- Я слышал.

   - Слышал?

   - Ну конечно. И Валдо слышал... - Эдгар задумчиво поскрёб укушенный насекомым локоть. - Наверное, не в этот раз, но раньше - точно. Это было, будто его светлости всё время закрывали ладонью рот, потом открыли (тогда-то я и услышал этот крик), и закрыли снова. Он очень сильно хрипел. Очень. Не удивительно, ведь ему перерубили горло.

   - А где я была?

   - Где-то под стулом. Хватала меня за ноги. Ты ничего не слышала - это я уже понял. И Валдо ничего не слышал - я понял это, когда он как раз вот с таким лицом начал растолковывать мне о громком имени своего сюзерена. Тогда он вскрикнул, а я услышал.

   Ева улыбнулась - скучная гримаса Валдо в исполнении Эдгара показалась ей донельзя забавной, - но сразу после этого вновь стала серьёзной.

   - Я тоже должна была это слышать!

   - Услышишь в другой раз, - великан повернулся спиной, чтобы ещё раз разложить и проверить инструменты. - Кричит он постоянно. Ему больно... или страшно. Или и то и другое. Просто не каждое ухо готово ловить звуки, которые произносят застрявшие между жизнью и смертью. А то, что готово, может вынести разве что несколько мгновений. Звери и птицы, может быть, слышат. Ты видела здесь хоть одну крысу? Кошку? Может, какую-то птичку, свившую гнездо в саду?

   - Только глухих собак, - сказала Ева. - И больше никого. А ведь когда-то здесь проводились балы и богатые приёмы, представь себе!

   Девочка спрыгнула с подоконника и закружилась по комнате, в последний момент избегая встреч с предметами мебели и ногами цирюльника. Когда к горлу подступила тошнота, она остановилась, держась за шашечку кровати, и, задыхаясь, сказала, подражая манере великана говорить:

   - Те времена прошли и много, много лет эти стены не слышали смеха. Они не умеют говорить, но зато умеют танцевать. Здесь столько занятных углов и странных форм, и - ты посмотри, как изгибаются оконные проёмы! - они вспоминают торжества и скучают...

   - Зверей не ведомо здесь, - подвёл итог Эдгар. - Не глухих псов, прочих зверей. Животные более чувствительны, чем люди. Они слышат крик убитого когда-то человека, который умирает и всё не может умереть, и страшатся приближаться к этому дому ближе, чем на бросок камня. Я останусь. Останусь до тех пор, пока не пойму - божественная ли здесь замешана воля или, как сказали бы многие, дьяволовы козни.

   Интерес Эдгара казался странным, даже болезненным, будто его скручивали какие-то ещё более сильные руки. Ева чувствовала, как внутри напрягаются невидимые члены, которые не дают великану так просто, как раньше, дышать и мыслить загадочными образами, материями, которые так легко подчас воспринимались детским сознанием. Будто бы когда она, Ева, отворачивалась, кто-то открутил валун, по недоразумению называющийся у великана головой, и прикрутил другой, с другим составом пород и, может, с чуть меньшим количеством пустот, в которых так вольготно чувствовали себя некоторые непосредственные, возникающие из неоткуда и пропадающие в никуда, мысли.

   Еве очень хотелось посмотреть, куда заведёт цирюльника история с одновременно живой и мёртвой головой. Девочка немного, самую чуточку, за него беспокоилась.

   - Тогда я останусь тоже, - сказала она.

   Собрав свои растрепавшиеся волосы двумя руками в пучок, Ева попыталась привести их в какой-то минимальный порядок, но лапища великана, точно огромная птица, вылетевшая спросонья из гнезда совсем без оперения, опустилась ей на голову и всё испортила.

   - Тебе лучше было бы продолжить путь до монастыря, - сказал, постукивая пальцем по макушке девочки и игнорируя её попытки отбиться, Эдгар. - На западе, на правом берегу Рейна есть обитель в честь святой мученицы Софьи. Пешком туда четыре дня пути, но ты можешь попросить кого-то из рыбаков, кого-то, что плывёт вниз по течению, тебя отвезти.

   - Я никуда не пойду! - сказала Ева, подняв подбородок и заглянув в глаза Эдгару. - Не сдвинусь с места, пока мы с тобой не разгадаем эту тайну.

   Эдгар хмыкнул и сказал только:

   - Наверное, мне стоит называть тебя маленьким клещом.

   - А мне тебя - гигантским упрямцем. Да ещё и глупым, как пень.

   Белесое лицо обезобразилось ухмылкой.

   - Вряд ли найдётся человек, столь же ничего в этом мире не понимающий, как я. И я готов с радостью принимать бремя этого понимания, сквозь молитвы и слёзы, обращённые к Христу, я готов постигать любую корку, что отломит он от своего каравая и бросит в пыль, мне, смиренному. А теперь пошли.

   Валдо сказал - "отдохните до утра, восстановите силы", но Эдгар и Ева слышали в его голосе раздражение. Хозяином он был сомнительным, и радушие излучал такое, каким могла бы капать со своих клыков змея. Поэтому цирюльник и его маленькая помощница решили, что их нетерпение хорошо согласуется с желанием Валдо поскорее занять их делом. После того, как колокола на соборе позвали на вечернюю службу, после того, как Эдгар отбил положенные поклоны, елозя ногами по холодному камню и царапая локти, Ева стучалась в дверь покоев главного домоправителя, готовясь в любой момент спрятаться за спину великана.

   Она чувствовала, что главное приключение в её жизни только начинается.

   Глава 5

   Валдо был облачён в длинную домашнюю одежду, напоминающую римские хитоны, но пояс с кинжалом был по-прежнему затянут до предела, будто домоправитель переодевался, не расслабляя пряжки. Ева засунула голову в его комнату, а потом при каждом удобном случае нашёптывала Эдгару: "У него там огромная карта, нарисованная на сыромятной коже... и табакерка с табаком... и оружие на стене, а ещё - остатки еды на полу и на столе, целые горы костей и два борзых щенка".

   - Значит, вы готовы, - сказал Валдо, оглядев с ног до головы Эдгара, затем Еву.

   Он махнул рукой и, шаркая домашней кожаной обувью, напоминающей руины, повёл их сквозь недра пустого дома.