– Что, Викторович, приуныл? – угрюмо выдавил из себя Хорохорин, которому надоело сидеть без дела и созерцать непривычно молчаливого товарища. – До рассвета, думаю, тут прокукуем, никак не меньше…
– Не береди душу, Стёпа, и без того несладко! – откликнулся Междупальцев, которому тоже порядком надоело молчание, а темы для разговора не находилось. – Сидишь тут, понимаешь ли, как сыч, на чемодане, вместо того, чтобы, как все порядочные люди, веселиться дома у ёлки… Э-эх, невезуха!
– Закон подлости, – Хорохорин согласно махнул рукой и встал, с трудом выдирая из неудобного пластмассового кресла своё мощное сибирское тело.
Он медленно направился к одиноко стоящей посреди зала синтетической ёлке и принялся задумчиво разглядывать блестящие шарики, смешно искажавшие лица окружающих людей.
Прикинув, что разговор так и не складывается, Междупальцев по-бабьи подпёр щёку ладонью и пригорюнился. В такой вечер даже читать не хотелось, а вытащенный из портфеля планшет со скачанной накануне книжкой об НЛО так и остался выключенным.
В конце зала, откуда-то из-за кресел, появилась скучная сгорбленная старуха с ведром и шваброй и с противным шмяканьем начала возить мокрой тряпкой по розовым плиткам пола. Дремлющие пассажиры в креслах зашевелились, неохотно поднимая ноги.
– Ишь, ведьма, выбрала время полы мыть! – беззлобно пробормотал Хорохорин, возвращаясь к Междупальцеву. – В новогоднюю-то ночь…
За окном по-прежнему бушевала свирепая пурга, и сквозь пелену снега тускло просвечивались редкие огоньки на взлётном поле. Под одиноко стоящими в ряд, промёрзшими самолётами выросли высокие сугробы, постепенно превращая аэродром в лежбище каких-то снежных доисторических мамонтов.
Делать было абсолютно нечего, и тут бы в самый раз попытаться прикорнуть, да только сон к нашим друзьям никак не шёл. Междупальцев упорно пытался найти какую-нибудь тему для разговора, однако его хвалёная велеречивость сегодня давала явный сбой, чего не случалось никогда прежде, поэтому он с обидой отвернулся и стал безразлично разглядывать старуху со шваброй.
– Нормальные люди сейчас за праздничный стол садятся, – печально констатировал он уже не раз проговорённую мысль, – шампанское откупоривают, «Оливье» по тарелкам раскладывают, по телевизору весёлые передачи с Басковым и Киркоровым смотрят, а некоторые даже смеются над их шутками…
– Вон тебе телевизор, – откликнулся Хорохорин, – тряпкой по полу возит. А другой передачи здесь не покажут!
И хоть переговаривались они тихо, странное эхо подхватило их слова и жестяным шелестом разнесло по залу. Старуха медленно повернулась в их сторону и, неожиданно сверкнув изумрудным горящим глазом, погрозила скрюченным пальцем.
– Ишь ты, напасть какая! – смутился Хорохорин и дёрнул товарища за рукав. – Посмотри на неё – прямо чертовка какая-то! Всё слышит…
– Это тебе померещилось! – сладко зевнул Междупальцев и вытянул ноги. – А вот телевизор посмотреть да коньячка под икорку пригубить и в самом деле было бы недурственно! И вдогонку за этим без остановки шампанского под холодец с хреном. Ну, или наоборот…
– Замолчи, изверг! – сглотнул слюну Хорохорин, сразу забывая о старухе. – С обеда маковой росинки во рту не было, а ты про такое! Знали бы, что так задержаться придётся, и коньяка, и икорки купили бы в городе для такого случая…
– Глянь на часы – уже полдвенадцатого, – продолжал неизвестно зачем искушать приятеля Междупальцев. – Люди повсюду радуются, тосты произносят, друзей поздравляют, желания на будущий год загадывают, а мы, как какие-то сычи… У нас сейчас лишь одно желание: выбраться отсюда поскорее, и всё… Пошли в буфет, Стёпа, там наверняка что-нибудь найдётся для таких горемык, как мы.
От его слов Хорохорину стало совсем тоскливо и одиноко. Первый раз за долгие годы он вынужден встречать замечательный новогодний праздник вдали от дома и от близких, которые наверняка не оставляют надежду, что в последнюю минуту, перед самым боем курантов, он появится. Такое уже случалось однажды, когда он всё же успел вернуться из дальней командировки. Сегодня никаких чудес не предвиделось, и домашние, конечно же, будут сильно огорчены.
– Эх, была не была, где наша не пропадала! – он сдвинул погуще брови, чтобы друг не заметил его минутной слабости, встал, расправил плечи и полез в карман за бумажником. – Пошли в буфет!
Друзья гордо проследовали мимо старухи-уборщицы, не спускающей с них глаз и отчего-то криво ухмыляющейся.
– Что это она на нас так смотрит? – настороженно поинтересовался Междупальцев.
– Да ну её к дьяволу! – преисполненный мрачной решимости, неожиданно разозлился Хорохорин. – Мы у неё в долг не занимали, а значит, и разглядывать нас, как врагов народа, нечего!
В буфете они с трудом расшевелили заспанную буфетчицу в мятом тюлевом кокошнике и замусоленном белом переднике.
– Шатаются тут по ночам всякие! Спали бы в ожидании своего рейса… – скорчила она недовольную мину и обречённо вздохнула. – Ну, чего вам?
– Нам бы, девушка, сами понимаете… Новый же год! – начал плести словесные кружева Междупальцев. – Отпраздновать хочется, хоть и не дома, да и обстановка неподходящая… Но мы люди подневольные, командировочные… Короче, коньячка хотим!
Буфетчица вытаращила глаза и грозно подбоченилась:
– Вам что, неизвестно, что буфет – не ресторан? За спиртными напитками – это не к нам. Тем более, руководство аэропорта с недавних пор строго-настрого запретило продавать на разлив и на вынос спиртные напитки пассажирам перед рейсами, а то такие вот командировочные, как вы, выпьют лишку, а потом безобразничают в самолёте, требуют от пилотов дать порулить, к стюардессам пристают с всякими непристойностями, от которых девушки отказаться не в силах, и всё прочее. А один из ваших коллег недавно вообще пытался лайнер угнать в какую-то, прости господи, Хургаду, хоть рейс и так был туда… В ассортименте у нас только безалкогольные напитки, ватрушки, консервы, крутые яйца и куры отварные. Спиртные напитки ищите в киосках в зале, но все они до утра закрылись, или у таксистов на входе, но цены там, да ещё сегодня…
– Куда мы пойдём сейчас?! Неужели у вас ничего не найдётся для страждущих в такую волшебную ночь? – продолжал опутывать буфетчицу своими сетями дипломат Междупальцев. – Ни за что не поверю, чтобы столь привлекательная женщина не могла найти выход из этого тупика! Это нам, мужчинам, трудно придумать что-то оригинальное, а женщине – сам чёрт не брат! Помните, как у Шекспира – или кого там из классиков? – полцарства за коня! Так вот и мы – полцарства… естественно, в иносказательном смысле и разумных пределах. Вы нас правильно поняли, милейшая?
Щёки буфетчицы зарделись от вкрадчивых междупальцевских слов, и её гладенький лобик прорезала морщинка глубокого раздумья. По-всякому вымогали спиртное в её безалкогольном буфете разгулявшиеся пассажиры – и деньги немереные сулили, и грозили пожаловаться самому высокому начальству в ООН, и бандитами пугали, которые явятся и разнесут всё тут на щепки. А вот так, по-хорошему, чтобы истосковавшуюся по доброму обращению бабью душу за самую её серединку ухватили, да не клещами, а ласково и вежливо… Нет, такого почти не случалось. Вроде бы те же деньги предлагали, но не так, как остальные просители, а уж слова-то какие складные сейчас говорят, и ещё этого – как его? – композитора Шекспира вспоминают, будто это не простая аэропортовская точка общепита, а, ей-ей, Академия наук. Ну как против такого устоишь?!
Из недр шкафчика со спецодеждой буфетчица извлекла дежурную бутылку с дешёвым молдавским коньяком местного разлива и, воровато оглянувшись по сторонам, быстро протянула её друзьям, а потом ещё быстрей спрятала полученные купюры в кармашек под передником.
С закуской дело обстояло хуже. В закромах буфета ничего изысканного для таких экстренных случаев припасено не было, поэтому пришлось ограничиться витринным ассортиментом. Крутыми яйцами и консервами друзья портить аппетит себе не захотели, так что оставалась лишь плохо выбритая курица с тощими синими жилами, торчащими в разные стороны упругими мускулистыми завитками, и железобетонные тульские пряники. Уныло сунув бутылку в заранее приготовленный пакет, Междупальцев и Хорохорин вернулись к своим креслам.
