Я не идиотка. И прекрасно понимаю, что появление призрака мамы может сигнализировать об изменениях в опухоли, но опять же, как узнать наверняка? В нашем доме живут привидения. Как и Люси, когда я была младше, то тоже видела ребенка в спальне на первом этаже. Уже много лет я слышу эти шаги, крики и смех.

Моя мама любила меня, и она любила моего отца. Может, теперь она здесь, чтобы убедиться, что любовь всей ее жизни в порядке?

Кроме встречи с мамой, никаких других изменений не произошло. Мои головные боли и мигрени остаются такими же, какими они были раньше. Никаких других физических признаков или симптомов из контрольного списка, который я запомнила с тех пор, как мне поставили диагноз в одиннадцать лет, не было: головокружение, покалывание, проблемы со зрением, онемение или судороги.

Если я расскажу папе о маме, то в тот же миг окажусь в больнице. Папа бросит свою работу, будет смотреть за мной двадцать четыре часа в сутки и погубит нас. И тогда я буду совсем как мама: умру в больнице, наполненной всевозможными ядами для борьбы с раком.

Моя следующая МРТ будет в июне. Если моя опухоль выросла, тогда, конечно, об этом узнает папа, но у меня есть почти год, чтобы прожить жизнь на полную.

– Единственная причина, по которой этот мир еще можно спасти, – это ты, – говорит Лео. – Обещай, что никогда не перестанешь быть собой, Ви.

– Если ты пообещаешь, что не забудешь меня, когда уедешь.

– Я никогда не смогу забыть тебя.

Но его глаза печальны, как будто он уже оплакивает меня – потому что он уезжает, потому что, когда смотрит на меня, то видит только мою опухоль и мою надвигающуюся смерть.

– Мне на многих людей плевать, – тихо говорит Лео с выражением, которое я, должно быть, неправильно поняла. Его взгляд задерживается на моих губах, и мне кажется, что он хочет поцеловать меня. Мне бы очень этого хотелось, но на самом деле я хочу, чтобы он любил меня.

– Но я забочусь о тебе.

Заботится. Не любит. Но смотрит на меня так, словно я самая желанная девушка на свете.

Мы уже делали это – целовались раньше. Это игра, в которую мы с Лео играли много раз на протяжении многих лет, и каждый раз правила меняются. Он наклоняется, целует меня, мое сердце взрывается, а потом он убегает. Далеко и быстро. Мы снова становимся друзьями, но до тех пор, пока он снова не проявляет ко мне интерес.

Лео протягивает руку, и его пальцы касаются моей щеки. Легкое движение, которое заставляет мое сердце трепетать. Поцелуй меня, Лео. Пожалуйста, поцелуй.

Но он отводит взгляд, снова садится, и его лицо застывает, когда он смотрит на огонь. Я остаюсь холодной и опустошенной изнутри.

– Может быть, в следующем году, когда ты уедешь из города и поступишь в колледж, – бормочет он, и, хотя его слова не имеют смысла, я понимаю, что происходит. Он снова бежит. – …Может быть, ты поступишь в мой колледж… может быть…

– Может быть, – шепчу я.

– Я ненавижу то, что ты болеешь.

Он подарил мне свое прикосновение, а потом выхватил его обратно так быстро, что оставил глубокую царапину на моем сердце.

– Я вовсе не больна.

Нет, если только я не расскажу об этом папе и не окажусь на больничной койке.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Я ненавижу твою опухоль.

Я тоже. И ненавижу, что она мешает ему любить меня. Интересно, как бы сложилась моя жизнь, если бы у меня не было опухоли или если бы в средней школе, задолго до того, как я влюбилась в Лео, у меня хватило ума никогда не говорить ему о чужеродном образовании в моем мозгу? Неужели мы бы тогда целовались прямо сейчас? Неужели я потеряла бы с ним девственность? Пошли бы мы вместе на танцы и повесили бы фотографии друг друга на стенах наших спален? Может быть, он сейчас держал бы меня за руку, прижимал к себе и шептал, что любит?

Но я все же сказала ему, и это было правильно. Несправедливо и эгоистично с моей стороны позволить кому-то влюбиться в меня, когда моя жизнь, вероятно, не будет длиться так долго, как хотелось бы. И, как только все узнают правду, никто в здравом уме не влюбится в кого-то вроде меня, и за это их нельзя винить.

Я заставляю себя сесть рядом с Лео, и на этот раз именно я убеждаюсь, что между нами есть дистанция. Лео все еще кипит от злости, но потом его лицо проясняется, как будто он нашел решение нашей проблемы. Но пока он не придумал, как добиться чуда, никакого решения нет.

– Через несколько недель ты, Джесси и Назарет должны навестить меня. Я хочу, чтобы все познакомились с моими лучшими друзьями.

Лучшие друзья – это все, о чем я могу просить его, и это причиняет мне боль.

– Это было бы здорово.

– Это будет эпично!

Но я не держусь за этот эпический визит в качестве друга. Я отчаянно цепляюсь за его слабые обещания «может».

Четверг, 10 января. Вес: 53

Сегодня меня лечили 4 часа. Разве это не здорово?

Я снова начинаю пить молоко, потому что потеряла в весе на этой неделе. Так не годится.

Написала сегодня Мейди. Надеюсь, кто-нибудь скоро напишет и мне. Я хотела бы получить письмо хоть от кого-нибудь.

Также днем я пила какао, но потом все равно плотно поужинала.

Фрэнк пришел сегодня вечером и играл в карты с Сэди, Кэролин и мной. Думаю, он пригласит меня посидеть вместе с ним во время кинопоказа. Но я надеюсь, что не пригласит, ведь тогда, может быть, мне удастся сесть с мистером К.

Чтение для меня не самое любимое занятие, поэтому я обычно не читаю без принуждения, но что-то в этом дневнике привлекло меня. Каждая запись коротка и лаконична, и при этом я узнаю много информации. То, о чем Эвелин часто мечтала, и ее реальность были двумя разными вещами. Это я и сам прекрасно понимаю.

С ней происходило много всего: в свои шестнадцать ее отправили с диагнозом туберкулез в санаторий «лечиться», что означало лежать часами в постели на улице. Она пыталась устроить там свою жизнь, завести друзей, бойфренда, работу… Но я стал задаваться вопросом: чувствовала ли она себя пойманной в ловушку?

Я чувствую.

Часто.

Чувствую себя так, словно меня заперли в заколоченном гробу, который уже зарыт на глубине трех метров, и мне не хватает воздуха. Да, я не застрял под землей и сейчас сижу в школьной библиотеке, отгородившись от мира вокруг наушниками. И хотя не должен чувствовать, что задыхаюсь, но, когда я делаю глубокий вдох, мои легкие будто не наполняются полностью.

Сегодня первый день в школе. Когда я узнал свое расписание, обнаружил, что учусь в продвинутом классе английской литературы. Я, ни черта не умеющий читать, – и в продвинутом классе. Когда попытался поговорить со своим консультантом об этом, она сказала мне, чтобы я сперва поговорил с мамой. Этот ответ был равнозначен удару бензопилой по ноге.

Мама похожа на снежный ком, брошенный с горы, который провоцирует ужасную лавину. Она пытается «исправить» мою жизнь, не спрашивая меня об этом, и в конечном итоге выходит, что она заваливает меня новыми проблемами. Мне даже страшно спросить, зачем она так поступает со мной. Мои пальцы стучат по столу, а колено начинает подпрыгивать. Шея тут же напрягается, и я уже готов спрыгнуть откуда угодно в любую секунду.

Мой телефон звонит, и я читаю сообщение от тренера.

«Отлично поработал на вчерашней тренировке! Продолжай в том же духе! Выведи нашу школу к золоту. Помни, что твоя цель – это чемпионат штата!»

С тех пор как сломал руку, я занимался физиотерапией, чтобы оставаться в форме. Вчера был мой первый день в бассейне. Я, конечно, не показал свое лучшее время, но действительно победил некоторых парней из моей команды. Плавание для меня так же естественно, как дыхание или прыжок со скалы.