— Эй! — огрызнулась она. — Не смей так со мной разговаривать!
— Грейнджер…
— Я серьезно, Малфой!
Схватив его запястье и удерживая с достаточной силой, чтобы он втянул воздух сквозь зубы, она быстро осмотрела его раненую руку, прищурившись в тусклом свете в его кабинете, чтобы оценить ущерб. Сосредоточившись на особенно неприятной ране около ладони, она нахмурилась и отпустила его запястье, затем слезла с его колен и встала над ним, как будто теперь она была директрисой, а он — раздражительным учеником.
— Хорошо, вставай. Я вылечу в спальне.
Он зарычал, хмуро глядя на нее из-под ресниц. — Что за черт…
— Я больше ничего не скажу тебе, Драко. Вставай, — сказала она. — Я исцелю твою руку, а потом уйду, и на этом все.
Поначалу колеблясь, он закатил глаза и сердито выдохнул, прежде чем поднялся на ноги, пытаясь скрыть вздрагивание, когда он случайно ударил рукой по подлокотнику стула. Он немного споткнулся, очевидно, под воздействием огневиски, но она сопротивлялась желанию помочь ему, зная, что он только оттолкнет ее и рассердит себя еще больше. Она шла за ним, пока он шел в спальню, несколько раз покачиваясь и толкаясь плечом о стену, ругаясь себе под нос между столкновениями.
Бесцеремонно опустившись на кровать, он впился взглядом в нее, она сидела напротив него и вытащила палочку из кармана. Она снова схватила его руку, осторожно перевернула и поднесла палочку к его коже, искусно выдергивая осколки стекла и залечивая каждый порез на ходу.
— Честно, — пробормотала она себе под нос. — Почему, когда у мужчин истерика, они уничтожают стекло и мебель? Количество мужчин, которых я вижу со шрамами на суставах, уже просто смешно. Как вы думаете, чего вы добьетесь? Все, что вы делаете, — это причиняете себе вред и разрушаете то, что стоит денег, а потом…
— Бьюсь об заклад, твой отец, блядь, любит тебя, не так ли? — сказал он внезапно. — Готов поспорить, отец тебе поклоняется.
Когда она взглянула на его лицо, спокойствие на его лице застало ее врасплох. — Что?
— Бьюсь об заклад, если бы ты попросила своего отца о мире, он бы умер, пытаясь заполучить его для тебя, так ведь?
Она склонила голову от стыда. — Да, он бы…
— Но тогда ты бы точно никогда не попросила о мире, да, Грейнджер?
— Нет.
— Нет, конечно, ты бы не стала. И, наверное, поэтому он так тебя любит.
Она вспомнила, что провела большим пальцем по его костяшкам, чувствуя, что это могло как-то успокоить его. — Драко, все будет хорошо.
Он усмехнулся, яростно качая головой. «Ты хоть представляешь, как это хреново — чувствовать облегчение от того, что твой отец наконец мертв? Нет, конечно, ты этого не понимаешь. И никогда не узнаешь. Когда твой отец умрет, ты будешь плакать часами и греться в воспоминаниях, как люди должны делать, когда теряют своих родителей. У меня почти соблазн устроить гребаную вечеринку вместо того, чтобы присутствовать на похоронах Люциуса!
— Тогда… почему ты так зол, если тебе стало легче?
— Потому что я хотел бы иметь родителя, по которому я мог бы скучать и оплакивать!
— Твоя мать…
— Моя мать, — отрезал он ее, скрипя зубами. — Я не видел свою мать больше года. Она переехала в Париж после того, как с нее сняли все обвинения после войны. Каждую неделю она присылает мне сову, и, наконец, я услышал, что она поселилась с каким-то владельцем отеля, вдовец с двумя детьми, которых она обожает. Бьюсь об заклад, через несколько лет ее совы будут приходить только ежемесячно.
Она перестала лечить его руку, но оставила ее в своей. — Я… я не понимаю. Твоя мать, казалось, думала о тебе всегда.
— О, она любит меня. Она любит меня до смерти, но я слишком сильно напоминаю ей Люциуса, и теперь она едва может смотреть на меня.
Прикусив нижнюю губу, она нежно сжала его руку. — Как бы то ни было, я не думаю, что ты похож на Люциуса.
Он напряг челюсть, изучая ее, как будто он выискивал ее лицо в поисках каких-либо признаков обмана, и она затаила дыхание на эти долгие моменты. Когда он вытащил свою руку из ее руки, она предположила, что он будет защищаться, возможно, попросив ее снова уйти, но он поднял пальцы к ее подбородку, запрокидывая ее голову назад.
— Черт, я сильно испортил твое лицо, — тихо сказал он. — Дай мне мою палочку, я исправлю.
— Все в порядке, можешь использовать мою.
Краткая вспышка удивления укрыла его глаза, и она поняла, насколько легко она предложила ему свою палочку. Это было не то, чего она тоже не замечала. Она прекрасно знала, что в мире волшебного этикета передача своей палочки кому-то демонстрировала высочайший уровень доверия, она доверяла ему, просто не позволяла знать об этом. Сунув ему палочку в руку, она улыбнулась, приблизив свое лицо немного ближе, чтобы подтвердить, что она довольна тем, что он сотрет нанесенный им урон, и когда покалывающая теплота исцеляющего заклинания начала шептать на ее кожу, она закрыла глаза.
Она вспомнила, как задавалась вопросом, был ли он когда-либо так нежен с ней во время их необычных отношений, или даже был ли он так нежен с кем-нибудь в своей жизни. Кончики его пальцев касались ее подбородка, время от времени искривляя лицо, и она пыталась понять, насколько плохо она выглядела, предполагая, что у нее было несколько синяков размером с укус и, может быть, одна или две царапины.
А потом в какой-то момент его губы заменили кончик ее палочки, и она вздохнула в его волосы, он начал нежно целовать ее подбородок. Когда его рот мягко прижался к ее губам без единого намека на зубы или язык, она подумала, что это было идеально. Он никогда еще не целовал ее так; его рот всегда был горячим и неистовым, в то время как это было почти невинно, как первый поцелуй, опоздавший на год.
С той же нежностью, приложив руку к ее затылку, он повернул их, прижимая ее вниз, пока ее спина не оказалась на кровати, его тело парило над ее, их груди соприкасались. Медленно снимая одежду друг с друга, они двигались как волны, прервав поцелуй, только чтобы стянуть рубашки через голову, а когда они оба были обнажены, Драко покрыл ее грудь и живот нежными и ленивыми поцелуями.
И когда он наконец вошел в нее, он делал это осторожно, плавно, обхватив ее лицо ладонями и чмокая ее щеки, губы, веки, нос. Это был первый раз, когда она не кричала и не стонала, потому что он накачивал то место удовольствия / боли. Нет, это было совсем другое ощущение, все щекотливое и теплое, и она вздохнула, может, пару раз простонала, но они были тихими, качаясь друг в друга в стабильном темпе, который, казалось, продлил опыт, намного дольше, и все казалось гораздо более значительным и чувствительным.
— Останься здесь сегодня вечером, — прошептал он ей на ухо за секунды до того, как она пришла.
Она кивнула, улыбаясь про себя, когда почувствовала, как напряжение в ее кишечнике сломалось, и она вытряхнула его из своего организма, обвив руками его спину и крепко сжимая, пока оно не исчезло.
Он заснул, положив голову ей на грудь, она рисовала случайные узоры кончиками пальцев на его плечах и спине, удовлетворенно ухмыляясь, прежде чем уснула.
Она проснулась одна и обнаружила его в кабинете в десять утра, в одной руке он сжимал стакан огневиски, а в другой — сигарету, как будто ничего не произошло. Не говоря ни слова, она покинула его дом, и они ни разу не разговаривали об этом, как будто та ночь была самой позорной частью их тайного романа.
Но с тех пор она думала об этом практически каждый день, гадая, помнит ли он это вообще, или это было искажено дымкой огневиски.
***
— Не смей говорить об этом, — предупредил Драко, потому что, очевидно, это было написано на ее лице. — Не смей вспоминать день когда Люциус…
— Я и не собиралась, — быстро сказала она. — Я просто… послушай, мне нужно понять, почему мы это делаем. Я думаю, это нечто большее, чем просто взаимное влечение…
— И я уверен, что ты веришь, что это что-то глубокое и важное, — цинично протянул он. — Возможно, что-то связано с войной? Или с моим воспитанием? Ты, наверное, думаешь, что то, что я трахаю тебя — это мое подсознание, пытающееся очистить мою душу от всей моей ненависти к магглорожденным, пока я был ребенком, или что-то столь же нелепое.
