«Еще свидимся, – подумал я. – Я отсюда просто так без своих часов, не уложив, тебя, бугая не уйду. Уж очень ты мне дорог, Серожа!» И я понял, что у меня есть цель. Нужно выжить. И свалить отсюда, предварительно воздав обидчику.
Все тучи днем были напрасны. Дождем земля так и не окропилась, зато жарила изнуряющая духота. Солнце летними лучами раскалило и без того разрушающийся корнями деревьев асфальт. Мы шли по дорожке пошатываясь и спотыкаясь. Санитар сопровождал нас молча. Я чувствовал, как он сверлит меня глазами. Ненавидит. Он прекрасно понимает мой статус и свое временное превосходство надо мной. Его же превосходство всецело зависит от срока моего лечения. Дальше все туманно. А грех его перед моей персоной, факт уже не требующий доказательств. Поэтому, расплата неминуема. И мы оба это понимали.
Санитар подтолкнул Пашку к ближайшему корпусу.
– Серега, а новеньких куда? – спросил Иваныч.
– Куда и всех.
– Так у нас переполнено.
– Потесним. В коридорах положим.
– Ты же знаешь, в коридоре нельзя. Вдруг буйство начнется, – Иваныч явно пытался расшатать спокойствие санитара.
– Не твое дело. Утихомирим.
– Дело не мое, но оно таки хлопотное.
В перепалке вся компания попала на сестринский пост лечебного отделения.
– Живые есть? Принимай.
В коридоре появилась фигура. Широченный мужик невысокого роста, с большим животом и толстыми руками приближался к столу. Длинные курчавые волосы спадали на плечи. Белый форменный костюм медика смотрелся на нем как балдахин. Обмотни ему шарфик шелковый и он примет образ певца Демиса Руссоса. На груди красовалась табличка «Старший медбрат отде….. Вахтанг Минос…».
Карточка с именем и должностью была втиснута в предательски тесный пластиковый конверт с подгибом, отчего окончание каждой строки совершенно не читалось. Минос?… Миносюк? Миносян? Миносидзе?
Медицинский работник Вахтанг бодро взглянул на столпившихся у стола мужчин и сурово упер руки в бока, подражая старомодной сахарнице.
– Твою мать. Куда? Куда я их положу? У меня мест нет.
Голос старшего медбрата был высокий и реально напоминал тембр греческого певца. Почти женский.
Санитар был безучастен к вопросам, ковыряясь ключом в ухе. У старшего по отделению нет вариантов, чтоб не взять новых больных. Но есть вариант показать свою безмерную власть. Чем он периодически и развлекался на рабочем месте.
– Сергей – Иваныча к себе. А этих оборванцев в Иксовый бокс.
– К сифилитикам? Глав же запретил.
– Не умничай. А то тоже будешь сегодня с ними чаи ночью гонять, – с ехидством пригрозил Вахтанг.
Так мы оказались в отдельном коридоре, ответвленном в пристройку и запертым дверью-решеткой с мелкой сеткой. Четыре массивные двери со смотровыми окошечками попарно выделялись вдоль облупившихся стен. Слышался мужской стон и сырое зловоние. Оно будто пронизывало эфир своими радиационными потоками. Казалось, этим запахом пропитано все, и как всякая примитивная радиация практически не выветривалась.
Санитар посмотрел в маленькое окошко крайней справа двери. Достал ключ-отмычку как у вагоновожатых и отворил массивную деревянную дверь.
– Привет сифилитики. Принимай новеньких.
Никто не отозвался. Только стон и невнятное бормотание стали слышны намного отчетливее.
Санитар Серожа завел Пашку. Пашка под руку втянул меня.
– Пока вы здесь: один на кушетку, другой на кровать. Потом переведут. Белье принесут. А сейчас будет ужин. И не шалить!
Дверь захлопнулась. Я посмотрел на кушетку. Узкая. Короткая. Рыжий «кожзам» во многих местах изодран и потерт, весь в бурых пятнах. Пашка по привычке и статусу сел на кушетку, оставив мне право лечь в полный рост на кровать. Сверчок знал свой шесток и тем снял возможный конфликт.
Палата была точно скопирована с приемного бокса. Но одно радикальное отличие сразу бросилось в глаза: узкое окно располагалось под самым потолком. Решетка, отсутствие форточки, глухая закраска стекла белой эмалью. Зачем закрашено стекло? Я не мог понять.
Электрическая лампа не была включена, а окно почти не давало освещения. Мрак или полумрак окутал все пространство. Пространство небольшой комнаты с двумя кроватями, кушеткой, брошенным на пол матрацем и унитазом, примостившимся прямо у дверей.
Все наводило жуткое уныние. Особенно звуки. Стоны издавало человеческое тело на кровати. Секундное детское смятение овладело мной. Мы заходили в клетку зверя. А какой это зверь мы не знали. Но он был живой, скулил мужским грудным стоном. Такой я уже слышал, когда-то в хирургии, куда привезли обожженного. Крупный мужчина совершенно неопределяемого возраста и расы. Он был в сознании, весь перевязан. От него источался неприятный медикаментозный запах и запах гари. Но самое жуткое ощущение порождал его стон: низкий, грудной, исходящий через кожу и бинты. Было ощущение близости раненого зверя.
Так и в этой палате находился человек. Он лежал укрывшись с головой бордовым клетчатым одеялом. Его раны были мучительны. Стоны холодом древних подземелий обдавали меня. И только один шаг разделял наши кровати. Мой слух обострился как ночью во враждебном лесу.
– Сколько мне? Сколько? Сколько? Мне сколько? Надо, надо, надо, надо. Еще, еще, сколько мне?
Как мантры древних молитв повторялись эти слова, сложенные в нехитрые строки. Их невозможно было не слышать. Других звуков здесь просто не существовало. И я, поневоле, входил в транс. Потолок стал кружиться, стены поплыли, искажая пространство. Я почувствовал легкость полета, а затем грузность своего обессилившего тела. Все потемнело, я окунулся в сон.
Голос как звон далекого колокола пытался пробудить меня.
– Припадошный, тебя как звать?
Этот вопрос всегда имел в моем алгоритме только один ответ. И он вырвался стоном из моего организма:
– Георгий.
– Имя то какое. Что, не могли по нормальному назвать?
– Да пошел ты!
Я часто посылал людей. Считая себя чуть выше других, чуть успешнее, наглее. И я взял на себя право указывать людям их место, их дешевый статус. Не всегда мне это сходило с рук. Когда-то был бит по лицу, но это было в молодости, даже в юности. Теперь все забыто, как и не было. И где они эти обидчики? А вот я жив и, кажется, немного здоров.
– Смотри-ка. Еще огрызается. Вставай на осмотр. Хватит уже, побузил. А будешь еще устраивать Армагеддон, опять останешься в одиночке.
– Никуда не пойду! Я спать хочу.
– Пойдешь.
Этот кто-то с женским голосом, низким и неприятным, сильной рукой схватил мое запястье. Другая рука обхватила шею и в скрученном состоянии поволокла меня к двери.
– А как полностью твоя фамилия? – выдавил я из себя мучивший вопрос. – Миносян?
– Моя? Софья Ковалевская. И не Миносян, а просто Минос. Так и есть Вахтанг Георгиевич Минос. Запомни. Он хороший человек. Не чета вам. У него два высших образования, бывший военный.
– Что он тогда в дурдоме батрачит?
– Сын у него болен. Тут в больнице лежит. Вот Вахтанг с ним и нянчится.
Хватка ослабла, ко мне проявили минутное милосердие.
– Видел, детина дорожки подметает? Это он и есть – Миша. Мишико.