— Я… — тихо начала она. — Я подумала, что ты мог замерзнуть.

Услышав ее ответ, Малфой нахмурился.

— Что…

— Я принесла тебе одеяло, — пояснила она дрожащим голосом. — И… ты попросил меня остаться.

Он оскалился, но туманный образ рассеял его внимание. Докучливый сон внезапно обрел черты воспоминания. Он отбросил подальше волнующую мысль и уже хотел начать спорить, что никогда бы не попросил ее остаться, как вдруг следующее робкое признание заставило его умолкнуть.

— Я… я хотела остаться.

Потемневшие зрачки Малфоя расширились, и он быстрым взглядом осмотрел ее лицо, а затем его охватил похотливый порыв, с которым он не смог совладать. Драко крепко схватил ее и страстно поцеловал; перекатившись на кровати, оказался сверху и ощутил, что эта позиция кажется ему до прекрасного знакомой. Ее пальцы гладили его шею, пока он наполнял ее изнутри; все его раздражение и гнев пали от одного прикосновения губ Гермионы, когда он смог насытиться ее вкусом. Она не уступала, встречая его с совершенной податливостью, которая побудила его руки затеряться в ее волосах.

Девичий стон щекотал его горло, и он плотнее вжался в нее, смакуя тепло ее тела, наслаждаясь ею под собой. Она застонала, и этот звук напомнил о ее пьянящих звуках в душе, что сильнее гнали кровь по венам. Но сейчас толчок в паху ощущался слишком резко, слишком реально: это заставило его вернуться в морозную реальность.

Он рванул от нее с яростным рыком и сел на краю кровати; ссутулился, ярость волнами прокатывалась по его спине. Он чувствовал каждый напряженный нерв на своих плечах. Драко опустил руки, сжал кулаки и оперся головой о костяшки пальцев. Это стало новым уровнем унижения и отвращения к самому себе; возможно, это была вершина в гребаной войне между ними. Он, разумеется, надеялся, что хуже уже не станет... Возможно...

Он услышал и почувствовал, как переместился вес на кровати, и возжелал, чтобы она ушла до того, как его характер возьмет над ним верх. Он чувствовал злость на нее и на самого себя, что шипела за закрытыми веками подобно раскаленным углям, догорающим в камине. Услышал, как Гермиона встала с кровати — так какого черта он не слышит, как она уходит?

— Драко…

— Уходи, — холодно бросил он, не поднимая головы. — Оставь меня, блять, одного…

— Но я…

— Я сказал, убирайся! — он резко вскочил с места и развернулся к ней лицом, на котором была запечатлена насмешливая ухмылка. — Сейчас же…

— Нет! — выкрикнула она в ответ, оборонительно расправляя плечи. — Я хочу поговорить о том, что произошло…

— Здесь нечего обсуждать! — возразил он. — Ничего не было…

— Как же ты жалок! — выкрикнула Гермиона, обвиняюще указывая на него дрожащим пальцем. — Почему ты отрицаешь, что это было на самом деле …

— Блять, да потому что это не так! — прорычал он с уверенностью в голосе. — Все, что происходит в этой тюрьме, нереально…

— О чем ты…

— Все это фальшь, — продолжил он. — Эта изоляция сводит меня с ума! Я бы никогда не опустился настолько, чтобы прикоснуться к тебе, если бы не это ебучее дерьмо, в котором мне приходится жить…

— Но обстоятельства неважны…

— Херня!

— Ты по-прежнему сам решаешь, как тебе поступать! — злобно выкрикнула она. — И чем раньше ты примешь это…

— А что насчет твоих поступков, Грейнджер? — спросил он подлым тоном. — Каким образом спать в одной постели с Пожирателем Смерти вяжется со всем твоим про-грязнокровным дерьмом?

Выражение ее лица стало ожесточеннее.

— Я виню в этом нездоровое суждение и минутное безумие…

— Тогда за свое безумие я виню тебя и эту старую суку! — завопил он, а затем на секунду затих и подозрительно сощурился. — Это что, какой-то извращенный заговор, Грейнджер? Что, ты и эта сморщенная ведьма нарочно это делаете?

— Что ты несешь?

— Я говорю о тебе и МакГонагалл! — рассуждал Драко с тихим рычанием. — У вас имеется какой-то жалкий план? Соблазнить Пожирателя Смерти и получить от него информацию о Волдеморте, благодаря небольшим блядским приемчикам?

— Пошел на хер…

— Уверен, это являлось частью твоего плана, — прошипел он с горечью в голосе, — отыметь меня, а затем шантажировать постельными задушевными беседами…

— Ты несешь вздор! — раздраженно фыркнула она.

Он запнулся, а затем оскалился и произнес:

— Да, это полнейший бред, — прорычал он. — Уверен, даже МакГонагалл в курсе, что твоя сексуальная привлекательность находится на уровне смердящего горного тролля!

Он уловил боль, что промелькнула в ее глазах, и почти пожалел о сказанном.

— Нет никакого сговора, — произнесла она после печального молчания. — Можешь верить во что угодно. Но единственное, чего я хотела, — чтобы ты понял, что магглорожденные тоже люди, что я — личность.

Малфой остался неподвижен и надеялся, что на лице не отразилась тень сомнения. Он ничего не знал о других магглорожденных, да и дела ему до них не было; единственная, кого он знал, — это Грейнджер. И она определенно была личностью; обладала чертами характера и эмоциями, которые он не всегда понимал, но, несмотря на это, был ими очарован. Она была тем человеком, который переворачивал с ног на голову все его убеждения и заставлял сомневаться в том, что было выжжено у него на костях. Она была человеком, чьи поцелуи заставляли медленно пылать…

— Я ухожу, — прошептала Гермиона, развернулась и направилась к выходу. — Но я хочу, чтобы ты ответил на один вопрос: если бы я была чистокровной, но оставалась прежней личностью, ты бы с той же поспешностью отрицал все случившееся этим утром?

Пока колкое замечание не успело слететь с его окутанного ароматом Грейнджер языка, она распахнула дверь, а затем громко захлопнула ее за собой, оставив Драко, замерзшего и сбитого с толку. Ее вопрос никак не шел из малфоевой головы, переплетаясь с раздумьями о рукописи Кинга и всем остальным, о чем он начал задумываться с тех пор, как осел в этой дыре, из которой нет побега.

Стал бы он так скоро отрицать их поцелуй, будь она чистокровной?

Нет. Блять, нет.

Очутившись в безопасности своей комнаты, Гермиона захлебнулась в упрямых рыданиях, несмотря на старательные попытки сдержаться. Не столько его унизительное замечание спровоцировало ее слезы, сколько собственная реакция на них. Ей не следовало бы переживать из-за его мнения; давно уже стоило привыкнуть к едким словам, но, Годрик свидетель, они причиняли боль. Она могла бы поклясться, что ощущает убийственную боль в груди, и она ненавидела его за то, что испортил момент, который казался… что ж… милым. Даже божественным.

Она решила, что в действительности ей стоило быть благодарной за это: по крайней мере, у одного из них хватило ума, чтобы разорвать связь.

Но почему ему обязательно необходимо вести себя как последней сволочи? Почему необходимо все настолько усложнять? И почему это вообще должно было случиться?

Почему я так поступаю?

Это была лишь случайность… но все же, может ли случайность оставаться таковой, если она повторяется снова и снова? Скорее всего, нет.

Дрожащими пальцами она смахнула слезы и прочистила горло. Быстро взглянула на часы — еще не было и шести утра; слишком рано для занятий. Но ей было необходимо выбраться отсюда. Гермиона быстро, как только могла, оделась в теплую одежду, набросила капюшон и покинула дортуар, изо всех сил стараясь не оглянуться на дверь Драко. Она шла по переходам и темным коридорам, пока не вышла из замка в прохладный рассвет.

От вида захватывало дух; от серо-розового неба с голубоватыми облаками у нее перехватило дыхание, однако разум ее был слишком увлечен, чтобы уделить этой красоте хоть немного внимания. Заметив, насколько частым стало ее дыхание, она наложила согревающие чары и отправилась по молчаливым землям, пока не заметила растрескавшееся дерево, покрытое изморозью.

Как только она упала у его корней и прижалась к стволу, слезы снова покатились из глаз.

Здесь Гермиона могла открыто плакать, не опасаясь надоедливых взглядов, но она по-прежнему чувствовала себя обманутой.