– Предупредить всех нужно, – сказал Шустрый Гера. Самое ожидаемое предложение с его стороны. Кому, как не ему, Вестнику Старика, могла прийти в голову эта мысль? Тысячелетиями проживая на Олимпе, он отыскивал тех, кого поручал найти Зевс, и передавал им то, что поручал передать Зевс. Мальчик на побегушках. Правда, не у кого-нибудь – у самого Громовержца.

– Зачем? – резко спросил я.

– Что ты имеешь в виду?

– Зачем предупреждать их об опасности? Если вы можете чувствовать друг друга, значит, все уже знают, что Зевса, Аполлона и Афродиты больше нет. Спорю – они пришли к тем же выводам, что и вы?

– Они не знают подробностей, – возразила Афина.

– Для того, чтобы насторожиться, подробности не нужны. К тому же обстоятельства смерти у всех троих разные. А при таком раскладе подробности только повредят, потому что каждый будет примеривать их на себя. Убийца же – если он есть – довольно умен и каждый раз изобретает новый способ устранить жертву. Поэтому, если я буду опасаться мяча для гольфа, пули или грабителей в темном переулке, меня очень просто будет отравить или подстроить автокатастрофу.

– Что ж, ты прав, – согласился Прометей. – Но нам все равно нужно что-то предпринять.

– Я не знаю, что вы могли бы предпринять, – честно признался я. – И я не знаю, как вы меня нашли…

– Я тебя тоже могу чувствовать, – Шустрый Гера скромно потупился.

– … и зачем вообще меня сюда позвали, – проигнорировав его признание, докончил я.

– Что значит – «зачем»?! – неприязнь Афины, которая на протяжении всего разговора ощущалась почти физически, растворилась в ее безмерном удивлении. – Ведь ты один из нас!

– Давно?

– Но ты все равно олимпиец!

– Брось! – я поморщился. – Никогда и никто из вас, родственников Зевса, не считал меня полноправным обитателем Горы. Да это, наверное, так и есть. Я прожил среди вас долгие тысячелетия, но не научился чувствовать других на расстоянии. Я чужак. Я из Фракии. Я из другого Пантеона. Так что, говоря начистоту, ваши проблемы меня не касаются.

– Иными словами, ты думаешь, что убийца до тебя не доберется, раз ты не наш кровный родственник?

– Не самое тонкое замечание для богини мудрости, а? На самом деле мне все равно – доберется он до меня или нет. Я прожил огромную и, на мой взгляд, не самую плохую жизнь. Если мойры решат, что она должна закончиться – что ж, так тому и быть.

– Мойры определяют направление, а не путь, – мягко проговорил Прометей. – Только тебе решать, какой дорогой ты в этом направлении пойдешь. Выберешь ли разбитый проселок или великолепный автобан? А может, вообще предпочтешь идти пешком – через горы и овраги? Выбор за тобой. И уж тем более мойры не могут сказать, на каком километре своего пути ты закончишь движение.

– Угу, – проворчал я. – Они мне как-то об этом же толковали. Но мне все равно.

– Неужели ты ничего не понимаешь? – грозно нахмурилась Афина. Явно забыла, что мы восседаем не на Горе и она уже давно не зам Зевса по организационным вопросам. – Это люди, умирая, попадают в царство Аида и сохраняют надежду возвратиться под солнце. Богам такая роскошь недоступна. Умирая, мы исчезаем навсегда. Просто растворяемся во Вселенной.

– Я знаком с этой информацией, – я скупо улыбнулся. – Но не вижу, как это согласуется с тем, что я должен участвовать в решении вашей проблемы.

– И после этого ты удивляешься, что на Олимпе тебя считают чужаком?

– С чего ты взяла, что я этому удивляюсь? В конечном счете, я сам всегда старался сохранять дистанцию и не слишком сближаться с вами, чтобы не потерять право на собственное мнение – только что говорил об этом, забыла, что ли? Но пока я еще могу распоряжаться собой. А потому разрешите откланяться.

Я поднялся и действительно склонил перед ними голову. Просто жест вежливости, не более.

– Не зря я была против того, чтобы приглашать тебя, – в ярости прошипела Афина.

– Прометей, Геракл, – я проигнорировал ее выпад. – Рад был с вами повидаться. Берегите себя. Мне будет очень жаль, если убийца доберется и до вас. Если, конечно, какой-то убийца действительно существует, а не является плодом фантазии… – и я многозначительно посмотрел на Афину. Та вспыхнула и открыла было рот, но так ничего и не сказала – Большой Гера, сам того не заметив, перебил ее и поставил точку в нашей беседе:

– Ты тоже себя береги.

Он выглядел весьма кисло. Ему не понравилось, что встреча завершилась безрезультатно. Даже пиво сделалось вдруг не таким вкусным. Но повлиять на ситуацию он, увы, не мог.

Возможно, постороннему мое поведение могло показаться странным. Посторонний, возможно, решил бы даже, что я струсил. Однако мое знакомство с нынешними собеседниками длилось не одну тысячу лет, и можно было с уверенностью сказать, что они подобных глупых выводов делать не станут. На Олимпе я слыл кем угодно, только не трусом. Впрочем, от Афины порой можно было услышать и обратное мнение, но от нее в мой адрес вообще что угодно можно было услышать. Даже то, что моя постель заправлена бельем из кожи поверженных недругов. Она, интересно, сама пробовала спать на кожаной простыне, укрываясь кожаным одеялом? Ну да ладно. Я давно научился не принимать близко к сердцу ее выпады. Хотя порой сдержать себя бывало трудновато.

Гипотетический посторонний, опять же, вполне мог упрекнуть меня за то, что я самоустранился, оставив общую проблему ярмом висеть на шее соратников. На что я мог бы ответить этому гипотетическому, что, во-первых, проблему общей не считаю и вообще не очень уверен в существовании какого-то там убийцы; а во-вторых, называть кого-то из обитателей Горы моими соратниками просто нелепо. Я всегда выпадал из обоймы, поэтому сейчас искренне не понимал, с чего вдруг им приспичило пригласить на совет меня, чужака. С Прометея взятки гладки – тот к ратным делам фактически никогда отношения не имел. А остальным? Что – всем сразу стратегическое чутье отказало? Воткнуть в тщательно подогнанный и четко работающий механизм чужеродную деталь – и ждать, что после этого механизм заработает еще лучше? Глупость. Согласись я на сотрудничество – и принесу скорее вред, чем пользу. Ко всему прочему, я всегда старался сам принимать решения, а они на это не пойдут. В первую очередь, Афина, которая с удовольствием заблокирует любое предложение, исходящее от меня. А я в отместку буду принимать в штыки все, что исходит от нее. Да, я могу быть мстительным. Трудно не заразиться этой дрянью, прожив столько тысячелетий на Горе.

Вот почему я не бросил все дела (которых, кстати, все равно не было) и не помчался сломя голову помогать олимпийцам. А отнюдь не из-за того, что своя рубашка ближе к телу. Что до рубашки, то я вовсе не рассчитывал избежать контакта с убийцей, если таковой существует. Это в компании олимпийцев я мог назвать себя чужаком. Или они меня. А для гипотетического постороннего я был вполне полноправным членом Пантеона. Ведь столько тысячелетий вместе со всеми ввязывался в разные авантюры и безумные предприятия – какой же я после этого чужеземец? Вместе с другими обитателями Горы мужского пола не устоял перед чарами Афродиты и наставил рога Гефесту – да разве я чужеземец?.. Впрочем, нет. Последний довод никуда не годится. Афродита и на землю частенько спускалась, наслаждаясь обществом людей – как мужчин, так и женщин. К тому моменту, как я пал ее очередной жертвой, рога Гефеста достигли такого размера, что лично моя шея подобного давления точно не вынесла бы. Единственное утешение – под этой тяжестью он едва ли заметил, что я подкинул ему еще пару отростков. Но, в общем и целом, для убийцы я являюсь такой же мишенью, как и все, кто имеет отношение к Горе. Так что о рубашке, которая ближе к телу, больше ни слова.

Существовал убийца или нет, сказать с уверенностью было невозможно. Зато я наверняка знал, что вероятность его существования отрицать нельзя. Поэтому, вернувшись домой, первым делом занялся разработкой оборонительной стратегии.