Обложной дождь и тучи, да, вижу.
- Я тогда в следующее воскресенье приду. - Она вдруг улыбается, и капли дождя у нее на лице сияют. - Ну, до свиданья.
Она уходит по тропинке, не оборачиваясь. Из часовни выходят старушки, открывают зонты. Священник поднимается наверх по лестнице, я слышу, как он ворчит: "На дачу не проедешь, весь день коту под хвост пошел..."
Голуби под навесом клюют рассыпанные крошки. Я говорил, что люблю голубей?
С неба льет чудесный, восхитительный весенний дождь...
***
Вообще-то на небесах редко говорят о Земле, разве что "Для каждого она своя". И еще: "Любить на Земле - значит, потерять".
Я понял, что это такое, когда обзавелся кошкой. Сейчас Джела совсем юная, ей меньше года, у нее блестящий черный мех, острые когти и аппетит молодого тигра. Но пройдет каких-то семнадцать-восемнадцать лет... Нет, не хочу даже думать об этом. И терять больше никого не хочу, а значит и находить.
Так я считал еще три недели назад. Пока девушка с фигурой подростка, серыми глазами и темно-русыми волосами, пушистыми, как кошачий мех, не стала рисовать мой портрет.
Помню, она пришла в воскресенье, часам к одиннадцати. Распогодилось, солнце пекло вовсю. Девушка тащила большую сумку, и я рассердился на дурацкое условие, не позволяющее до темноты принять человеческий облик и помочь ей. Она остановилась у часовни, бережно опустила сумку на тротуарные плиты, вытерла испарину и помахала мне рукой. Потом, к моему удивлению, подбежала к стоящему во дворе священнику и о чем-то его попросила. На секунду я испугался, что священник будет ее поучать, как поучает женщин, приходящих на проповедь. Но он вдруг разулыбался, до меня донеслось:
" ...Ладно, когда закончишь, можешь поставить во-о-н туда, в кладовку. Не бойся, она запирается на ключ".
Взял сумку и сам перенес ее к моему постаменту. Оценивающе взглянул на меня, одобрительно - на девушку и вернулся в церковь.
Девушка улыбнулась мне.
- Привет. Разве в церкви говорят друг другу "ты"? - И, не дав мне времени подумать, продолжила. - Значит, я тоже могу говорить тебе "ты"?
Очевидно, решив, что молчание - знак согласия, она открыла сумку и не без труда вытащила оттуда раскладной стул, странную конструкцию из дощечек (как оказалось, подставку для бумаги), коробку карандашей и под конец - большую белую шляпу. Надела шляпу, уселась на стул и принялась рисовать. Посмотрит на меня, потом быстро-быстро водит карандашом по бумаге. Мне нравилось, как она на меня смотрела. Как на письмо, в котором написано что-то приятное, но очень мелким почерком. Чем дольше всматриваешься, тем больше прочтешь.
Один листок сменял другой, девушка рисовала молча, сосредоточенно, не отвлекаясь ни на жару, из-за которой выступали капли пота на лбу, ни на нескольких любопытных, подходивших поглядеть.
Спустя полтора часа она отложила карандаши, вытерла лоб влажной салфеткой, но не ушла, только села поудобнее, наклонившись и подперев рукой подбородок. Наконец сказала:
- Здесь так хорошо работать... А в общежитии я все время отвлекаюсь - нас трое в комнате, не считая гостей, - Вздохнула. Потом опять повеселела. - Знаешь, что? Этот... настоятель - он тоже хочет твой портрет! Так обрадовался, когда я сказала, что оставлю рисунок в церкви. Я, конечно, оставлю, я же для тебя рисую! Но не сегодня. Сегодня я даже не покажу тебе, что получилось.
Встала, аккуратно сложила листы в сумку. Стул и деревянную подставку унесла в кладовку, и я подумал: так вот о чем она говорила со священником!
Перед тем, как уйти, девушка еще раз подошла ко мне. Пообещала:
- В следующее воскресенье я приду пораньше. Хочу посмотреть, как солнце светит тебе в затылок.
Солнце просвечивало сквозь поля ее шляпы, освещало ее всю, пока она шла к калитке. И только когда девушка скрылась из виду, я вспомнил слова об общежитии. Художники - одни из самых важных людей на Земле, вместе с музыкантами и садовниками. И ей негде работать! А у меня дом в три комнаты, не считая кухни. Нам с кошкой всегда хватало кабинета с книгами, телевизором и кушеткой... К тому же, я слыхал, женщины любят кошек.
Надо предложить девушке пожить у меня. Только как это сделать? Сколько я ни ходил поздним вечером мимо городского парка, больше ее не встречал. А когда она приходит в церковь, я каменно молчу.
Несколько дней я мысленно решал эту задачу, и только в среду придумал: надо оставить возле постамента записку! Еще день я сочинял текст записки. Как обращаться к тому, чьего имени не знаешь?
В конце концов написал: "Пожалуйста, давайте встретимся в девять вечера в парке на том же месте". ...А как подписать? Имена ангелам дают люди, мне пока что не дал никто. Придумал! Надо нарисовать крыло. Крыло получилось похожим на ощипанную ромашку, но девушка художница, она поймет.
Перечитал. Записка получилась точь-в-точь приглашение на свидание. Смешно. Как будто я могу... А впрочем, могу, наверное. Хотя нет, зачем это ей... У нее наверняка есть парень. А я только по годам, проведенным на Земле, на десять лет ее старше.
Я успокоился и до субботы был доволен собой. А в субботу мне ужасно захотелось узнать, что все-таки девушка ответит, если я приглашу ее на свидание. И что скажу я? Пошучу, конечно. Что-нибудь вроде: "У тебя нет аллергии на каменный пух? Обещаю во время прогулки не линять и не хлопать крыльями!"
В воскресенье я вернулся во двор часовни задолго до рассвета. Спрятал записку в листьях клевера возле постамента - так, чтобы уголок торчал наружу - и приготовился ждать.
Семь утра. Священник открывает тяжелые церковные ворота. Четверть восьмого. Две женщины, помощницы священника, одна за другой поднимаются по тропинке. Та, что постарше, сразу идет в церковь, другая, побойчее и помоложе, обходит церковный двор. Подвязывает жимолость, отбрасывает с тротуара сухую ветку. Подходит к моему постаменту, сердито фыркает, наклоняется, брезгливо поднимает кончиками пальцев мою записку и, не глядя, бросает в ближайшую урну.
