– Анюта, я сегодня мальчиков хотел везти в город. Одежда им нужна. Растут как на дрожжах. И Ольге денег нужно передать. Проблемы у нее. Твоим что-нибудь нужно? – спросил он, давая понять, что точно не приедет.

Не любила вопросы про помощь, потому что никогда не умела просить. Мне тяжело, вероятно, поэтому мне было сложнее, чем моей сестре. Оля только и делала всю жизнь, что плакалась, выпрашивая на себя и детей денег. Отец с матерью полностью обеспечивали мальчиков и ее, а она устраивала свою жизнь. В последнее время стала ездить в город, то с одним, то с другим пытая счастья, а на детей откровенно забила. А у меня просто язык не поворачивался просить, чтобы еще и моим покупали. Получали они хорошо, но содержать себя, троих школьников и взрослую женщину со своими запросами – это тяжело. Но Ольге было плевать. Она умела просить и убеждать, а ласковая теля, как известно, двух маток сосет. Но… хоть я не просила, родители, когда могли, помогали продуктами, за что была искренне благодарна. Они привозили и молча ставили на пороге, бурча, чтобы сразу убирала.

– Нет, пап, не нужно. Но мне катастрофически необходимо, чтобы ты хоть на десять минут приехал ко мне… Один.

Повисла тишина.

– Без матери? – уточнил он, понимая, что не просто так я его зову.

– Да. Один, но со своей волшебной сумкой, в которой обязательно найдется что-нибудь, чтобы проверить состояние больного после огнестрельного ранения.

– Ань, ты куда… С тобой все хорошо? Или дети?

– Папа, нет, не переживай, но прошу, без вопросов. Пожалуйста.

Послышался тяжелый вздох, и мужчина выдал:

– Ты извлекла пулю?

– Да, семь часов назад. Обработала.

– Отек?

– Да, и температура, – выдала, прижимаясь к стене, чувствуя тяжесть в груди.

– Понял, через полчаса жди.

Устало улыбнулась, радуясь, что он у меня такой замечательный, и проговорила:

– Спасибо.

Отец не ответил, положил трубку. А я несколько минут еще стояла с закрытыми глазами, набираясь сил, а потом сполоснула руки в рукомойнике и отнесла мужчине градусник и стакан воды с обезболивающим, понимая, что ему сейчас очень плохо.

Когда вернулась в свою кухоньку, занялась тестом. Пожарив первую партию беляшей и закинув вторую в чугунную сковородку с раскаленным маслом, сполоснула руки и пошла к мужчине, объясняя себе, что беспокоюсь лишь потому, что не хочу проблем в своем доме.

Незнакомец спал. Потрогала лоб и поняла, что температура поднялась. Увидела нетронутую таблетку на тумбочке. Все лежало так, как я положила. Сил нет?

Только хотела уйти, как заметила, что больной открыл глаза и устало посмотрел на меня. Пользуясь ситуацией, поставила под мышку градусник, заставила принять таблетку и сказала:

– Потерпи, отец скоро будет. Он и мертвого поднимет.

Мужчина криво усмехнулся, отчего лихорадочный блеск в глазах очень хорошо стал заметен, и спросил:

– Ага… А ты замужем?

Не ответила, но, замечая, что он ждет, кивнула, чтобы не было проблем. А то кто его знает…

– Жаль, а то бы женился, – закрыв глаза, порадовал он меня.

Решила, что у больного галлюцинации и, услышав писк, посмотрела на градусник. Сорок. Неудивительно такой бред нести.

Отец прибыл точно по времени, как и обещал. Человек дела и слова. Тесто раскатывала, когда он вошел. Он обнял, а потом напрягся и спросил:

– И… где?

– В моей спальне, – сказала, вновь накладывая фарш в тесто, начиная заворачивать.

– Ань, ты же понимаешь… – начал он намекать на опасность. Но что я должна – выкинуть его?! Пусть помирает?! Отец бы так тоже не сделал. Понимаю, что он волнуется, но если бы видела опасность – первая полицию вызвала.

– Пап, ему плохо. Посмотри, – сказала, продолжая лепить, намекая, чтобы занялся больным, а не меня убеждал. Если он здесь, значит, так решила.

Владимир Игоревич кивнул и ушел. Была счастлива, что мы так хорошо друг друга понимаем. Отец у меня замечательный, только занят всегда.

Полностью переключилась на готовку. Пожарила беляши и потом убрала кухоньку, успев подтереть пол. На время посмотрела – почти десять. Папа у раненого мужчины уже сорок минут. Он лишь раз выходил из дома, но ко мне не подходил. Только подумала посмотреть, что там происходит, как увидела отца. Кроме своей «замечательной» сумки он еще держал пакет с кровавыми салфетками, использованными шприцами. Мужчина передал мне и показал на кухню, предлагая поговорить. Кивнула и, пройдя вперед, спросила:

– Чай с беляшами будешь?

Тарасов кивнул и, оставив сумку в коридоре, прошел в кухню к умывальнику. Он новый, два года назад куплен, но уже кран три раза ломался, краска слезла, почернел в некоторых местах, а электрообогреватель уже через неделю после покупки накрылся. Естественно, такую вещь легче вновь купить, чем платно отремонтировать, а самим починить – мужика нет. Отец в таком у меня не понимает. Не по его части.

– Буду. Лида не балует, все некогда. Поэтому с внуками в беляшную отправляемся.

Я молчала. Кому он рассказывает? Я-то знаю точно, что Лидии Олеговне не до этого, поэтому старалась быть другой со своими детьми. Не помню, чтобы мама в кухне задерживалась, больше чем на десять минут, пока семья трапезничала. Она замечательная женщина, немного суровая, но, как бы там ни было, люблю ее.

Налила крепкий чай – примерно половина заварки и столько же кипятка. Мой отец не любил еле живой, предпочитал ядреный и свежий. И кружку ему специальную покупала. Огромную, чтобы пить да пить. Две взяла, одну ему на работу, а другая у меня, когда в гости приезжал.

Поставила перед ним горячий напиток и поинтересовалась:

– Как он?

– Он… крепкий, все будет хорошо. Ты молодец, но нужно было шить. Рана большая. Я все сделал и вколол ему антибиотик. На столике оставил листок с ампулами и уколами. Ставь четко по инструкции.

– Поняла, – заверила, подумав про себя, что теперь точно будет хорошо.

– Не волнуйся, – подбодрил отец.

Ничего не сказала, села и просто смотрела, как он завтракал. Отец, Тарасов Владимир Игоревич, у меня – шикарный мужчина. Невероятно высокий с густой шевелюрой, при этом крупный. Он только своим видом восхищал. А руки у него золотые. На него молились в районе и в близлежащих деревнях, а я гордилась. Всегда, сколько помню себя. Но в одиннадцатом классе поняла, что не хочу своим детям такой жизни и пошла на экономический факультет.

– Ань, ты совсем уставшая, – выдал он и, я очнулась, понимая, что задумалась. Виновато улыбнулась ему, немного кивая, извиняясь, и спросила:

– Что там Ольга?

Он нахмурился и замолчал. Когда его что-то раздражало или он сильно беспокоился, всегда так себя вел. Мужчина сделал большой глоток из кружки и произнес:

– Оказывается, она год назад взяла кредит на большую сумму для своего сожителя, который оказался аферистом, и теперь ей звонят коллекторы, на квартиру приходили. Пугали.

Я просто слушала. Уже не впервые, и что возмущает, ничто не учит мою старшую сестру. Сейчас она жила еще с одним альфонсом, притом на деньги родителей, так как работала продавцом в магазине в убыток с вечными недостачами. С сестрой мы почти не общались. Так сложилось. Не понимали друг друга. На праздниках лишь, пока она не начинала хвалить своего очередного мужчину, которого всегда представляла как мужа, заставляя детей называть отцом, от этого трясло. Я понимала, ей хочется любви, но когда у племянников отцы меняются через каждые полгода, неудивительно, что они непослушные и даже проблемные. Старший, Илья, стыдился матери, а она махала рукой, считая, что любовь двоих куда важнее старшего, списывая на непутевый характер его отца. Разговоры приводили к слезам, отец молча уходил, мать успокаивала всхлипывающую Ольгу, ну а я – как всегда жестокая и непонимающая. Возможно, просто я не могу принять такого отношения. Мне жалко племянников.

Отец говорил, рассказывая монотонно, уже привычный к выкрутасам дочери, а потом вдруг замолчал и проговорил: