Глаза натурально сияли. Всю чувственность всех детей мира закапали туда специальной пипеткой, знать бы, как приготовили эту эссенцию?
"Чай у них пил". Игорь, как ни странно, помнил точную цитату. "Я заблудился. Был у цыган и заблудился. Чай у них пил", - вот как она звучала в устах четырёхлетнего Кирюхи, который вернулся домой после полуторачасового отсутствия. Ленка потеряла его посреди рынка и сбилась с ног, разыскивая и боясь позвонить домой, мужу, чтобы позвать его на помощь. А малыш сам пришёл домой и огорошил открывшего дверь отца этой фразой, которую Игорь, как оказалось, запомнил не хуже домашнего адреса.
Теперь существо с внешностью Кирилла использовало её для своих дремучих целей... хотя, почему дремучих? Простая, вырванная из контекста фраза поразила Игоря, как пуля в сердце.
- Зачем ты вернулся? - хрипло произнёс он, почувствовав, что что-то в его голове внезапно провернулось и встало на место, будто ржавые винты под напором матюков и плоскогубцев неведомого слесаря-сантехника, который привык хватать мысли и стремления людей мозолистыми пальцами и править их молотком.
- Я пришёл... - выдохнуло существо. Кажется, будто каждое осмысленное слово требовало от Кирилла просто-таки нечеловеческих усилий. Впрочем, Игорь был уверен, что сын его теперь имеет слабое сходство с человеком. - Чтобы показать тебе... правду. Ты... иди... за мной.
- Ружьё-то я смогу взять? - опасливо спросил Игорь.
- Не нужно. Мы идём. К твоей женщине и маленькому знатоку.
- Маленькому знатоку?
- Маленькому неродившемуся. Сидящему на пороге между-тем-и-этим. Знатоку.
Фразы были рубленными и короткими, однако, они давались пацану всё легче. Будто блины молодой хозяйке. Кирилл покачался с носка на пятку. Чего было больше в этом движении - неуверенности или неумения донести некую прописную истину?
- Твоя женщина? Так ты, значит, теперь называешь мать? Ты не причинишь ей вреда? - Игорь опустился на корточки, глядя в чёрные, как перезрелые вишни, глаза мальчика. Колени его дрожали. - Сын, сначала я должен потребовать от тебя объяснений. Ты не представляешь, как мы с Ленкой переживали. Особенно твоя мамка. Мне до сих пор приходится запихивать ей в рот пищу и поить её насильно, чтобы она не впала в кому... чтобы не причинить вреда твоему брату. Ты знаешь, что она хотела сотворить с собой? Впрочем, мал ты ещё, слушать такие вещи. Просто... не удивляйся, если вдруг она будет реагировать не слишком разумно. Будет кричать, бесноваться, или что-то ещё. Её будет сложно куда-то отвести против воли. Поэтому, пацан, говорю тебе: будет гораздо легче, если мы с тобой сядем и поговорим, как отец с сыном. Я вижу сейчас, что ты уже значительно лучше, и можешь рассказать мне хотя бы часть всего, что произошло. А я потом в как можно более мягкой форме объясню всё твоей маме.
Какие-то секреты активизировались, заполняя речь фальшью, но Игорь уже не мог остановиться. Он говорил и говорил, выплёскивая всё накопившееся, всё несказанное и недооформленное в слова.
- Сказ будет потом, - сказал Кирилл. Человеческая речь давалась ему всё легче, но проблема выбора слов, похоже, вставала высоченным забором, через который следовало перелезать вновь и вновь. - Сейчас пора уже. Веди меня к ней и нему. Не причиню им боли.
И Игорь повёл, оставив ружьё валяться на полу. Он переставлял ноги, как оглушённый, как человек, внезапно открывший, что в банке с огурцами, с которой он бок-о-бок прожил уже десяток лет, живут свои собственные крошечные разумные человечки.
Игорь смотрел на Ленку так, будто только пробудился от долгого сна. Только теперь как будто рассыпалась шаткая преграда перед глазами, мешавшая разглядеть вещи полностью, как они есть, и оставляющая десяток маленьких дырочек, в которые Игорь мог заглядывать как в дверные глазки. Он помнил синяк от наручников на запястьях Ленки - вроде, не слишком серьёзный, стерпит. Видел грязные разводы под глазами. Видел вздувшийся живот, прожилки на котором проглядывали даже сквозь облегающий свитер. Слышал односложные, тяжкие ответы на его поверхностные однообразные вопросы; они казались обычным делом. И теперь забор рассыпался, не то от старости, сам собой, но скорее от ровного дыхания Кирилла. Он увидел жалкую женщину, падшую, но не сломленную, неуклюжего зверёныша, который, судя по следам зубов, пытался даже перегрызть ствол пальмы. Попробовал загородить жену от глаз пацана, но не больно-то в этом преуспел. Впрочем, выражение глаз сына не поменялось ни на йоту. Он как будто знал всё заранее, более того, знал наперёд всё, что Игорь попытается сказать в своё оправдание, и всё, о чём он умолчит.
- Что же у нас получилось? - спросил не то себя, не то жену Игорь. Он походил на человека, долго решающего сложный математический пример и вконец запутавшегося в собственных записях.
Она подняла голову, будто не поняв, к кому он обращается. Ленка будто поменялась своими карими глазами с какой-нибудь пробегающей кошкой. Белки стали прозрачными и водянистыми. Она смотрела на сына и как будто не видела его.
- Кто это? - спросила она, переплетя пальцы за спиной. - Освободите меня, прошу вас. Мне скоро рожать. Отведите меня к врачу.
Кирилл подошёл к ней совсем близко. Склонил голову на бок, разглядывая раздувшийся живот матери, потом сказал:
- Мы встретились, чтобы решиться, Слышащий первым. Встретились, чтобы решиться.
Игорь, у которого кто-то отнял дар речи, наклонился, чтобы включить прожектор. Когда фигуру Кирилла выхватил из темноты яркий луч, горло женщины, как расстроенный музыкальный инструмент, исторгло длительную высокую ноту. То, что было когда-то Кириллом, просто ждало, ничего не предпринимая.
- Зачем ты вернулся? - прошептала она. - Я, должно быть, уже брежу.
Уделив матери долгий внимательный взгляд, Кирилл повернулся спиной.
- Я вас смотрел. Все нужны всем. Теперь пойдёмте.
Интонации... мальчик как будто пытался пользоваться интонациями, но они выходили у него совсем не те, которые положено употреблять в данном контексте. Словно некто, дорвавшись до какой-то комнаты управления в недрах детской головы, дёргал за все рычаги подряд, не слишком заботясь о результате.
