- Ну что ж, придётся пойти на радикальные меры.
- У тебя вообще никаких принципов.
- А у тебя вообще никакого чувства юмора.
- Что-то не до смеха.
- Конечно, у тебя вся жизнь перед глазами пронеслась сегодня.
- А у тебя - нет?
- А меня нельзя убить.
Кажется, она перестаралась. Или он подумает, что она чокнулась, или начнёт её бояться.
Судя по тому, как сосредоточенно Артур занялся их чемоданами, он выбрал первый вариант.
Оксана невозмутимо читала.
В глубине коридора - за стеной, а может быть, за двумя, а может, за тремя - акустика же здесь совсем другая - зазвенело разбившееся стекло.
<p>
***</p>
Дождь снова настукивал свою монотонную песню. Ему вторили пальмы, инжиры, иланг-иланг и гибискус. Чёрная тень полоснула небо: промокший призрак примостился на карнизе и накрылся крыльями. Недовольно блеял и хлестал хвостом сигбин, выкапывая из-под запутанных корней кустарника несчастных зверьков и жуков. С веранды доносились гулкие шаги: даже утопленнику надоело такое обилие воды.
Итан не спал. Он думал о Софии. По иронии судьбы, она легко смогла бы его убить и её единственную он не хотел в это впутывать. А ещё она зачем-то избавлялась от его близких, которые смогли бы заменить её в этом деле или вообще отстранить - как Жуан.
Корыстолюбием она не отличалась. Ссориться ни с кем не стремилась, хотя общительной её уж точно не назвать. Что же ей нужно?
Под окном звучали приглушённые голоса. Чандрасена всё-таки сделал по-своему. Охранники решили переждать дождь на веранде?
Вот с ними разговаривает Жуан - просит закурить. Вечный попрошайка. Могила его не исправила.
Дивьяни говорила, что напал не человек... От страха ещё и не то привидится...
Ему самому сейчас - страшновато. Мягко говоря.
Снова плачет ребёнок...
Нет, это птица. Просто птица.
Придётся всё-таки закрывать окно на ночь. Жаль.
Постараться уснуть.
От снотворного он, как назло, сегодня отказался. А София, как ни странно, не настаивала.
Знакомые шаги. Легка на помине.
Белая тень проплыла по комнате и, как птица, складывая крылья, опустилась на постель.
София присела на краешек кровати и поправила подушку под коленями Итана.
- Не спишь?
- Это ведь ты?
- В смысле? - белая рука с длинными ногтями легла на одеяло.
- Ты - всех троих?
- Что ты такое говоришь? Я, между прочим, пришла помочь тебе, а ты обвиняешь меня бог весть в чём.
- Помочь?
- Исполнить твоё желание, - София улыбнулась и убрала с лица волосы. На бледных щеках змеились бугристые шрамы.
- Господи, что у тебя с лицом?
София нахмурилась и провела когтистыми пальцами по щекам:
- А, это. Просто я сегодня не накрашена.
Она нежно смотрела на него бездонными зрачками - так близко, что он даже мог видеть собственное отражение. Перевёрнутое вниз головой.
- И... как же ты поможешь? Застрелишь, зарежешь, задушишь?
- Нет, всё гораздо проще, - София улыбнулась серыми губами. Рубцы-змеи извивались над уголками рта. Она доверительно наклонилась. - Я тебя съем.
- Значит, Дивьяни всё-таки взяла не ту сахарницу...
- Тихо. Тш-ш-ш, - холодная ладонь зажала ему рот. - Ты не заговоришь мне зубы. Я очень проголодалась. И я не хочу портить себе аппетит рассуждениями о вечном.
Что бы ни значил весь этот бред, он понял, что София свято верит в то, что говорит. Глядя в эти стеклянные глаза, на своё опрокинутое отражение, он почему-то тоже ей поверил.
И почему-то очень захотелось жить.
На тумбочке - справа от кровати - стоял графин с водой. И стакан. На овальном подносе. София принесла его из дома. Говорила, что дорог как память.
Вложив все немногие силы, что в нём оставались, Итан приподнял правую руку. Она сильно дрожала - и он боялся, что в самый последний момент промахнётся. Но воля к жизни возобладала, и он смахнул на пол поднос. С графином и со стаканом.
София вскрикнула и кинулась собирать осколки.
Хлопнула дверь. Дивьяни подскочила к Софии и выстрелила в упор. Под лопатку.
София вздрогнула, но приступ педантичности не прекратился. Не отрываясь от уборки, она дала ногой подсечку. Дивьяни упала, от удивления выронив пистолет.
