повесишь еще больше конфет на это дурацкое дерево. Хочу знать, что почувствую, если поцелую тебя снова, но ты не позволишь этого, поэтому звоню тебе под видом проверки и, возможно, я более прозрачен, чем думаю, потому что ничего из этого не говорю, я почти уверен, ты хочешь услышать, потому что твой тон мягче, когда ты говоришь:

— Все хорошо, Мэтт?

Я вздрагиваю и качаю головой.

— Все отлично. Увидимся на работе в понедельник.

И с шумом бросаю трубку.

ГЛАВА 20

Бэйли

После того как Мэтт бросил трубку, Джози и я анализируем его звонок со всех сторон.

Возможно, он действительно хотел убедиться, что мы хорошо добрались домой.

Возможно, он хотел сказать что-то важное, но струсил.

Возможно, это был дружеский звонок, не больше.

Дружеский. Друзья. Друг. Неожиданно я ненавижу это слово во всех его формах.

Я провожу остаток выходных, думая о нем, хотя не должна. Считаю, как мило было с его стороны предложить мне машину и разрешить раньше уйти в пятницу. Я думаю, какой сексуальный у него голос по телефону. Его голос был насыщенный и глубокий, незабываемый. Я делаю домашний бостонский кремовый пирог, наслаждаясь им как можно дольше только потому, что он напоминает мне о нем. Это глупо, я знаю. Когда Джози съедает последний кусок в воскресенье вечером, чуть не плачу.

Мне кажется, я схожу с ума.

Интересно, может ли подавление сексуального влечения сделать из тебя сумасшедшего?

На самом деле, если бы я знала, что он будет уважать мои желания, в связи с этим контрактом, я бы ещё немного подумала, прежде чем заставлять его подписывать. Я поражена. Так много всего случилось за короткий промежуток и, возможно, я немного испугалась. Я хотела получить возможность оценить ситуацию с чистой головой, но мои мысли совсем не чистые. Во всяком случае, ещё туманнее, чем раньше, я наполнена мыслями о Мэтте, о нашем поцелуе, и раздражена тем, что он действительно соблюдает условия этого фальшивого контракта.

Сейчас понедельник, и мы на середине операции, я очень усердно стараюсь сфокусироваться на процедуре, но это нелегко. Сегодняшний случай более рутинный, чем большинство. Я могу ассистировать ему с закрытыми глазами, а это значит, что мой ум блуждает там, где не должен. Хочу узнать, как прошли его выходные. Он красивый парень. Его халат ничего не скрывает, не притупляет крепкую, мужскую силу, которая струится от него, как дым. В этой обстановке он бог. Интересно, что женщины думают о нем в нормальном мире. Если он идёт в бар, то никогда не уйдёт домой один. От этой мысли всё внутри меня сжимается. Интересно, часто ли он ходит в «Гладкий тони». Бар прямо через дорогу. Могу поспорить, он ходит туда, чтобы расслабиться после длинного дня. В конце концов, именно там он должен был встретиться с Купером несколько недель назад.

Если Мэтт сидит один в баре, женщины должны толпиться возле него. Ему наверняка приходится отбиваться от них палкой.

Меня начинает тошнить, и мне нужны ответы.

— Как прошли ваши выходные, доктор Рассел? — спрашиваю я, адреналин течёт по моим венам.

Он наблюдает за мной. Хирургические очки ничего не делают, чтобы скрыть его пристальный, синий взгляд.

— Хорошо. Продуктивно.

Продуктивно?! Что он имеет в виду? Он спал больше, чем с одной женщиной? Мне становится дурно.

— О, правда? — настаиваю я. — Ты проделал большую работу?

— Да. — Одно слово. Я ненавижу его. — Можешь передать мне Бови?

Я делаю, как он просит, но продолжаю свою миссию.

— Ах, ну, это хорошо. Уверена, у тебя было достаточно времени, чтобы расслабиться... вне офиса.

Мэт выгибает свою тёмную бровь, но продолжает фокусироваться на пациенте.

— Выглядит так, словно ты танцуешь вокруг вопроса, поэтому просто спроси.

Я качаю головой.

— Нет, нет. Просто пытаюсь понять, как ты проводишь свободное время. Ну, знаешь, завести приятную беседу.

Он продолжает игнорировать, и ничего больше.

К концу операции я словно клубок беспокойства и подавленной ярости. Если он провел эти выходные с другой женщиной, я должна об этом знать. НЕТ. Не должна, говорю себе. Я становлюсь сумасшедшей. Я заставила его подписать контракт, в котором изложила, что он не должен прикасаться ко мне, флиртовать или целовать, и теперь возмущена от мысли, что он трогает, флиртует или целует другую женщину. Я знаю, что сделала это для себя, но какая разница, потому что когда заканчиваю мыть руки и выхожу в коридор, замечаю, что он разговаривает с симпатичной медсестрой

О боже. Меня сейчас вырвет.

Так и есть. Она выглядит так, как я никогда не буду выглядеть для стандартного рабочего дня — завитые волосы, много туши. Я осознанно подтягиваю хвостик, пока продолжаю идти к ним. Я бы с радостью повернула в другую сторону, но они стоят у лифта, а лестница — жуткая до ужаса, поэтому набираюсь смелости, выравниваю плечи и продолжаю идти.

Она подходит ближе к нему и, понизив голос, говорит что-то, я отвожу взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мэтт улыбается ей. Учитывая, что за все время, проведённое вместе, мне он очень мало улыбался, я хочу пробить дыру в стене.

Не могу понять, почему этот коридор такой длинный. Не могу ускориться, потому что это будет слишком очевидно, но, клянусь, я иду по беговой дорожке, которая ведёт в никуда. Возможно, я могу практически побежать, и никто не заметит?

Рука медсестры касается его предплечья, и где его белый халат?! Обычно он или в костюме, или хирургическом халате. Сейчас Мэтт одет просто в синий халат, и она может водить рукой вверх-вниз по его загорелой руке, если захочет. Возможно, она это уже сделала. Моё лицо превращается в маску ужаса от этой мысли.

Я подхожу ближе и слышу, как медсестра тихо говорит, кокетливым голосом:

— Я была так удивлена, увидев тебя там.

Его реакцию не слышно.

Я сжимаю руки в кулаки, иду прямо к лифту и нажимаю эту кнопку с такой силой, что у меня болит большой палец. Для верности нажимаю ее еще дюжину раз.

— Давай, давай, — бормочу себе под нос.

Вдруг ощущаю присутствие Мэтта позади себя. Его аромат заставляет мою грудь напрячься. Он чуть ближе, чем должен быть. Я смотрю прямо перед собой на наши искажённые изображения на матовой стали. Он стоит совершено неподвижно. Там нет ничего кроме тишины. Интересно, может ли он почувствовать, как я напряжена? Мне нужно постараться разжать кулаки. Цифры на лифте медленно мигают, и, наконец, двери открываются.