© Любовь Черенкова, Москва, 2017

© «Союз писателей», Новокузнецк, 2017

– Мила! – в избу вбежала девушка лет пятнадцати. – На сходке выбрали тебя для зажинок!

У меня от неожиданности аж веник из рук выпал.

Кстати, позвольте представиться: меня зовут Милолика, мне пятнадцать лет. Живу в семье старейшины селения Первака Храбровича и его жены Олели Стояновны. Помогаю готовить, убирать дом, стирать, прясть, шить, да и вообще по хозяйству… Но, честно скажу вам, получается так себе. То ли дело в гадании узнавать волю богов или травами лечить какую хворь – в этом мне равных нет. А всё дело в моём статусе – сирота я. А потому в контакт с «тем светом» вступить – пара пустяков. Там же мои матушка с батюшкой.

Всё селение это, разумеется, знало, а потому ко мне ходили гадать и лечиться чаще, чем к нашей официальной ведунье бабке Казимире. Та втайне завидовала мне и наверняка читала в связи с этим какие-нибудь заговоры. Как-то раз она приходила к нам, после чего пропал мой гребень, а на нём ведь оставалось несколько моих волос, которые весьма подходили для порчи.

Но, видно, боги и предки хранили меня – со мной ничего страшного не происходило.

Бабка Казимира была вовсе не плохая – просто натура у неё завистливая, ну и возраст берёт своё.

Вот и познакомились с вами. А теперь вернёмся в тот момент, когда меня неожиданно отвлекла от важного метения веником шустрая Весняна.

– А уже время жатвы настало?

– Ну ты совсем в своём мире пребываешь! – Весняна удивлённо посмотрела на меня. – Перепёлка же пропела – самое время начинать жатву.

– А почему меня выбрали? Других девушек, что ли, нет? – Вопрос, конечно, был лишним. А кого ещё, если не меня? Зажинать первый сноп очень ответственно. Абы кого не пошлют. Во-первых, только женщину (лучше молоденькую девушку, как я). А если эта девушка ещё и сирота (ну, о статусе сироты я уже говорила)…

Зажинки – это вам не просто снопик срезать. Это начало важного дела, в котором без помощи богов никак не обойтись. А кто же лучше вступает в контакт с обитателями иного мира, как не сирота?

А родителей я потеряла семь лет назад. На большой праздник у реки собралось всё наше селение. В самый разгар гуляний набежали половцы с Дикого Поля.[1] Кто успел спрятаться в лесу – уцелел, а кто нет – ушёл в Ирий,[2] к нашим богам и предкам. Я была шустрая, побежала – только пятки сверкали. А вот матушка с батюшкой не успели спастись.

На воспитание к себе меня взял брат отца – Первак Храбрович. Их было три брата – Первак, Вторый и Третьяк, мой отец. А я, стало быть, Милолика Третьяковна – прошу любить и жаловать.

– Ну и что застыла? – Весняна не унималась (хорошая девушка, с пяти лет с ней дружим). – Вечером тебе идти в поле, а ещё нужно в баню и одеваться во всё чистое.

И то верно. Пришла Олеля, жена старейшины, – женщина, в общем-то, добрая, но ко мне относилась несколько суховато. Её можно понять: своих детей пятеро мал мала меньше, а тут я вдобавок. Ну что ж попишешь? Зря меня хлебом не кормили – помогала по хозяйству как могла.

Совершив ритуальное омовение и надев чистую белую одежду, вечером отправилась на зажинки. А по-другому никак: всегда зажинать ходили к вечеру – порядок такой испокон веков, и не нам его нарушать. Еду с собой взяла – «полевому хозяину» отдам.

Придя домой, первые колосья поставила в красный угол. Зажин – это не просто несколько колосьев, он обладает магическими свойствами. С его помощью предотвращают боль, окуривают ребёнка от испуга, и всё в таком роде.

Таким образом, началась пора жатвы. На поле выходили чистые, в белой одежде, заканчивали работу до захода солнца. А как иначе? Проводы лета – границы между мирами открыты, души умерших пребывают на земле. Делать всё нужно чётко и осторожно.

Жать начинали с «головы» поля (самое близкое к дому место), а заканчивали на «хвосте». Никому не хотелось плестись в хвосте, вот и жали наперегонки.

– Милка, ты чего отстаёшь? – кричала моя подруга Весняна. – Или козой хочешь прослыть?

«Козой» обычно дразнили тех, кто отставал. Меня ни разу ещё не дразнили: с серпом управлялась всегда ловко. Вот пироги печь или прясть – такие чисто женские занятия получались с горем пополам.

– И как ты такой непряхой можешь быть? – удивлялась Олеля. – Кто тебя замуж-то возьмёт? Приданое даже не сошьёшь толком.

Неприятно было слышать про себя такие слова. Да что возразишь на правду? Про приданое Олеля Стояновна заговорила потому, что жениха уже мне присмотрела. Гудим, конечно, симпатичный парень, да и на меня засматривался. А как он играл на свирели – лучше всех в селении! Девчата мне завидовали. А чему было завидовать-то? Я не то что за Гудима – вообще замуж пока не хотела. В славницах[3] хотела ещё походить.

– Останешься в девках, – недовольно ворчала Олеля.

Она-то, понятно, хотела меня в дом мужа спровадить. Но что же я, за первого встречного пойду? Я и так чувствовала, что долго у неё не задержусь. Так оно и вышло.

А произошло всё это как раз после похорон мух.[4] Напекли блины – сели мух поминать, как вдруг…

– Первак Храбрович, странник к нам пожаловал – монах пришлый. – В хату зашёл Ждан, лучший наш кузнец. – Просится отдохнуть с пути, переночевать.

Старейшина вышел из дома. На улице уже стал собираться народ – не часто к нам захаживают незнакомцы.

– Кто ты будешь? – Первак Храбрович завёл разговор с монахом.

– Я странствующий монах, держу путь в Рязань. Пустите отдохнуть, люди добрые, а я помолюсь за вас.

– У тебя свой бог, а у нас свой, мы молимся другим богам, – резко ответил старейшина, однако переночевать оставил. Ох, как же он потом жалел об этом поступке! Но сделанного не воротишь.

Отец Арсений оказался очень весёлым, дружелюбным, а не суровым и неразговорчивым, как я себе раньше почему-то представляла монахов. После того как великому князю вздумалось крестить Русь в новую веру, мы стали жить ещё обособленнее. И в город ездили совсем редко – по большой нужде только. И очень осторожно. Оно и верно – хлопот потом не оберёшься. И как это Первак Храбрович решился оставить монаха? Видно было, терзали старейшину сомнения, но как не помочь человеку?

Отец Арсений у нас только ночку ночевал, но после этого неожиданного знакомства моя судьба пошла совершенно по другому пути.

Селяне не спешили вступать в разговор с пришлым монахом. Да и старейшина запретил: нечего, смущаться только.

А вот я не из пугливых была. Хоть и видела недовольство Первака Храбровича, да вот только любопытная была не в меру. У отца Арсения были такие чистые, добрые глаза. Говорил он больше о странствиях своих, о новостях городских.

– Расскажите мне о своём Боге, – попросила я его.

Ох и влетит мне от старейшины, если узнает, что сама напросилась! Но вроде все были заняты своими делами, нас никто не мог услышать. И зачем я спросила? А отец Арсений улыбнулся и как-то странно на меня посмотрел.

– Что-то не так? – почему-то смутилась я.

– Да нет, просто слышал, что ты местная ведунья.

– Это бабка Казимира у нас ведунья, да и Прозор, а мне родители погибшие помогают узнавать волю богов.