— Отчасти. — Александр посмотрел на сдувающуюся манжету. — А вы…

Он запнулся, не зная, как именно спросить, не хотела бы она прочесть написанное. Ведь если бы она оказалась тем самым потребителем, то это очень многое изменило бы. Существенно изменило…

— Нет, — неожиданно сухо и жестко сказала она. — Я не гожусь на роль Настеньки. И давайте закроем эту тему. Вставайте, одевайтесь.

Александр осекся. Значит, кто-то из тех двоих, с цветами, был ей близок, друг или родственник, и вот, не сработало. Не это ли определило ее профессию?

— Как я буду служить науке? — поспешно спросил он, чтобы сменить тему. — Что нужно сделать?

— Не могу сказать точно. — Врач села что-то писать в его толстой карточке. — Я отвечаю только за ваше физическое состояние. Остальным будут заниматься специалисты из группы, изучающей феномен. Постарайтесь отнестись с пониманием к их работе, это не всегда приятно.

Он сполз с лежанки и остановился за ее спиной, застегивая пуговицы. Она молчала, и надо было уходить, но мысль о том, чтобы вернуться в пустой восьмиэтажный корпус, где окно розовеет всеми оттенками марганцовки, пугала, а может быть, ему просто хотелось и дальше смотреть на ее шею под узлом волос. Там тонко и нежно подрагивали еле заметные кудряшки, пока кончик ее авторучки выводил на листе непонятные символы. И опять было нельзя спросить имя, сейчас назовет фамилию и должность — и только.

— Годен к труду и обороне? — ляпнул он.

— В настоящий момент — да. В дальнейшем при любом ухудшении самочувствия немедленно обращайтесь, и без героических превозмоганий, пожалуйста. Ваша жизнь слишком важна.

— …как забавный казус, породивший текст для эмиссара, — дополнил ее слова Александр. — Могу дать старт парочке диссертаций. А что потом?

Она слегка повернула голову к плечу, но не обернулась.

— Любая проблема имеет решение. Нужно только время, чтобы его найти.

— А если не найдется? — перебил ее Александр.

Врач молча пожала плечами, продолжая писать в карточке. Это его обескуражило. Он рассчитывал на что-нибудь обнадеживающее, но какое, к черту, обнадеживающее может быть при восьмиэтажном цветке? Он останется в выморочном санатории пожизненно, вот и все. Пройдет двадцать лет, к нему приставят няньку, которая будет водить его гулять по этим дорожкам, а по вечерам он будет сидеть на балконе и вместо заката солнца смотреть на красное соцветие слезящимися старческими глазами, положив подбородок на палку. Как та старуха. Кем она, кстати, была? Газеты продолжат врать о зараженной области, он перестанет их читать, ни телевизор, ни телефон больше не заработают, руководство издательства сменится и забудет о нем, у Веры родятся внуки… Может быть, природа будет к нему гуманнее, и он всего лишь сойдет с ума до всего этого.

— Я хочу работать, — сдержанно сказал он. — Над правками четвертого тома, написанием нового или в качестве лабораторной мыши, мне все равно. Сегодня. Сейчас.

— Хорошо. Погуляйте где-нибудь час, дайте мне закончить.

Он постоял за ее спиной, ожидая продолжения, но его не последовало.

— Вы передадите мою просьбу?

— Разумеется.

Он направился к выходу, но на пороге обернулся.

— Что такое седация?

Стержень авторучки на секунду застыл в воздухе, прежде чем продолжить размашисто писать. Вопрос остался без ответа.

Потоптавшись еще немного, Александр вышел на улицу, но тут же торопливо перебежал под теневой навес деревьев. Солнце жарило во всю мощь, воздух раскалился, и находиться под открытыми лучами было опасно.

Двигаясь по тенистой аллее вдоль библиотеки, он вышел к административному зданию — этот путь на стенде значился самым прямым и коротким. Дальше начиналась непарадная часть санатория, туда отдыхающие не заходили, но Александр решил рассмотреть и ее, коль скоро это теперь единственный ареал его обитания. Как сказал бы Згуриди, «редкий подвид примата, крайне привязанный к месту своего творчества…»

Шутка показалась не смешной, а мрачной.

Деревья в этом углу парка сплетались в сплошной конгломерат, корпуса не имели постояльцев и пустовали со своими забранными толстыми прутьями окнами, облупившимися дверьми и пыльными стеклами. В одном из проемов он разглядел анфиладу комнат, заваленных старым хламом, колченогий стул с книжкой, открытой на середине, и одинокую лампочку на шнуре. Поместье Плюшкина, изнанка «Дома творчества». Да и любого творчества вообще.

Цветок отсюда был не виден. Александр задумался над тем, как тот определяет его местонахождение. Ограда парка находится в двух шагах от городской улицы, что будет, если он ее перелезет? Попадает она в радиус действия цветка или уже выходит за него? Как цветок отреагирует, если он просунет наружу руку? Голову? Или сам протиснется сквозь прутья и постоит с той стороны забора? Вопросы были умозрительными, проверять их на практике он не собирался.

Короткий гудок за спиной заставил его вздрогнуть от неожиданности. Зеленый грузовик деловито обогнал его и проследовал в конец дороги, где виднелись сооружения, похожие на денники конюшни: под одной крышей шел ряд бетонных ячеек без четвертой стены. Там машина развернулась на разбитом асфальте, сдала задом и въехала в стойло, оставив кабину снаружи — ни дать ни взять современная лошадь, не требующая еды. Кузов грузовика был скругленным, с небольшими окошками на боках. Водитель выпрыгнул, изучил бумагу у себя в руке и посмотрел по сторонам.

— Эй! — окликнул он Александра. — Груз примешь? Или тогда зови кого надо.

— Здесь никого нет, кроме меня. А что за груз?

— Научный, — усмехнулся водитель. — Количество мест — шесть, про содержимое не знаю. Считай и расписывайся.

Он положил на ступенчатый бампер «шишиги» подложку с листком, ткнул пальцем в графу, а сам отошел на пару шагов назад и затянулся «явиной», следя за Александром прищуренными глазами. Александр честно прочел содержание накладной — она включала только непонятные маркировки. Он пролез в конец «стойла», встал на колесо, чтобы заглянуть в окно — в кузове сгрудились ящики, обшитые досками. Шесть штук, массивные. Может быть, врач знает, что с ними делать? Но отправитель ящиков в накладной не указывался, получателя тоже не было. Александр вернулся к кабине и уже был готов поставить подпись, как чья-то рука выдернула у него из пальцев авторучку и следом выхватила картонку с бумагами.

Александр развернулся лицом к нападавшему, но тот его опередил:

— Кто вам позволил? — прерывистым голосом вопросил незнакомец, потрясая перед носом Александра спасенной от подписи бумагой и ручкой. — Кто вам это позволил?

На незнакомце была шляпа, которая шла ему как корове седло, дисгармонируя с худым и желчным лицом, не делая его ни интеллигентным, ни культурным. Зачем она в такую жару?

— Я полагал… — сконфуженно пробормотал Александр.

— Полагать будете, когда докторскую степень получите, — сварливо обрезал его гость. — Или хотя бы кандидатскую. Развелось на нашу голову полагателей, за каждым глаз да глаз нужен. Ручку схватят, понапишут черт-те что, а нам расхлебывать.

Он сдернул шляпу с головы, и ее причина прояснилась — незнакомец был лысоват. Глубоко посаженные глаза обежали Александра от макушки до пят, после чего гость сунул ему руку и с той же отрывистой неприязнью произнес:

— Солонина. Можете не представляться, ваше имя я знаю.

Александр от неожиданности пожал безвольную ладонь незнакомца, но держать ее было так же приятно, как мертвого зверька, и он поторопился разжать пальцы.

— Что встали, милейший? — обладатель неблагозвучной фамилии раздраженно обернулся к водителю. — Разгружать за вас я буду?

После этих слов он сунул накладную под мышку и направился к административному корпусу, абсолютно не интересуясь судьбой оставленного груза и выражением лица шофера. Видимо, он был членом той самой группы, которая прибыла изучать феномен цветка, и Александр торопливо последовал за ним, чтобы не пропустить момент, когда понадобится.