Прав оказался Федор: в том же году возмужавшему царю наскучили потешные игры. Стал он по-настоящему с соседними государствами воевать, границы своего царства укреплять. В одной стороне война затихала, а в другой разгоралась. Где участвовал в сражениях, ставший офицером, Меншиков там с ним воевали и его телохранители. Никита прикрывал своего командира спереди, а Федор сзади. Так, бесстрашная тройка билась с турками в Крымской войне, а потом освобождала исконно русские земли в Прибалтике.

Но не всегда друзьям сопутствовала удача. В 1700 году в сентябре храбрая тройка под крепостью Нарва еле ноги унесла. Царь Петр тогда к той крепости подогнал целую армию с пушками, с мортирами. Но попытка захватить у шведов Нарву окончилась конфузом. При меньшей численности войск шведам удалось отогнать русских от крепостных стен и захватить много добычи. Достались врагу тогда почти все русские пушки, мортиры и обозы с провиантом.

Отступающих русских, шведы продолжали преследовать, кого настигали, кололи в спину штыками. В том бесславном бою Никита был ранен в бедро. Кость не задело, но рана сильно кровоточила, и на ногу нельзя было ступить. Федор сумел перевязать друга, остановить кровь, поднатужившись, взвалил его на спину и пока силы были, бежал, неся на плечах неподъемную ношу. А шведы уже рядом.... Упал Федор в высокую крапиву, прикрыв собой раненого.

–Тихо, земеля, не стони, – зашептал он ему, – может, пронесет. И пронесло. Враги рядом пробежали, не заметили гренадеров. Поздно ночью разыскал Федор свой батальон и передал раненного в лазарет. Неудача под Нарвой не остудила воинственный пыл царя Петра, а наоборот вдохновила его готовиться к войне со шведами, с еще большей энергией. С церквей тогда по его приказу колокола поснимали, передали их на мортиры и пушки. По деревням молодых мужиков насобирали, согнали их в многочисленную армию, гоняли их с мушкетами до седьмого пота. Маршировали солдаты, учились по-настоящему воевать, а куда им было деться? Многие тогда не выдерживали такой муштры, убегали, но их догоняли и связанных привозили назад.

И ровно через два года и тоже осенью Меншиков со своими телохранителями стал участником штурма шведской крепости. На этот раз крепость называлась Нотербург и стояла она на острове посреди широкой полноводной Невы, Ту крепость наши предки называли Орешком, а позже она стала называться Шлиссельбург, что значит «ключ-город». При штурме той крепости Федор погиб, а Никита чудом остался жив. Такого ада ему видеть еще не приходилось.

Меншиков сам рвался в бой за чином, но на приставленную лестницу первым не полез, пропустил богатыря Босого.

С крепостной стены шведы бросали камни, бревна, лили горящую смолу, стреляли из мушкетов.

Наконец и Меншиков с Федором на стене. Александр Данилович без офицерского кафтана, в шелковой розовой рубахе, красавец, умел себя показать. Никита знал силу шпаги Меншикова, сам его тренировал. Этот поручик из низов, из простого люда, в бою не дрогнет, не предаст, увертливый и хитер как черт.

С такой подмогой Никита пошел вперед за ним Федор, а за Федором бросился Меншиков, за командиром и весь отряд. Шведы не выдержали натиска и отступили.

Удача передового отряда Меншикова вдохновило войско, и вторая партия лестниц взметнулась на стену.

Царь Петр, разгоряченный боем с подзорной трубой стоял на возвышенности в окружении генералов, с улыбкой следил за розовой рубакой и возгласами реагировал на успехи отряда штурмовиков.

Вскоре штурм перешел в побоище, в грабеж, в насилие. Над крепостью шведы подняли белый флаг.

Кругом кричали раненые, истекая кровью, молили о помощи, но до них никому не было никакого дела. Царь праздновал победу....

А Никита в лесочке неподалеку от войска, среди молодых сосенок хоронил своего закадычного друга Федора Громова. Только после боя разыскал он земляка на крепостной стене. Тот лежал посреди вражеских трупов со смертельной раной в груди. До поздней ночи просидел Никита у свеженасыпанного холмика, справляя тризну, плакал он и проклинал царя. Его считал он убийцей Федора. И даже на следующий день на торжественном построении Босому тяжело было смотреть на царя Петра. А пришлось еще, и подойти к нему за наградой, Никита подошел. Склонил голову как положено. Государь, улыбаясь, глянул на солдата-богатыря, зачерпнул их бочки полную деревянную кружку вина:

–Пей свою славу, герой!

Отвернулся Никита от протянутой кружки.

–Не пью я зелье.

–Что так? Старовер? что ли?

–Старовер, государь.

Царь нахмурился, поставил кружку, внимательно оглядел рослого солдата. Лицо в синяках, ботфорты порваны....

–Почему ко мне вышел в рваном? – в гневе спросил Петр.

Никита молчал.

–Почему солдат-герой в рваной амуниция? – спросил царь, уже обернувшись в сторону Меншикова.

–Так, мин херц. у него такие ножищи, ни в один артикул не лезут.

–Герой есть, сапог нет? Дармоеды! Сшить ему кафтан и двое сапог в запас.

Развеселившись, Петр приказал Меншикову:

–Неси свой трофей, раз он вино не пьет, пусть красоте радуется!

Меншиков, нахмурясь, повиновался. Подал Петру шкатулку заморской работы, украшенную бриллиантами и золотыми пластинами.

Петр нажал на крышке самый большой бриллиант, похожий на бычий глаз и шкатулка открылась со звоном колокольчиков. Он бросил в нее горсть золотых монет и передал Никите. Затем чмокнул солдата в щеку, обдав того винным перегаром и смрадом табака Никите сделалось муторно, захотелось сплюнуть, но он сдержал себя, все-таки – царь.

Захандрил Никита, потерял друга Федора. Тоска его обуяла. Осточертела бесконечная служба. Стал он замкнутым и злым. Сослуживцы стали бояться его, то и гляди, затрещину даст новичку ни за что. И внешне запустил себя ветеран: волосы отрастил, лохматые бакенбарды. Его кустистые брови хмурились, торчали в разные стороны, так что синих и добрых глаз не было видно.

Один Никита Босой остался в штурмовом отряде Меншикова живым из своих сверстников. Молодые солдаты смотрели на ветерана-богатыря, как на чудо. И дали ему прозвище «Бессмертный кулугур».

Признайся, Босой, – докучала его молодежь, – заколдованный ты что ли? Ни пуля тебя не берет, ни штык, ни шпага. Откуда у тебя такое везение? Кто тебе помогает? Может нечистая сила? Неужели дьяволу продался?

Никита, махнув рукой, уходил от разговора, а однажды в хорошем расположении духа ответил:

–Признаюсь, братцы, помогает мне в ратном деле, и кто вы думаете? Сатана? Дьявол? Ошибаетесь! Бог кулугурский стоит за меня непреодолимой стеной и мои предки. Вот переходите в мою веру, и вы спасетесь.

Нервы стали сдавать у солдата: осточертели ему кровавые сражения, тяготы и лишения службы полной унижений и оскорблений со стороны заносчивого офицерского состава. Лютовали мордобоем унтеры. Самого Босого они не трогали. Но Никите было противно смотреть, как измываются иноземные офицеры над беспомощными новичками. Дисциплина в батальоне держалась и на кулаках и шомполах. Сам царь терпеть не мог неповиновения солдат и на унтерский мордобой не обращал внимания.

В свободные от службы часы Босой без спроса уезжал в лес на волю, в ближних селах общался с простыми людьми с кулугурами, слушал, о чем толкуют. Нередко Босой пропадал в самоволке до вечерней проверки. Жаловались унтеры на своевольного гренадера самому князю Меншикову, но тот как мог, выгораживал своего телохранителя.

–Я его отпустил, – врал он офицерам, – на воле побыть. Лесной он человек, кулугур. Не приставайте к нему по пустякам. Его отлучки редки и не во вред службе.

А Северной войне и конца не было видно. В самые горячие точки бросал царь Петр гвардейские полки. А впереди них вел свой отборный штурмовой отряд храбрый военачальник, любимец царя Меншиков. Гибли десятками штурмовики. Отряд пополнялся из молодых рослых новичков. Обучал ближнему бою, не нюхавших пороха, молодцов ветеран Преображенского батальона Никита Босой. Солдаты боготворили богатыря. А князь Меншиков подумывал над тем как пристроить непьющего Босого на стройку нового города Санкт-Петербурга с генеральским окладом. Там ему был нужен свой человек. Но война ломала все планы светлейшего князя. В середине лета 1709 года назревало судьбоносное сражение русских со шведами под Полтавой. К нему готовились и русские, и шведы.