На должность программиста-корректировщика и сетевого менеджера я устроился год назад после универа. В принципе, работа непыльная, платят достаточно. На улицу выходить не нужно: сидишь себе в тишине, щёлкаешь мышью, строчишь свою часть программы (каждый корректировщик пишет одну страницу, один шаблон, потом отсылает в головной центр; над одной программой, например над графическим редактором, может корпеть человек сто по всему миру), отправляешь её и получаешь онлайн денежный перевод.

День пролетел, как всегда, незаметно. Программу я отослал своему сменщику в половине одиннадцатого ночи. Отполз от компьютера, щурясь и протирая глаза. Когда резко отходишь от монитора, перед глазами некоторое время висит сплошное тёмное пятно – отпечаток экрана, и нужно долго тереть веки чайными пакетиками, чтобы прийти в норму. Трикс копошится где-то в углу, наверное, опять ест мои газеты. Иду на кухню, делаю себе кофе. Очень крепкий – три ложки и без сахара. Ночью не сплю, заваливаюсь под утро, часа в четыре. И просыпаюсь в семь, иногда пораньше.

Я тот человек, который будет три часа искать в интернете фильм, под который захочется заснуть. Трафика осталось 5 гигабайт, должно хватить. Натыкаюсь на очередной ужастик, разваливаюсь на диване. Трикс, привлечённая мерцанием экрана, сидит рядом и делает вид, что тоже смотрит. Интересно, она что-нибудь понимает? Я, например, нет. Ставлю фильм на паузу и отрубаюсь, еле успев допить кофе. Опять не помог! И так, в принципе, проходят все мои дни…

Трикс, свернувшись, лежит на спинке дивана, игнорируя меня совершенно. Люблю выражаться вычурно и фигурально (где это я взял такую фразу?). За окном по-прежнему метель, сквозь которую изредка можно заметить силуэты людей и машин, робко ползущих сквозь белый занавес. Маршрутки тут не ходят, автомобиль есть практически у каждого, чаще всего это внедорожники с квадратными колёсами. Да, мы такие. Только у нас может выпасть полметра снега 30 мая и растаять к 3 июня; только здесь у машин большие квадратные колёса, как в кошмаре конструктивиста, и поездка на них заставляет почувствовать себя участниками родео. Только тут в самый разгар метели можно увидеть на улице девушек в одних тонких лосинах и кофточках, потому что, едва выскочив из магазина, они ныряют в тёплый автомобиль. В принципе, если бы в машину помещался холодильник, а не переносная сумка- рефрижератор, можно было бы жить в ней, а не только ездить. У меня, например, машины нет, продал. Сейчас они словно испарились: город утопает в белой мгле, будто сгинул вместе со всеми жителями.

Зачем я вообще всё это пишу? Ощущение, что к жизни забыли добавить сюжет. День проходит за днём, год за годом, свистнуть не успел – всё, амба. И останется от меня тире между датами. Воображаю себе эпитафию на памятнике: жил тут такой-то, родился, полайкал немного смешные картиночки в интернете и умер. И больше добавить нечего. Проще написать огромными буквами «Offline». «Не в сети». Причина смерти – не смог оторваться от интернета, до последнего тянулся дрожащим курсором к отметке «Мне нравится». Девяностолетний старик – пытался, пока не окочурился, представили? О, вот и я не могу представить, что доживу хотя бы до тридцати. А-ха-ха! Думаете, у меня депрессия? Нет, ничего подобного, это я так развлекаюсь. Живу в одиночестве, разговариваю сам с собой, с крысой, ворчу на всё подряд. Одиночество? Я привык. К тому же одиночество – вещь неоднозначная. Иногда ты никому не нужен. А иногда никто не нужен тебе. Это мой случай. Зачем мне, например, друзья и девушки? Девушка, впрочем, у меня была, но это вам не важно, это я не скажу. Друзья? Нет, я вижусь с миром максимум пару раз в месяц, когда атакую соседний магазин. Зашёл, обвёл покупателей недовольным взглядом, боком пробежал по отделам, купил двадцать упаковок лапши быстрого приготовления, кофе «3 в 1», колбасу, колу, пиво, ещё какие-то вещи, расплатился картой – и только меня и видели. Я животное смирное, домашнее, выйду куда-нибудь – сразу подхвачу простуду с кучей осложнений. Страшный зяблик, и правый глаз дёргается. Боитесь? Мало боитесь. А в принципе, я над вами издеваюсь, дорогие, – те, кто сидит по ту сторону книги. Можно было бы уже догадаться и захлопнуть мою бредятину! Не умею самопиариться.

Как-то вздумалось мне вызвать дух. Позвал Джесса, раздобыли книгу (последний выпуск «Плейбоя»), ножницы, свечи, красную ленту (пришлось пожертвовать шарфом). Всё как полагается. В полночь сели за стол, зажгли свечи и утробными голосами завыли: «Дух приди!» Вызывали Эдгара По. Хрипели призыв потусторонним силам раз пятьдесят. На шум пришли только тараканы. Наверное, По не понравилась обнажёнка в «Плейбое», не иначе.

У меня есть ещё небольшая веранда с передней стороны дома. Она вся состоит из окон – до пола, застеклённых, не пластиковых, неизвестно кем побелённых облупившейся по углам извёсткой. Пол там деревянный, потемневший от времени и скрипящий от каждого вздоха. Среди окон трудно заметить дверь наружу, чаще всего закрытую на толстый железный замок. У задней стены, где расположен вход в дом, я поставил себе кресло, привезённое из прошлой жизни. Большое кресло-качалку, даже диван-качалку, тоже скрипящую. Обожаю сидеть там, кутаться в коричневый меховой плед и раскачиваться часами взад-вперёд. При этом я вхожу в транс и не слышу ни звука, ни скрипа. Просто качаюсь и смотрю в окна.

За ними – сад. Большой, огибающий весь дом по периметру. Плодовые культуры. Когда был дождь, эти самые культуры – высокие, стройные кусты (выше меня, почти деревья) красной рябины и оранжевой ужасно кислой облепихи – торчали голые, воздев к небу тонкие ветки, усыпанные ягодой, которую некому было собирать. А внизу краснела и чернела уже гниющая смородина, опавшая на землю от одного моего касания. Даже обидно было ходить, тяжело ступая грязными от дождя сапогами по перезревшей мягкой ягоде, превращавшейся в разноцветное месиво, вдавленное в мокрую чёрно-бурую землю. Ягоды я собирать не стал, взял только пару чашек облепихи, оставив остальное птицам. Кусты кое-как укрыл, набросав на них толь и листья.

Сейчас зимний сад утопает в снегу. С моего места на веранде видны две рябины, стоящие совсем рядом, полускрытые толстой снежной шапкой. Сегодня снаружи тепло, теплее, чем в доме, и снег, мокрый и пушистый, валит по-прежнему. Из-под белого покрывала виднеются тёмно-красные рябиновые гроздья; ягода, уже слегка гнилая, мёрзлая, иногда падает на землю под собственной тяжестью и тонет в наметённом под деревцем сугробе. Рядом стоит куст облепихи, с него ягоду ободрали ещё в декабре. Птицы, кажется снегири, прилетали стаями, облепляли куст и грызлись из-за крошечных, лопающихся от нажатия плодов. Я их не прогонял, они меня не замечали: зимой почти не выходил из дома.

Хорошо сидеть на холодной веранде, по уши в пледе, когда начальник не прислал тебе утром программу. Это значит, я могу позволить себе выходной. Трикс на веранду не пошла, осталась лежать на диване дома, уставившись в стену. Там должен был быть телевизор, но он мне не нужен, всё есть в ноуте. Так что можно сидеть на качалке и раскуривать сигарету за сигаретой. Бросаю курить, знаете ли… От трёх пачек в день перешёл к двум в неделю, но всё равно очень хочется. Веранда не проветривается, запах дыма останется надолго; он въестся в плед, в доски пола, в крепкий кофе без сливок и сахара и будет медленно стекать вниз по горлу в мои истосковавшиеся по нему лёгкие. Хорошая затяжка. Ноут на коленях греет лучше обогревателя, как кошка.

Мне мерещится или в дверь кто-то здорово стучит? Осторожный, но довольно настойчивый стук говорит, что придётся выйти из транса и идти к двери, да ещё ключи искать. Так, ключ в кармане. Окна над дверью замёрзли, покрылись витиеватыми узорами льда, сквозь них почти ничего не видно. Незамёрзшее только одно окно – в стороне, там, где моё кресло.

Открываю дверь, невольно вздрагивая от ворвавшихся на веранду холодного воздуха и снежного вихря. На пороге стоит закутанная с ног до головы девушка. Мельком оглядываю белое, слегка расклешённое пальто до колен, светло-серые сапоги, розовый пушистый, облепленный снегом шарф; из-под бело-розовой шапки на меня смотрят чуть раскосые зеленовато-серые глаза.