Когда она наконец вышла из дома, ее ждал второй сокрушительный удар. Марфа, которая несколько лет не могла зачать, вскорости должна была разрешиться от бремени. Когда эта новость достигла Лидиных ушей, в соседском доме рухнула крыша, а колодец неизвестно почему завалило, да так, что его уже никогда не откопали. До мелких деревенских проблем убитой горем Лиде не было никакого дела. Она убежала в лес, к озеру, полюбившемуся ее ненаглядному и его жене, и там, круша все вокруг, уступила первому в своей жизни приступу ярости.

Лида ломала ветки, до которых могла дотянуться, в отчаянии топтала хрупкие цветы, швыряла в воду дикие валуны, которые по всем законам природы просто физически не могла поднять. Так продолжалось около получаса. В конце концов, выбившись из сил, она бросила тяжелый взгляд на другой берег, и, повинуясь невидимой воле, неглубокое озерцо стало вдруг полноводным, вышло из берегов, подтопив соседнее село.

Вот тогда девушка по-настоящему испугалась. Где это видано, чтобы разлив случался от одного взгляда истеричной девки? Только ведьмы, о которых ей в детстве одна старуха, прежде жившая в большом городе, рассказывала, могли сотворить такое. А ведьмы, всем известно, – дьявольские отродья, и место им на костре, в самом центре жаркого очищающего пламени.

Лида побежала в деревню, стараясь отогнать глупые мысли. Мало ли отчего озеро могло из берегов выйти? Это у нее нервы расшалились, вот и мерещится невесть что. Придя к такому утешительному выводу, девушка снова углубилась в свои грустные размышления и огородами пошла домой, не желая видеть никого из соседей. Как назло, на опушке ей повстречалась Марфа, уже немного округлившаяся и чрезвычайно довольная собой и жизнью в целом.

– Лида, Лида, – позвала ее рыжая. – Дела-то как? В себя пришла али еще тужишь?

– Нормально, – буркнула Лида и, не глядя на счастливую соперницу, припустила к кузне.

Метнувшаяся через двор свинья соседки тети Маши угодила прямиком Лиде под ноги, сбив ее и окунув в зловонную грязную лужу.

– Да чтоб ты сдохла, нечисть окаянная! – выругалась дочь кузнеца, кинув в рыло зверю клок вырванной с корнем травы. Свинья тоскливо взвизгнула и упала, перевернувшись на бок, да так и осталась лежать бездыханной. От ужаса Лида еще минут десять просидела в вязкой жиже, тупо пялясь на внезапно почившую животину, а потом бросилась со всех ног, да не домой, а обратно в лес.

Там она бродила до поздней ночи. Когда темнота сгустилась так, что в тусклом свете зарождающейся луны не стало видно даже собственных рук, девушка остановилась как вкопанная, только сейчас сообразив, что заблудилась, и не имеет ни малейшего представления, куда идти.

Покрутившись на месте и окончательно убедившись, что выбраться до рассвета ей не удастся, Лида присела на бугорок, поросший высокой травой и полевыми цветами. Бояться по-настоящему сил уже не было. Уход брата, беременность жены любимого да чертовщина, творящаяся с ней самой, довели несчастную до изнеможения. Она легла на холодную землю и, закрыв глаза, постаралась уснуть, скорее желая, чтобы ее съели волки, чем боясь этого.

Вой раздался над самым ухом, от неожиданности задремавшая девушка вздрогнула, и с громким криком отскочила в сторону. Прыжок более чем удался. Сама не понимая как, в один миг она очутилась на ветке высокой дикой яблони. Серая морда зверюги скалилась в нескольких сантиметрах от ее босой ноги, свесившейся с сука.

– Пшла прочь, пшла! – заорала Лида не своим голосом. Естественно, волк остался стоять там, где стоял, глядя на загнанную на дерево жертву желтыми голодными глазами.

– У-у-у, скотина! – крикнула несговорчивая «еда» и запустила зеленым маленьким яблочком прямо в лоб серой твари. На излете безобидный плод внезапно превратился в острый отточенный клинок, который легко, словно в топленое масло, вошел в череп незадавшегося убийцы.

Больше доказательств ей не было нужно. Лида уверилась окончательно: в нее вселился дьявол, и пощады ей ждать неоткуда.

В деревню она вернулась с петухами. Неведомо как возникший прямо на ладони огонь осветил путь через темный лес на расстоянии нескольких верст. Она понимала: пользоваться колдовством – грех, но оставаться на неприветливой, кишащей волками опушке было невмоготу.

Завидев сестру, возвращающуюся на рассвете, Аким, второй по старшинству в их многочисленном семействе, пришел в ярость. Вспышки гнева для любившего выпить брата были делом обычным. Но сегодня, вообразив себе всякую похабщину, он разве что не сыпал молниями, падающими на голову провинившейся прямо с потолка.

Пообещав «непутевой девке» неделю на хлебе и воде, он успокоился и с громким храпом уснул, уронив голову прямо на грубо сколоченный стол. Его жена, уже проснувшаяся и нацепившая засаленный, несколько месяцев не стиранный передник, тут же выплеснула в лицо забулдыге полведра колодезной воды и громким визгливым голосом начала отчитывать за непристойное поведение.

Лиде и так хватало неприятных впечатлений, чтобы еще выслушивать отборную брань снохи, подхваченную у проезжих извозчиков. Она снова поднялась в комнату да там и закрылась, решив как можно реже показываться людям на глаза.

До конца лета испуганная девочка пряталась от посторонних и старалась поменьше думать, так как все ее мысли и желания мгновенно становились реальностью. Например, когда шумные куры у соседа справа разбудили ее своим кудахтаньем, Лида пожелала сгоряча, чтобы все они передохли. Не прошло и десяти минут, как неведомая болезнь скосила птиц. А после того как противная бабка, живущая на краю деревни, обозвала неприличным словом дочь кузнеца, у женщины перестала доиться корова. Аким свалился с лестницы, просто оттого, что, задумавшись, Лида пристально глядела на ступени, и они взяли да прогнили за считанные секунды.

Однажды, когда она увидела любимого, идущего в обнимку с растолстевшей, отекшей женой, из ее глаз брызнули слезы, и тут же прямо с ясного неба хлынул ливень. «Грибной дождь!» – обрадовались бабы, готовя лукошки.

Осень в том году началась рано. В начале сентября зарядили дожди, сгоняя работников с неубранных полей, губя пшеницу, подмывая хаты.

Лида вместе со всеми работала в огороде, собирала не слишком богатый урожай с изъеденных жуками грядок. Цветы, в отсутствие ее постоянной заботы, вообще зачахли. Женам братьев было не до поливки бесполезных красивых растений.

Однажды, после ежедневной порции труда вперемешку с бабскими сплетнями, собранными снохами по всей деревне и битый час обсуждавшимися с видом величайшего оживления, уставшая девушка побрела в лес, к пресловутому озеру. Сегодня она узнала, что до рождения дитяти ее избранника осталось всего несколько недель. Проклиная про себя судьбу, богохульствуя почем зря и рыдая, она присела напротив огромного булыжника, величиной в человеческий рост. Откуда взялась такая красота, никто не знал, но ее как достопримечательность показывали проезжим воинам девки, не отличавшиеся чрезмерной порядочностью.

Целый час Лида изучала вмятины на камне, разглядывала мелких паучков, облюбовавших невероятных размеров дом, и лила слезы на увядшую, сырую от утреннего дождя траву. В себя ее привел громкий треск, сотрясший, казалось всю округу. Огромный булыжник легко сорвался с места и повис в воздухе, словно чья-то сильная рука вызволила его из земли, подняла на несколько метров выше головы. Вокруг кружились вырванные с корнем травинки и комья грязи, подхваченные в воздух. Возмущенные жуки с громким жужжанием разлетались в разные стороны.

С ужасом наблюдая за взбесившимся камнем, Лида не заметила, что находится у озера не одна. С видом крайнего изумления и выражением суеверного страха на бледном лице в паре шагах от нее застыл тот, кого она меньше всего хотела видеть в такой момент. Лучший друг Макара, ее любимый мужчина.

– Лида… – прошептал он, не в силах ни убежать, ни смотреть на творящееся бесовское непотребство.

– Стас, – тоненько пропищала девушка. Камень, поднявшийся, казалось, в самое небо, вздрогнул, несколько раз перевернулся и, подняв тучу брызг, ухнул в середину озера. – Стас, это не то, что ты думаешь.