— О чем задумалась, любимая? — спросил он. — Об Эдварде?

Я была готова:

— Не стану отвечать на вопросы об Эдварде, — я попыталась высвободиться из его объятий, но он сжал меня только крепче, — Я не понимаю, почему ты об этом спрашиваешь. Эдвард умер. А ты здесь, со мной.

— Почему ты мне лжешь? Ложь разделяет нас. Ложь означает, что ты скрываешь его в своем сердце и он все еще здесь. Я знаю, что ты по нему скучаешь, и в этом нет ничего постыдного.

Мысленно я согласилась с ним: я скучаю по нему больше, чем когда-либо раньше. Но я знала, что должна молчать.

— Чтобы я полюбил тебя всем сердцем, — произнес он умоляюще, — ты должна перестать о нем думать, увидеть его истинную суть. Он просто иностранец, который сказал, что женится на тебе, чтобы бесплатно получить твою вагину. Почему ты дрожишь? Из-за него? Ты вспоминаешь о том, что он с тобой делал? Как он трахал тебя, словно шлюху? Он ведь все еще здесь, правда? Его труп лежит между нами в этой постели.

Я едва удержалась, чтобы не накричать на него. Вместо этого я спокойно сказала:

— Я не хочу больше об этом говорить.

— Ну же, любимая, признайся. Что ты испытала, когда он впервые тебя коснулся? У тебя побежали мурашки? Ты захотела, чтобы он сразу вошел в тебя? Ты была опытной женщиной. У таких, как ты, желание ничем не сдерживается. Я почувствовал это, когда встретил тебя. Ты хотела меня. Но я сдерживался. Я заставил тебя ждать, пока сам не решу тебя взять, — он резко прижал меня к себе. Выражение его лица было неестественно равнодушным. — Как долго ты его ждала? Он взял тебя сзади, как собаку? Иностранцы в этом деле лучшие? — Он перевернул меня и резко вошел. — Он делал так же? Сильнее? Быстрее? Ты вставала перед ним на колени? Почему ты противишься? Покажи мне, что ты делала ему, но никогда не делала мне. Я хочу иметь все, что было у него. Я хочу все, что ты давала тем мужчинам, которые были твоей работой. Я хочу получить то, что ты никогда не давала тем ублюдкам.

Он так резко входил в меня, что я не могла перевести дыхание для ответа. Он навалился на меня всем телом. Мне казалось, что он меня раздавит. Я пыталась оттолкнуть его. Но он только подбадривал меня, будто я тоже была в возбуждении. Я поняла, что мне нужно дать ему то, что он хочет. Поэтому я закричала, что он принадлежит мне, а я — ему. Я кричала, чтобы он взял меня сильнее, чтобы он взял всю меня. Он стал мягче.

Когда он кончил и устало откинулся на спину, снова стал нежным.

— Любимая, ты так мне дорога. Что такое? Почему ты выглядишь такой несчастной?

— Не могла дышать. Я думала, что задохнусь.

— Я сделал тебе больно? Ты же знаешь, занимаясь любовью, я теряю над собой контроль. Я чувствовал раскрепощенность и свободу и думал, что ты ощущаешь то же самое. Но теперь я понимаю, что нет. Ты думаешь о своем лживом американском ублюдке?

В моей душе открылась старая рана, боль от которой невозможно было сдержать. Я почувствовала к Вековечному острую ненависть.

— Конечно, я думаю о нем! Ты не можешь осквернить мою память об Эдварде.

Он поднялся, подошел к столу и повернулся ко мне. Лампа подсвечивала его лицо снизу, и глаза его казались черными глубокими ямами. Лицо его исказилось:

— Я не могу поверить, что ты говоришь такое после того, что мы только что испытали!

Он подскочил к постели и стал трясти меня так сильно, что мои слова получились прерывистыми, когда я крикнула:

— Я… всегда… его… любила! Он дал мне… любовь… и уважение. Он дал мне… дочь! И она… для меня… дороже всех… в этом мире!

Вековечный отпустил меня и обхватил себя руками, а его лицо сморщилось от боли.

— Ты любишь их больше, чем меня?!

Мне стало весело от того, что я смогла его ранить. Я сделаю это снова и снова, пока он не возненавидит меня и не заставит убраться из его дома.

— Я никогда тебя не любила! — заявила я. — Ты должен меня отпустить!

Он встал с постели и посмотрел на меня. Лицо его застыло, словно серый камень.

— Я больше не знаю тебя, — сказал он.

А потом он меня ударил.

Одна сторона моего лица сначала онемела, а потом начала пульсировать, будто он бил меня снова и снова. Сквозь слезы я различала покачивающийся силуэт обнаженного мужчины, чей рот распахнулся в ужасе от того, что он причинил мне боль. Он потянулся ко мне — но я крикнула, чтобы он уходил. Я схватила халат. Он извинялся, но я продолжала кричать, чтобы он ушел. Он ухватил меня за руку, но я стряхнула ее и кинулась к двери, а потом почувствовала удар в спину, голова закружилась, и я упала вперед. Не успела я перевести дух, как он снова пнул меня, затем ухватил за волосы, поднял мою голову и начал костяшками пальцев бить в мой висок. При этом он кричал высоким голосом: «Прекрати! Прекрати! Хватит!» — будто это его самого били. Он сумасшедший и собирается меня убить. Я чувствовала глухие удары и пинки. Боль перемещалась от плеча к бедру, потом к животу. Я слышала, как кричала на него Волшебная Горлянка. На мгновение он отвлекся от меня — и она завыла от боли. Он снова начал молотить меня кулаками. После каждого удара в глазах у меня вспыхивали мелкие белые круги, они набухали, а потом рассеивались, открывая его обезумевшее лицо. Я почувствовала вспышку боли в затылке, и перед глазами возникла чернота. Он ослепил меня. Он продолжал избивать меня, и я почувствовала, что бесконечно падаю, ожидая, что мое тело ударится о землю. Я продолжала падать и ждать, вглядываясь в черноту слепыми глазами.

@@

Очнувшись, я увидела над собой незнакомое уродливое лицо. Я ахнула — это была Волшебная Горлянка. Один глаз у нее почернел, заплыл и не открывался, а половина лица имела багрово-фиолетовый оттенок.

— Я отрежу его мелкого слизняка! — пообещала она. — Грязный ублюдок! Думаешь, я шучу? Когда все уснут, я найду в кухне самый острый нож. Если он собирается тебя убить, нам надо убить его первыми.

Говорила она невнятно, будто слова плавали у нее во рту. Она сказала, что дала мне медицинский опиум. Я покачивалась на воздушных перинах.

— Я знаю таких, как он. Однажды выпустив своего зверя наружу, они больше не могут загнать его внутрь. Он видел, как ты напугалась, и это его возбуждало. Когда ты кричишь в агонии, он становится нежным и любящим. А потом — бум! — опять меняется и хочет, чтобы ты прикрывалась от его ударов, чтобы потом снова стать нежным. Жестокие мужчины зависимы от чужого страха. Попробовав его впервые, им уже необходимо его испытывать, — она начала ругать Вековечного, но я уже не слышала ее и гадала, не оглохла ли я.

В очередной раз открыв глаза, я увидела лицо Помело. Оно двоилось и растекалось. Сначала я подумала, что утонула, и вижу ее сквозь толщу воды. Возможно, я уже умерла, но еще могла видеть. Она сначала выглядела строго, затем так, будто простила меня. Но за что меня нужно было прощать? Я хотела спросить ее, но не слышала собственных слов.

Действие опиума прошло, и я проснулась от мучительной боли. Взгляд мой заметался по комнате, выискивая Вековечного. Я не смогу от него сбежать! Ноги и руки затекли, и когда я попыталась пошевелиться, все тело пронзила острая горячая боль. Помело накладывала на синяки травяные припарки, и от их веса мне становилось еще больнее.

Я не знаю, сколько прошло дней до того, как ко мне пришел Вековечный. У него были красные, опухшие глаза, полное раскаяния лицо, и он принес подарок. Несмотря на боль, я попыталась отшатнуться от него. Если он меня сейчас убьет, так тому и быть.

— Как я мог такое сотворить?! — воскликнул он. — Теперь ты боишься меня!

Он заявил, что был пьян и все случившееся стало результатом любви, отчаяния и вина, вместе взятых. Еще он боялся, что в него мог вселиться дух его отца.

— В то время я не чувствовал, что это делаю я. Я был в ужасе от того, что происходит, но не мог остановиться.

Я вспомнила его визг: «Прекрати! Прекрати! Хватит!»

Он осмотрел красную полосу на моем подбородке, синяки на плечах, руках и ногах и поцеловал каждый из них. При его прикосновениях меня накрывали волны тошноты, а он описывал синяки, используя оттенки фруктов — сливы, кумквата и манго.