Так что спасение Нади – моя главная задача в этом времени. И надо купить пистолет и хорошенько его пристрелять. Завтра поеду на барахолку!

Барахолки Москвы в 1970 году заслуживают отдельного рассказа. Не пугайтесь, я – вкратце.

Тишинский рынок был одним из колоритнейших мест старой Москвы.

Имя площади дало урочище «Тишина», названное так, вероятно, по удаленности его от шумных проезжих улиц. В XVIII–XIX вв. здесь продавали сено и она называлась Тишинской сенной.

Еще до революции здесь торговали фуражом и сеном, поэтому и тихо было, телеги не гремели, разъезжаясь с густо усыпанной соломой площади. В военное время здесь, как и на многих торговых точках, образовалась стихийная толкучка, рядом Белорусский вокзал, из пригорода везли яйца-картошку, здесь горожане «покупали» продукты на предметы своего быта, никакой роскоши – ложки, чашки, отрезы ткани. Кончилась война, исчезли телеги, а Тишинка осталась.

Практично, дешево и уникально – вот какой рекламный слоган подошел бы Тишке, но пока даже термина такого не существует. Это была самая крутая совковая барахолка. Нет, была там, конечно, и сельхозпродукция – черемша, свинина, яблоки, но это потом, на закуску. Каждый озабоченный своими социальными амбициями большой город считает необходимым, как экзопикантоное дополнение, иметь в своей структуре и «блошиный» рынок.

А в 1868 году журнал «Москва» писал: «…Тишинская площадь… отличается сравнительно большим торговым оживлением. Она имеет вид треугольника, в вершине которого находится довольно сносный трактир «Грузия»… С одной стороны – поле, с другой – Садовая, с третьей – поблизости Зоологический сад и Ваганьковское кладбище. Эта местность находится на выезде из города…Положение ее совершенно центральное, для приезжающих крестьян имеются… довольно сносные трактиры и в настоящее время содержатся четыре постоялых двора… Жители этой местности, сколько мы могли узнать, убеждены в необходимости устройства рынка на Тишинской площади».

На Белорусский вокзал везли из деревень яйца, картошку и прочие плоды огорода, чтоб поменять на отрезы тканей, чашки, ложки – все, что оголодавшие горожане несли из своих домов. Вывернутые в подъезде лампочки и погнутые алюминиевые плошки соседствовали с побитом молью боа из чернобурки и французскими кружевами.

Именно на Тишинке снимали Операцию «Ы». В кадр попали открытые прилавки и деревянные торговые павильон. Здесь же торговали дынями Басилашвили и Гурченко в «Вокзале на двоих».

Засветилась здесь и французская кинозвезда – Марина Влади. Высоцкий тогда жил неподалеку, на Малой Грузинской, 28, и Марина отправилась за овощами. Пришла и, смеясь, рассказывает, что идет по рынку, а в спину шепот: «Смотри, под Марину Влади косит!».

К 1967 году, когда Марина Влади приехала в СССР, в ее фильмографии было уже более пятидесяти картин. Но принимали ее как колдунью Ингу. Еще до знакомства с Мариной Влади Владимир Высоцкий влюбился именно в ее героиню. Увидел ее на экране и самонадеянно заявил: «Я на ней женюсь». Жениться на ней мечтали едва ли не все мужчины, но именно ему это удалось. К моменту встречи с Мариной Влади Высоцкий был уже дважды женат и ухаживал за студенткой ВГИКа Татьяной Иваненко. В результате Марина Влади вступила в актерский профсоюз и Коммунистическую партию Франции. Благодаря этому поступку Влади стала в СССР любимой актрисой не только у зрителей, но и у чиновников. Ей с легкостью выдавали въездные визы, ее воспринимали чуть ли не как «посла доброй воли» между двумя странами.

О том, что Владимир пьет, ее предупреждали их общие друзья, да и сам он признавался, что пить ему нельзя. Но Марина не сразу поняла, насколько серьезна у ее возлюбленного проблема с алкоголем. Сначала ей казалось, что от выпивки он раскрепощается и веселеет, тем более что и сама она оценила прелесть русской водки, согревающей в слякотные осенние дни и позволяющей расслабиться. Но вот однажды Владимир не вернулся вечером, а среди ночи Марине позвонили и попросили срочно его забрать. И ей – французской актрисе, любимице миллионов, «колдунье» – пришлось брать такси и ехать в чужую неопрятную квартиру, выволакивать на плече стонущего, грязного, пьяного мужчину, потом отмывать его, приводить в чувство.

Но – к делу!

Лежали грудами старые книжки, строго смотрели на окружающую вакханалию потемневшие иконы, и разбитной инвалид убеждал молодую пару приобрести необходимые в хозяйстве якорь крейсера «Аврора» и маузер Дзержинского.

Маузер меня ненадолго заинтересовал, но он оказался выхолощенным – стойка рамки профрезерована совместно со стволом. Заметив интерес дед подмигнул и сказал шепотом:

– Есть боевой револьвер 1905 года. Прицел конечно не тот, но вблизи нормально бьет.

– Почем?

– За 120 рублей отдам.

– А патроны?

– Найду немного. К нему от ТТ подходят и вообще многие с калибром 7.62.

– Это я понимаю, но родные лучше. А модель какая – офицерская или солдатская[4]?

– Ты я смотрю в оружие сечешь не по детски, с самовзводом, удобный.

– Я тебе дед не мокрушник какой, мне в тайге от зверя отбиваться.

– Так возьми ружжо, у меня и обрез есть.

– Пулемет на чердаке тоже есть?

– Откуда знаешь…

Мы оба засмеялись. Дед сказал:

– Ну поедем наган смотреть, деньги с собой?

– Деньги я тебе отдам в людном месте, например на почте, когда наган у меня в кармане будет лежать. А с собой у меня только трояк. Я парень битый.

До Ховрино, где жил уголовный дед, добрались на его стареньком Москвиче из первых моделей. Название села Ховрино связано со старинным и знатным родом Ховриных-Головиных. Прозвище «ховра» (неопрятный, нечистоплотный человек) получил его сын Григорий, активно участвовавший в жизни Московского государства. В истории Москвы он известен строительством каменной церкви Успения в Смоленском монастыре. Он же в 1405 году построил за свой счёт в Симоновом монастыре каменный храм. От Григория Ховры и пошла фамилия Ховрин. Сын его, Владимир, был пожалован в бояре. Естественно, при своем богатстве Григорий Ховра обзавелся под Москвой вотчиной, на месте которой выросло селение Ховрино на реке Лихоборке.

Нынешнее Ховрино – унылый поселок городского типа с облупившимися пятиэтажками и множеством частных домиков. Зато зелени много – рядом – Химкинский лесопарк.

Дед отворил калитку, вошли. Никакой угрозы я в его запущенном и ветхом доме не почувствовал. Но паранойя прежней жизни похвалила – мол, все правильно сделал. Вернувшись в Москву остановились у первой попавшейся сберкассы, где я снял с книжки нужную сумму. У меня в семидесятом лежало на трех сберкнижках около 20 тысяч, накопленных с визитов на старые кладбища и гонорары. А гонорары в этом времени хороши, не сравнить с подачками издателей в 2000 году. За простой подвальный очерк в «Комсомольской правде» на 250 строк мне заплатили 180 рублей – месячная зарплата старшего инженера на крупном заводе. А за сборник о животных в «Детгизе» мне только аванса выдали 2500.

Дед дал мне для оружия ветхую сумку, её и получил в сберкассе в обмен на деньги. Я купил обрез трехлинейной винтовки, наган и дамский, каким-то образом попавший в закрома этого вора на пенсии. В 1911 году именно такое оружие принесло неслыханную популярность производителю – «Карл Вальтер Ваффенфабрик». Это я помнил, так как в юности очень увлекался стреляющими игрушками, но было это в первой жизни.

Бережно придерживая сумку за дно, я поймал такси и дома, тщательно запершись в кабинете, открыл её. И захохотал.