Я вглядываюсь в ее глаза, пытаясь найти признаки обиды за вчерашнее. Тщетно. Ее взгляд открытый и дружелюбный.

– Доброе, – отвечаю я.

Моника подходит к кофе-машине.

– А ты чего так рано? – скорее, из вежливости спрашиваю я.

– У меня сегодня встреча с волонтерами с утра, – отвечает она, сосредоточенно нажимая кнопки на кофе-машине.

– С кем? – чуть не давлюсь я.

– С волонтерами, – спокойно отвечает Моника. – Я во Франции состояла в добровольном обществе помощи детям. Там и познакомилась с ребятами, когда она приезжали по обмену.

– И чем же занимаются ребята-волонтеры? – интересуюсь я.

– Ездят по детским домам и общаются с детьми.

Моя усмешка не проходит незаметной для Моники.

– Что смешного? – сурово спрашивает она.

– Я не верю во все эти благотворительные фонды. Это лишь способ выкачать деньги из бюджета и чужого кармана, – немного цинично говорю я. Но это правда. – Я думал, ты учиться сюда приехала.

– Я занимаюсь волонтерством по выходным, – сухо отвечает Моника.

Моника делает себе кофе и, взяв чашку, направляется к двери. Решает оставить меня наедине. Понятливая. Я вспоминаю, что обещал Ларисе, и уже в спину ей говорю:

– Моника, – она оборачивается и внимательно смотрит на меня, – извини за вчерашнее. Я не хотел тебя обидеть.

– А я и не обиделась, Никита, – произносит она и я чувствую облегчение, потому что разборок и конфликтов мне хватает на работе, а дома должно быть спокойно и уютно. Но радуюсь я, как оказывается, рано.

– Я от тебя другого и не ожидала, – добавляет Моника и выходит из кухни.

Маленькая стерва! Терпи, Никита, это не надолго. Скоро она съедет со своим дурацким ароматом и махровым халатом.

Домой я возвращаюсь поздно. Мысленно заставляя себя удержаться от лишних комментариев в сторону Моники, захожу домой. Дома тихо. Иланг-илангом не пахнет. Уже легче.

Лариса сидит в гостиной и что-то смотрит по телевизору. Подхожу к ней и целую.

– Ужинать будешь? – спрашивает она.

– Нет, – устало отвечаю я, – последняя встреча в ресторане была.

Иду в душ, но, прежде чем зайти в него, стучусь на всякий случай. Спустя несколько секунд тишины, открываю дверь и заглядываю. Блять, в собственном доме теперь хожу с опаской!

Переодевшись, возвращаюсь на диван к Ларисе, обнимаю ее. Моника так и не появилась.

– Мы сегодня ездили с Моникой в институт, подавали документы, – произносит Лариса. – А потом к Сергею заехали. Он обещал что-нибудь подыскать.

Сергей – это наш знакомый риэлтор. Толковый и ловкий паренек. Этот точно найдет, что надо.

– Молодцы, – говорю я. – А где Моника? У себя?

– Нет, она сегодня заночует у подруги.

– Откуда у нее в Москве подруги? – удивленно произношу я.

– Ну, Никита, она, все-таки, прожила здесь до четырнадцати лет. Могли же у нее остаться приятели из прошлой жизни.

– Я бы предпочел, чтобы она ночевала дома, пока живет у нас, – серьезно говорю я. И я действительно так думаю. И дело не в иланг-иланге и халате.

Лариса удивленно приподнимает бровь и я отвечаю на ее немой вопрос:

– Потому что от твоей сестры можно ждать только подвоха и кто ее знает, что она натворит ночью. И мама твоя и ее американский папа из Франции спросят с нас. Извини за прямоту.

И я так и представляю себе свою тещу – Кристину Алексеевну с надутыми губами и с упреком смотрящую на меня.

Кристина Алексеевна – дама, безусловно, красивая. Неудивительно, что американский акционер запал на нее и дочки у нее получились что надо. Но, вот, характер у нее – полная противоположность внешности. И опять-таки неудивительно, что оба мужа сбежали от нее. Наше с ней общение ограничивается встречами раз в две недели в ее загородном доме. Чаще я просто не выдерживаю.

Лариса отвлекает меня от мыслей, возвращая к нашему разговору.

– Ты никак не привыкнешь к тому, что Моника выросла и поумнела, – она улыбается и качает головой.

Ладно, я промолчу. В конце концов, Моника – не моя сестра. По сути, она мне почти никто. Просто ее мама – мама и моей жены. И все.

В следующую ночь повторяется то же самое – Моника ночует у подруги. Может, она уже и переедет туда? Хотя в ее ночевках вне дома есть один жирный плюс – я опять чувствую себя дома как у себя дома. Блять, тавтология какая-то. Но это так и есть. С ее появлением мои ощущения у себя дома стали другими. Я уже не чувствовал расслабленность и спокойствие. Особенно, когда в нос ударял этот чертов индонезийский цветок.

Спустя два дня разлуки, о которой никто из нас, думаю, не жалеет, я встречаюсь с Моникой.

Я, как обычно, завтракаю один на кухне, просматривая свое расписание на сегодня, когда в дом заходит Моника. Я знаю, что это она. Ну, а кто же еще откроет дверь своим ключом и войдет в семь утра? Слышу, как она тихо идет по коридору к себе в комнату, и окликаю ее:

– Моника!

Она появляется в дверном проеме. Судя по ее лицу, она не очень рада меня видеть. А, вот, я впервые вижу ее не в махровом халате.

Да, Моника выросла. На ней обтягивающие джинсы с высокой талией, в которые небрежно заправлена белоснежная рубашка, под которой отчетливо заметен лифчик цвета фуксии. Это так сейчас модно: носить нижнее белье, чтобы его было видно?

Я был прав, она стройнее Ларисы, у нее тонкая талия и грудь ее больше, чем у Ларисы. Интересно, своя? Блять, Никита, ты за этим ее, что ли, позвал?

Похоже, мои взгляды по исследованию ее тела, не остались для Моники незамеченными. Сложив руки на груди и облокотившись о стену, она ухмыляется уголком губ и терпеливо ждет, когда я закончу ее изучать.

Я чертыхаюсь про себя и пристально смотрю ей в глаза.

– Где ты была? – спрашиваю как можно строже. Чувствую себя таким строгим папочкой. Оно мне надо вообще? Она же уже совершеннолетняя. И у нее есть папочка. Правда, далеко.

– У подруги, – как ни в чем не бывало отвечает она. – Ты ее не знаешь.

– А я и не прошу тебя о знакомстве с ней, – с ухмылкой отвечаю я.

– А к чему тогда эти вопросы? – наглеет она.

– Пока ты живешь у нас с Ларисой, мы несем за тебя ответственность, – начинаю я. Моника демонстративно закатывает глаза и закидывает назад голову, открывая моему взору свою шею и еще больше выпячивая вперед грудь.

Цвет фуксии стоит теперь как биллборд перед моими глазами, затмевая все остальные цвета. Может, я просто давно не был во Франции?

И пока она не успевает сказать, что я зануда, добавляю:

– Будь добра ночевать дома. Иначе отправишься жить к своей мамочке в Ново-Переделкино.

С этими словами я встаю и решительно иду на выход. Не люблю разводить беседы, когда тему считаю исчерпанной. В дверях я сближаюсь с Моникой и опять чувствую этот аромат. От этого становлюсь только злее. И этот аромат останавливает меня около Моники, хотя я и не собирался этого делать.

Мы стоим напротив друг друга и я собираю всю силу воли, чтобы не поменять фокус с голубого на фуксию: фокусирую взгляд на ее глазах.

– Поняла? – каким-то странным голосом говорю я. Голос какой-то чужой.

Моника лишь фыркает в ответ. Ну, вот, что с ней делать? Выпороть? Или поставить на колени? Блять, и наказания-то какие-то специфические. Мысленно плюю в сторону, и быстро выхожу из дома.

Пиздец какой-то.

Последующие несколько дней мы живем тихо и мирно. Моника ночует дома, но мы практически не встречаемся, так как прихожу я поздно (на носу важная сделка по слиянию двух наших крупных клиентов), а она почти все время проводит у себя в комнате, готовясь, как говорит Лариса, к переводу в институт.

Квартиру ей пока не нашли. По рассказам Ларисы, они никак не найдут идеальный вариант. Идеалистки хреновы.

Но сегодня эта идиллическая картина нашего проживания дает трещину.

Я возвращаюсь домой около десяти. Уставший, голодный и злой. Уставший настолько, что даже не хочу трахнуть Ларису. Все мои мечты о душе и кровати.