— Ты… — родитель как-то резковато отшатывается, заглядывая в лицо. — Ты не Алексис… ты другой.

— Я живу тут в конце улицы, — он говорит это и прикусывает губу, чтобы не расплакаться, когда видит в глазах папы разочарование.

— Простите меня, прогадал, — кряхтит папа и переводит взгляд с него на отца позади и переменяется в лице. — Ты? — и отступает в сторону дома.

— Да, я, Хелио, — отвечает ему отец и подходит.

— Уходи, тебе тут не рады, — папа шмыгает носом и трет его дрожащей рукой.

— Нет, нет, постойте, не ссорьтесь, прошу вас, — Алексис встревает между ними, не зная, как примирить, поэтому говорит первое, что приходит на ум: — Думаю, ваш сын не хотел бы увидеть вас врагами. Он любил вас обоих, поверьте, и любит до сих пор, — после его слов из глаз папы катятся первые прозрачные капли. — Можете считать меня его посланником. Хелио, выслушайте Ардина, — говорит он, запоздало вспоминая, что отец ведь не называл своего имени при знакомстве и это может показаться ему подозрительным. Однако с его стороны не слышно и звука, потому Алексис продолжает:

— Да, он испугался Зверя и не смог спасти вашего сына… Но в этом нет его вины. Любой человек испытал бы страх перед Зверем, более того, Ардин бы не справился с ним, и вы потеряли бы и его в одночасье, — он поворачивается к отцу, который смотрит на него затуманенным слезами взглядом. Его слова важны для старика: тот на протяжении стольких лет винил себя за трусость.

— Отпустите прошлые обиды, простите друг друга. Вы все еще живы и сможете вернуть упущенное, не теряйте этих минут, ведь никогда не знаешь, проснешься ли ты завтра в постели или не проснешься вовсе, — Алексис говорит последнее, обращаясь больше к себе, и сам начинает дрожать, прислоняя ладонь ко рту. А после передвигает ее выше, вытирая мокрые глаза. Не время проявлять слабость. Не время. — Прошу вас, ваш сын бы очень сильно хотел видеть вас счастливыми. Давайте же…

Родители обнимаются, а после долго о чем-то говорят в доме на старой кухне. Алексис же ждет итогов и вырывает сорняки в саду, складывая их на кучу. Он все не может отойти от ощущения, что впервые поступил правильно.

Алексис приводит клумбы в надлежащий вид, замечая что тут до сих пор растут цветы-многолетники. Как только он перетаскивает кучу сорняков в сторону, на пороге появляется папа и приглашает в дом, рассказывая, что они помирились с мужем и теперь снова будут жить в одном доме.

— Возьми, — к нему подходит отец и тыкает в руки завернутый в тряпку нож. — Не разворачивай, к лезу не прикасайся. Он обработан ликорисом. Если встретишь Зверя… защищайся, — он переходит на шепот. Алексис не спрашивает, зачем. Не спрашивает, почему старик ведет себя так, будто знает все, в том числе, что перед ним Енки, а не человек.

После они все вместе готовят обед и выглядит это так обыденно, будто бы все стало на свои места. Вернулось. Алексис не помнит, когда в последнее время чувствовал себя настолько счастливым. Этот день не хочется портить. Особенно возвращением в тот дом. Потому Алексис после прощания с родителями и обещания зайти завтра «по-соседски», идет прямо к Марку.

Почему-то чутье молчаливо, когда он был рядом с Марком: значит, альфа не опасен, бояться нечего. А если это не так — у Алексиса есть нож.

Он вынимает сверток из кармана, разворачивая по дороге к дому Амори. Ткань местами пропитана и от одного прикосновения к пятнам начинает жечь кожу. И правда яд. Сам нож средних размеров, ручка деревянная, лезвие отблескивает, острое. Алексис видит в нем свое отражение, и ему мерещится, что его глаза светятся янтарным. Он прячет нож.

«Показалось», — думается.

У дома он встречает Амори и Марка, собирающих ранние яблоки в саду.

— Я зайду? — вместо приветствия спрашивает он.

— О, Алек, проходите, — подзывает к себе Амори. — Яблочко будете?

— Нет-нет, спасибо, — Алексис качает головой, пробираясь вымощенными дорожками к яблоням. Но Амори его не слушает и все-таки впихивает в руки вытертое об одежду яблоко.

Алексис вертит фрукт, рассматривая. Зеленый, небольшой. Он помнит этот терпкий привкус едва спелых кислых яблок. Вкус детства. Алексис прижимает его к груди и спрашивает:

— Не знаете, есть ли тут поблизости где купить дом? Мы с мужем решили расстаться, а уезжать отсюда я не хочу.

— Ой, расстались? Как же так! Ай-яй… — Амори прислоняет ладонь ко рту, а Алексис замечает боковым зрением, что Марк довольно улыбается и сразу же прячет это. — А дома есть, я сам вон продаю дом родителей, они лет семь уже как отошли в мир иной, дом пустует. Можете посмотреть, если приглянется, берите, за полцены отдадим, как соседу. Можем и побольше скидку сделать, вам не жалко. Марк, слышишь? Возьми ключи там, в летней кухоньке, и покажи Алеку дом.

Альфа кивает, вытирая руки о садовый фартук. Идет умываться, приглаживая пушистые волосы цвета темного меда мокрыми руками. Алексис наслаждается этим видом, не скрывая взгляда перед Амори, который явно замечает его интерес к своему «приемному сыну».

Марк снимает фартук и по обычаю вешает на место, подзывая жестом к себе. Как и прежде, молчалив. Алексис идет за ним, рассматривая широкую спину. Рот наполняется слюной — непроизвольно. Но Алексис не хочет его крови. Он хочет… кое-чего другого.

Марк приводит его к дому, где в прошлом жил Амори. Оборачивается на него, придерживая калитку открытой и жестом приглашая войти первым. Но Алексис не заходит, останавливаясь напротив. Альфа слишком пристально на него смотрит.

— Что? — не сдерживает любопытства Алексис.

— Они поменяли цвет, — Марк приближается и договаривает: — Твои глаза… янтарные.

— А твои — людские, — хмыкает он, всматриваясь в непонятного оттенка радужки глаз альфы. Они только в свете солнца отблескивают желтизной, в темноте же света не излучают.

Марк человек. Зато Алексис — Многоликий Енки. И прямо сейчас он собирается воспользоваться превосходством.

Завлечь.

========== Глава 8. На чердаке ==========

Дом пахнет пылью, стариной и сушенными травами. Алексис осматривается. Обстановка мало поменялась: видать, родители Амори не спешили менять расположение предметов. Стены то тут, то там потресканы, в углу потолок покрыт цвелью — крыша протекает.

Алексис проходит в комнату Амори. Даже картина на стене — и та на месте. Кровать накрыта покрывалом. Алексис стягивает его, вспоминая, как часто оставался у Амори и ночевал с ним тут. Было весело делиться историями до глубокой ночи. Посмеиваться, дурачиться, стараясь громко не шуметь, чтобы не разбудить старших. Теперь это все кажется таким далеким, будто происходило не с ним.

— Ты иногда странный, — произносит Марк за спиной и включает при этом свет.

— Погаси, — просит Алексис, жмурясь. Прикрывает глаза ладонью.

Он и не думал искать включатель — и так хорошо различает окружающие предметы. Лампочка тусклая и мигает, видимо, проводка неисправна.

Марк тяжело выдыхает. Чешет затылок и все-таки выключает свет.

— Ничего не видно, — говорит альфа. Приближается. Чем ближе он, тем отчетливее скрип половиц и ускоренное сердцебиение.

— А зачем нам свет?

Алексис поворачивается, осознавая, что в скудном освещении через окно Марк не увидит на его лице довольную ухмылку. И не ухмылку даже — оскал, обозначающий, что все идет по плану. По внезапно возникшему желанию — настолько мощному, что и мысли нет о сопротивлении.

Он хочет Марка, и он его получит.

Прямо сейчас.

Что-то непривычное отзывается на его мысли, вызывая волну по коже. Энергия эта останавливается на кончиках пальцев, и Алексис приподнимает руку, рассматривая. Чувствует, но не видит.

Говорят, Енки могут навевать эмоции. Контролировать людей. Знать бы только, как — силой мысли, ритуалами? Тело будто само подсказывает. Покалывания в пальцах намекают — высвободи, прикоснись к Марку, передай ему импульсы, зачаруй.

Алексис хмыкает.

«Кажется, я выбрал Марка своей парой. И точно как писалось, я не намерен его отпускать. Это похоже на больную одержимость… но мне нравится. Нравится видеть, что и без моего влияния Марк ко мне небезразличен. Его сердцебиение, дыхание, запах», — он улыбается в полутьму, чуть приподнимая подбородок. — «Он весь мой».