– Не расстраивайся, бабуля, – весело успокоил её Междупальцев, – он по ошибке наш коньяк выпил, который с клопами, а твой армянский не тронул.

– В самом деле? – обрадовалась Баба Яга. – Ну, тогда ладно. Котяра сам себя и наказал.

А представление тем временем продолжалось. Вездесущий Петрушка жизнерадостно завопил:

– В нашей программе есть номера на любой вкус, но лично мне больше всего по душе жанр старинного русского романса. Сейчас мы приглашаем на сцену сказочно популярную в нашей сказочной стране певицу Алёнушку, – тут Петрушка притворно всхлипнул и с придыханием выдал, – с очень известным в определённых кругах романсом «Пылала ночь восторгом сладострастья…»

Из-за его спины появилось юное курносое создание в длинном ситцевом сарафане и, застенчиво теребя русую косу, томно посмотрело на гостей. Хорохорин неожиданно покраснел, опять прикрыл рукой золотое колечко на пальце и сдвинул брови, Междупальцев почему-то покосился на застёгнутые пуговки на брюках, а Баба Яга заёрзала на месте и стала тоненько хихикать:

– Э-хе-хе! Эта девка у нас такая – огонь! Гляди в оба!

Алёнушка широким жестом отбросила косу через плечо, раскинула руки и вдруг разухабистым цыганским голосом хрипло запела под нежный перезвон балалаек и приторное журчание мандолин. Междупальцев, уже подобравшийся между делом к необъятному поджаристому пирогу посреди стола, успел лишь отрезать ломоть, но откусить не смог и замер с открытым ртом.

Такое вольное обращение с известным романсом Хорохорину крайне не понравилось, и он, картинно сдвинув очередной раз к переносице мохнатые брови, демонстративно отвернулся и принялся за спасение армянского коньяка, за сохранностью которого после гнусной выходки Кота следил с повышенным вниманием. От отдельных рулад Алёнушки он нервно вздрагивал, страдальчески морщился и вопросительно поглядывал на Бабу Ягу и Междупальцева, но от коньяка не отступался, пока с превеликим удивлением ни обнаружил, что содержимое бутылки не только не уменьшается, а с каждой выпитой рюмкой ещё и увеличивается.

Наконец, Алёнушка закончила пение и, не дожидаясь аплодисментов, благоразумно исчезла с глаз. В наступившей на мгновение паузе Баба Яга обвела присутствующих тяжёлым изумрудным взглядом и, не обращая внимания на вновь появившегося Петрушку, принялась громко возмущаться:

– Что же это за безобразия творятся? Третий прокол подряд в таком ответственном концерте! Как что-то поручишь какому-нибудь… не буду имён называть, так вечно сплошной бардак! Не могли эту, с позволения сказать, певицу предварительно прослушать и через худсовет пропустить?! Это же разврат сплошной и, простите за грубость, социалистический реализм на марше! Да если бы я знала, что она так голосить примется…

– А ты её, бабуля, разве не слушала раньше? – поинтересовался Междупальцев.

– Конечно, нет! У нас даже генерального прогона гала-концерта пока не было. Да и по части музыки я не сильна, хоть за концерт ответственная. Мне Петрушка клялся-божился, что проколов не будет… От такого пения самый глухой тетерев окончательно оглохнет! Только пусти дело на самотёк – пиши пропало… Но теперь вся эта нечисть болотная у меня попляшет! Ишь, потешаться надо мной вздумали! Решили, небось, если я в искусстве не сильна, то мне можно всё, что угодно, по тройной цене впаривать?! Ну, хорошо, пускай лешие с водяными из ума выжили – им простительно, что с них возьмёшь, с трижды пенсионеров? Кота-нахалюгу тоже могу понять – он сызмальства на лапу нечист, потому лишь корпоративами и промышляет. Думаете, проглоченную гирю он на свои кровные покупал? Своим-то денежкам он счёт знает, они у него в сундуке на острове Буяне под дубом закопаны. На покупку же реквизита вечно из казны денег требует, однако отдавать потом не торопится. На всю отпущенную на номер валюту драгметаллов накупил и припрятал в своих сундуках, а у меня той валюты что, немеряно?! Но эта фифа расфуфыренная – символ сказочной чистоты и непорочности – совсем уже запредельное что-то… Где она только такого похабства набралась?!

– Тут я, уважаемая, с вами не совсем согласен, – вступился за бедную Алёнушку Междупальцев, решив блеснуть почерпнутой из телевизора и интернета эрудицией. – Сегодня многие эстрадные исполнители так поют. Даже модой стало: чем противней голос, тем рейтинг выше. Возьмите, вон, Григория Лепса и Стаса Михайлова – эти шоумены лопатами бабки гребут, а нормальному пению так и не научились. Притом даже слова осуждающего сказать им не смей. Сразу хором заводят, мол, каждый художник имеет право на собственное видение действительности. Получается, что такая действительность вокруг них хреновая… Ну, не повезло им с окружающим миром!

– Какая же эта Алёнушка художница?! Похабница она – вот кто!

– Может, всё-таки у неё самой поинтересуемся? Что она имела в виду этим своим… э-э, поведением? – вставил слово Хорохорин.

– Да-да, нам очень любопытно узнать! – подхватил Междупальцев, которого по причине холостого состояния крайне волновали вопросы нравственности молоденьких девушек. – Какова её концепция творчества… Ну, и всё остальное.

– И то верно! – махнула рукой Баба Яга и плотоядно ухмыльнулась. – Хоть и не перевоспитаем девку, но, по крайней мере, пристыдим… А подать её сюда, такую-сякую!

В ту же секунду снова, откуда ни возьмись, появилась Алёнушка и, скромно теребя пальчиками кружевной платочек, замерла в ожидании неминуемой кары.

– А ну-ка, девка, признавайся, где таких срамных манер набралась? – грозно, привстав с кресла, прорычала Баба Яга. – Какой лиходей подучил тебя неприличные песни голосить в присутствии наших дорогих гостей?

– Что же вы, бабушка, говорите-то? – запричитала Алёнушка, и её огромные голубые глаза-блюдца наполнились слезами. – В чём вы меня, сиротинушку горькую, обвиняете? Я, если хотите знать, век бы подобных песен не исполняла! У меня к другому душа лежит… Это меня злые городские люди надоумили, они себя ещё продюсерами величать велели, а иначе к ним даже на пушечный выстрел не подступишься – и разговаривать с тобой не станут. Пой, говорят, то, что тебе велели, и всё тут. А другой репертуар – ни-ни! Этим ты себе складывающийся сценический имидж испортишь, а без имиджа ты на эстраде ноль без палочки – ни диски твои покупать не станут, ни концертный тур по городам да весям не замутишь, ни на радиоканалы не попадёшь, ни в топы на тех же каналах…

– Ничего не понимаю, – сразу сбавила тон Баба Яга, – на каком она языке говорит? Вроде слова знакомые, а не понимаю связи между ними – ну, ни капельки! Топы какие-то, каналы-канавы…

Но Алёнушку уже было трудно остановить:

– Они, эти самые продюсеры, мне так и сказали: ты, мол, пока фишку не просекаешь, а значит, во всём нас слушаться должна. Ведь ты не самая главная наша примадонна, которой уже ни голоса, ни внешности не надо, потому как она звезда, и её в любом виде пипл схавает. А на одном девичьем обаянии далеко не уедешь. Даже наш самый главный музыкант – маэстро Садко – и тот без продюсеров ни туда и ни сюда. Ведь это они, кстати, надоумили его гусли забросить и бренчать на электрогитаре заграничной, кафтан джинсовый купить для сцены, космы до плеч отпустить… Чувствую, что ему такой расклад тоже не по нраву, да никуда не денешься – на какие только жертвы ради эстрады не пойдёшь!.. Раньше-то наш Садко знаете, как пел? Соловьи заслушивались и со своими трелями замолкали, а сегодня врубит маэстро усилители, врежет барабанными децибелами по нашим барабанным перепонкам – и всё, те же соловьи с веток замертво падают. Но именно такая музыка у молодёжи в цене!.. Да что я вам рассказываю?! Разве вы сами на эстрадных концертах не бывали?

– Ну, бывали, – протянул Хорохорин и поднял глаза на Алёнушку. – Вообще-то мне там иногда нравится…

– А вам? – Алёнушка лукавым взором поглядела на Междупальцева, внимающего её словам с открытым ртом.