готовясь к рауту и дням.

С улыбкой, битою ль щекою,

рукой дрожащей мастерит

пошитый фрак, мечтой влекомый,

что в лучше эру воспарит,

войдёт в великий зал, богатый

из туч и мрака тысяч лет,

в цветочный холл и сад лохматый,

плодовый, ласковый, без бед.

Желает в новый век, наверно,

из эры худшей, рвущей прочь,

а вместо бабочки нашейной

пылает солнце, крася ночь.

Воинские похороны

Земля по крышкам пала -

звук клавиш пианино

средь кладбищного зала

и труб, кустов, осины.

Три выстрела конвоя -

столетний ритуал.

Все почести героям

сам Боже бы воздал!

Плечом к плечу в траншее,

как прежде, и родны.

Цветы оранжереи,

что ныне все мертвы.

Печально залпы дали -

для них последний град.

Пускай внизу медали,

как звёзды, им горят…

Василёк

С добрейшим Машутром, цветочек,

уютных ночей светлячок!

Медальки прекраснейших мочек

сияют с серьговым пучком.

Светилом ясней поднимайся,

пространство собой озаряй,

и счастье творить принимайся,

мечтами, добром засоряй

все взоры, смотрящие грустно

иль вовсе незнавшие сна;

мелодией лейся искусно!

Ты, будто живая весна!

Танцуя в пижамном убранстве,

отпив мёд, цветочковый чай,

войди в мир таблеткой, лекарством,

лечи его, свет излучай,

и радуй печальные лица

улыбкой, чтоб лёд растопить,

цвети и живи озорницей,

какую хотят все любить!

Просвириной Маше

Гламурная болезнь

Вколите мне в губы резину,

желаю бровей татуаж,

из стружки причёску-корзину,

пейзажный, крутой макияж,

моднейших одежд и вещичек,

бутылку vip-vip коньячка,

вполне человеческой пищи,

массаж и шугаринг сучка,

и плавать расслабленно в море,

ныряя за жемчугом днём.

Намажьте на коже декоры

и мушку забейте гвоздём.

Всё это ведь есть у Мальвины!

Кипит аж бревенчатый пыл.

Червяк в голове Буратино

сожрал ум, который чуть был.

Желающий покоя

Дайте, китайцы, покоя,

люди народностей, рас!

Я в мавзолейском покрое

вволю наслушался вас,

вздохов, речей бестолковых.

Взгляды век чешут стекло,

что аж зудят небелково

глаз позакрытых окно.

Будто в окованном трансе,

смирно, без чувства лежу,

но вот внутри так опасно

нервы искрят, и молчу.

Как муравьи над добычей,

стая шакалов, волков,

и вереницею птичьей -

долг и обычай веков!

Коль и схоронят с отпевкой,

тело изведает мреть,

черви, кроты и медведки,

знаю, придут посмотреть…

Sondercommando

Горит чурак телесный,

доел костёр губу,

шкворча тяжеловесно,

летя дымком в трубу.

Коптят носилки, стенки

чуть бледные дрова.

В четыре пересменки

вершат рабы дела

в угоду чёрту, бесам.

Творятся пал и мор.

Печными углем, лесом

стал шапочник, актёр

и жёны их – штакеты.

Дым хлопьями из труб.

И даже щепки-дети

в пылающем жару.

От пламени и крови

краснеет дверь, кирпич.

В весельи адском брови

заказчиков, чей спич

ехидно, зло сверкает

клыками в свете, тьме.