А в это время из женского туалета выскочила пьяная студентка. «Помогите! Там мужчина! – звала она испуганно, вообразив спьяну, что впервые видит мужские принадлежности. – Он ищет писсуар. Выведите его».

Но выводить никого не потребовалось. Мужчина студент Сологуб выдвинулся сам с распахнутой ширинкой. И по стеночке стал пробираться навстречу преподавателю Морозову.

А в комнате, из которой мы начали репортаж, происходило следующее.

Вошел усталый студент Эскулапов и лег на кровать. Но там было уже занято, и его скинули на пол. На кровати студент Кутье ползал по какой-то студентке и приговаривал:

– Ты не смеешь мешать! Я – биолог. (Заметим, что Кутье учился на филфаке.) Я провожу научное исследование по различию полов. Лена любезно согласилась помочь науке. Ты не должен мешать науке!

Студент Эскулапов не стал опровергать половых доводов Кутье. Более того, он сам подключился к исследованию пола, на котором лежал. И, заползя под кровать, захрапел там.

Конечно, если бы студент Эскулапов не был таким уставшим, он бы проверил другие кровати. Они все были пусты.

Но что же там два наших воздухоплавателя? Один со слепыми, а другой с налитыми шарами. Мы оставили их двигающимися навстречу друг другу со скоростью выпуска стенных газет. Они неизбежно столкнулись бы, если бы не вмешался ветер в лице студента Зубренькова. Зубреньков обнял и оторвал от стены студента Сологуба, изменив тем самым траекторию его полета.

Шар преподавателя Морозова, даже не задев шара студента Сологуба, благополучно влетел в женский туалет. Уже знакомая нам пьяная студентка, находившаяся там, на этот раз не испугалась мужчины. Она настолько окосела, что приняла преподавателя Морозова за свою подружку Люсю и стала страстно целовать «ее» в губы.

Но тут мы оставляем их, так как не любим лесбиянок. Черт с ними! Пусть разбираются как хотят.

В это время в коридоре случился маленький переполох. Студент Сологуб сделал ужасное открытие. Холл, где танцевали, переместился с левой стороны коридора на правую.

– Кто перенес холл?! – орал Сологуб. – Поставьте его на место! Университет не простит вам измену его традициям.

Давно перевалило за полночь.

Эскулапов спит под кроватью, Кутье – на кровати. Его подружка ушла. Гучков стоит посреди комнаты и смотрит в окно. А за окном кто-то смотрит на Гучкова. Это учебник химии раскрыл на него свои ненавистные зенки-формулы. Взгляд обволакивает Гучкова, как облако сероводорода. Гучков швыряет в учебник стулом и выбегает прочь. На этот раз он спасся. Но от судьбы не уйдешь. В скором времени ему таки придется основательно сесть НА химию.

А пока в комнату вносят студента Шкловского. Ноги его слушаются плохо, чего не скажешь о руках, в которых он держит «бомбу» портвейна. Увидев высаженную оконную раму и метель, пирующую над столом остатками трапезы, он (откуда прыть взялась!) прыгнул на подоконник и рявкнул с пятого этажа: «Я вам, б…ди, покидаюсь снежками!»

Пустынная улица не стала пререкаться с пьяным. Шкловский сполз с подоконника на свою койку. А вредный матрас сполз с койки на пол. Шкловский остался спать на голой сетке, но зато в шапке, куртке и сапогах (он успел погулять и в другом общежитии).

Утром Шкловского будет мучить традиционный гамлетовский вопрос: кто мне наблевал под кровать?

Но утро еще не наступило.

Студенту Сологубу снится, будто он – бедуин. Лежит он в чалме, в пустыне, точнее сказать, в оазисе. Вокруг него – несколько пальм, трава и маленькое полувысохшее болотце. В этом-то болотце он и лежит. Чуть поодаль пасется корова, которая доится пивом. Бедуин Сологуб принял уже четыре пиалы пива. Но солнце палит, жажда не проходит, чалма жмет голову. И Сологуб говорит корове, протягивая пиалу:

– Нацеди-ка мне еще, Тамара!

На что корова отвечает ему голосом Левитана:

– Товарищи студенты, спускайтесь в вестибюль первого этажа!..

Вероятно, во время сна Сологуб превратился в Вия, потому что ему с трудом удалось поднять свои веки. В комнате пахло гарью. Заворочались и остальные. Кто-то встал и открыл дверь. Из коридора ввалился клуб дыма и принялся выкалывать всем глаза.

– Все-таки мы пьем не в стельку, не в доску и не как-нибудь еще, а именно в дымину! – философски заметил студент Зубреньков.

А комендант (в экстремальной ситуации у него прорезался голос) продолжал орать в мегафон из глубины коридора:

– Без паники! Не хватайте вещи подряд. Возьмите самое необходимое: деньги, документы… Спускайтесь на первый этаж.

Ну, спустились. А через четверть часа выяснилось, что это никакой не пожар, а студент Геростратов бросил дымовую шашку.

Так начался торжественный день университетского юбилея. Праздник продолжался.

Пять человек гуськом, вереницей, в колонну по одному, в ногу бодро шли по лесной дороге.

Левая рука каждого протянулась вперед, покоясь ладонью на плече впередиидущего. Только ошуя самого впередиидущего сникла градусов на шестьдесят и сжимала не плечо, а сучковатую палку, шаря ей по земле, как миноискателем. Опасались путники мин, которые корчила им на каждом шагу земля – одну страшней другой. Закрывали на мины глаза они, удачно минуя мины с помощью палки.

Все тут были мужчинами. Все молчали. Иногда то один, то другой, задумавшись о чем-то своем, вскрикивал: «Нэхай!» А лесное эхо повторяло, перевирая гласные и ударенье. И выходило удивительно: «На х…й!» Ой, сдается, глуховатым было это эхо. А быть может, одичало до крайней степени цинизма. Поживи-ка в лесу!.. И чего злиться? Но нервничали скованные одной цепью. Особенно первый.

– Хулиган! Матерщинник! – лаял он, потрясая сучковатым миноискателем. – Язык тебе вырвать, кастрировать, как долбаного переводчика!

– Глухой! – летел упрек в чащу.

– Слепой! – доносился оттуда издевательский перевод.

– Да вы никак слепые? – радостно спросил догнавший путников молодой лоботряс.

– Мы не слепые. Мы осторожные, – строго ответил за всех первый. Здесь, где все были звеньями одной цепи, каждый отвечал за всех. Цепь говорила голосом того или другого.

– А почему тогда вы смотрите мимо меня? – любопытствовал лоботряс.

– Потому что ты для нас пустое место.

– Ну, хорошо. А что для вас не пустое? Что вы видите вокруг?

– Мы видим дыханье леса, голоса Галактики. Вокруг, как камыш, шумит Вселенная.

– А какого цвета Вселенная?

– Черного, малыш, черного.

– А вот и нет! Вот я и расколол вас! Сейчас день, и небо голубое.

– Ты близорук, если не сказать большего. Ты слеп, как пробка. Солнце ослепило тебя и тебе подобных. Вы живете со световой повязкой на глазах. Так, находящийся под фонарем видит только то, что у него под ногами, что освещено. Вы не видите дальше собственного носа. А когда – вот забавно! – когда милосердная ночь снимает вам вашу слепоту, вы тут же засыпаете, вы предпочитаете спать. О, световая простота! Суета замкнутого мирка.

– Послушай, паренек, – продолжала цепь, – если хочешь прозреть, выколи себе глаза и иди с нами. Наши глаза открыты космосу. Одной ногою мы ступаем по Млечному Пути. И вечность с нами на ты.

– Да вы, я вижу, не только слепые, но и сумасшедшие! – воскликнул лоботряс. – Надо вас выводить. Не отставайте. Я выведу вас к ближайшему населенному пункту. Пунктик называется Светлое Будущее.

– Куда ты нас можешь привести? Что ты видишь? Ты даже не видишь, что будет с тобой через пять минут, что будет с тобой завтра.

– Неправда! Я вижу, куда идти. А завтра я женюсь. Поэтому у меня настроенье. И мне хочется сделать что-нибудь доброе: то ли напиться, то ли революцию совершить.

– Лучше напейся, лучше отсейся, но не надейся.

– Хорошо. Но сначала я вас здесь не брошу… Куда это вы сворачиваете? Эта тропа никуда не ведет!

– Вот туда-то нам и нужно!