– Все женщины… умоляют… под мужчиной, – пробормотал Винкт Секст. – Разве… твоя мать… никогда тебе об этом не говорила?

Зенобия отвела глаза и окинула взглядом пустыню. Она не очень-то поняла, что сейчас сказал этот человек. Солнце уже закатилось, и на землю опустилась ночь. Вокруг весело пылали бивачные костры, а серебристые звезды молча взирали на нее сверху вниз.

Снова посмотрев на галла, Зенобия тихо проговорила:

– Ты будешь умирать медленно, римлянин, а я останусь рядом, чтобы увидеть все до конца.

Винкт Секст едва заметно кивнул. Что ж, месть – это то, что он мог понять. И такую девочку вполне можно уважать, пусть даже она всего лишь ребенок.

– Я сделаю… все, что смогу… лишь бы порадовать тебя, – прошептал он с презрительной усмешкой и снова впал в беспамятство.

Когда он опять открыл глаза, вокруг стояла кромешная тьма, лишь пламя костров освещало песок. А ребенок по-прежнему сидел рядом с ним – неподвижный, но настороженный. Тут умирающий вновь потерял сознание, а очнулся, когда уже занималась заря. Он смотрел, как рассвет ползет по песку, протягивая все дальше свои изящные пальцы – лиловые, розовые и алые. Боль никуда не ушла: напротив, стала еще сильнее, и было ясно, что смерть уже совсем рядом.

Узкие рубцы у него на спине за ночь загноились, и тысячи муравьиных укусов невыносимо горели и жгли. Сыромятные путы на ногах окончательно высохли и теперь мучительно врезались в щиколотки. В горле пересохло настолько, что и сглотнуть было больно. Солнце у него над головой поднималось все выше и ужасно слепило – даже в те мгновения, когда он зажмуривался. Он слышал, как его еще живые приятели, висевшие на крестах, стонали и кричали, взывая к своим богам и матерям, но не мог повернуть голову, чтобы посмотреть на них.

– Пятеро уже мертвы, – злорадно сказала девочка. – Вы, римляне, не такие уж и выносливые. Бедави выдержал бы не меньше трех дней.

Вскоре стоны прекратились, и она объявила:

– Ты остался один, римлянин, но могу сказать, что и ты протянешь недолго: твои глаза уже подернулись молочной пеленой, дыхание стало хриплым.

Винкт знал, что она права, потому что и сам чувствовал, как дух покидает его тело. Он закрыл глаза – и вдруг оказался в лесах своей родной Галлии. Высокие деревья, зеленые и стройные, тянулись к небу, а их ветви покачивались на легком ветерке. Впереди раскинулось прекрасное голубое озеро… Он едва не закричал от радости, и его губы словно сами собой прошептали:

– Вода, вода…

– Никакой воды, – безжалостно ворвался в чудесное видение детский голос.

Винкт Секст открыл глаза и увидел пылающее раскаленное солнце. Не выдержав, он открыл рот и громко тоскливо завыл. Последнее, что он услышал, был торжествующий смех девочки. И этот смех сопровождал его до самой преисподней, хотя мертвое тело центуриона осталось лежать на песке.

Наконец Зенобия встала и покачнулась – у нее онемели ноги: она просидела возле Винкта Секста больше восемнадцати часов и за все это время ни съела ни крошки, не выпила ни глотка воды. Вдруг ее подхватила пара сильных рук, а затем она увидела лицо своего старшего брата Акбара, смотревшего на нее с восхищением.

– Ты настоящая бедави, – сказал он, сверкая белозубой улыбкой. – Я горжусь тобой, сестренка. Ты стойкая и выносливая – как любой из наших воинов. Поверь, я готов сражаться рядом с тобой в любую минуту.

Эти слова брата доставили ей огромное удовольствие, но она только спросила:

– А где отец? – И голос ее внезапно прозвучал совсем по-взрослому.

Акбар вдруг вздохнул и тихо ответил:

– Наш отец отправился похоронить твою матушку с честью и достоинством, каких она заслуживает. Она будет покоиться в гробнице, в саду возле нашего дома.

Зенобия удовлетворенно кивнула и сказала:

– Он умолял, Акбар. В какой-то момент он умолял точно так же, как вынудил умолять мою мать. – Она немного помолчала, словно обдумывая свои слова, затем негромко добавила: – Я никогда не буду умолять, Акбар! Что бы со мной в жизни ни случалось, умолять я не буду никогда!

Акбар крепко прижал сестру к груди и так же тихо проговорил:

– Никогда не говори «никогда», Зенобия: иной раз жизнь играет с нами странные шутки. Всем известно: боги капризны и не всегда добры к нам, простым смертным.

– Я никогда не буду умолять, – твердо повторила Зенобия и улыбнулась: – Кроме того… Разве я не любима богами, Акбар? Они всегда займут мою сторону.

Оденат, принц Пальмиры, сидел на коне, наблюдая за маневрами верблюжьих войск бедави. Все воины были великолепно обучены и безукоризненно выполняли команды своего командира. Чуть повернувшись в седле, принц проговорил:

– Что ж, кузен мой Забаай, если все твои воины обучены точно так же и если все твои командиры столь же умелы, то непременно настанет тот день, когда мы выгоним римлян из нашего города.

– Пусть боги исполнят твое желание, господин мой принц. Слишком долго висит на наших шеях это ярмо, и каждый год римляне забирают все больше тех наших богатств, что поступают к нам из Индии и Китая. Мы постоянно нищаем, пытаясь удовлетворить их ненасытные аппетиты.

Оденат утвердительно кивнул и тут же спросил:

– Ты представишь меня командиру твоих верблюжьих войск? Мне хотелось бы поблагодарить его за умелое руководство.

Забаай спрятал улыбку.

– Конечно, мой господин.

Он поднял руку, подавая сигнал, и верблюжья кавалерия, развернувшись, помчалась в сторону пустыни. Затем воины снова развернулись, с бешеной скоростью прискакали обратно – и стали как вкопанные перед Оденатом и Забааем.

– Принц желает выразить тебе свое уважение, командир, – сказал Забаай, обращаясь к одному из всадников.

Предводитель отряда тотчас соскользнул с верблюда и низко поклонился принцу.

– Ты хорошо командуешь своими людьми, – сказал Оденат. – Надеюсь, однажды мы с тобой сможем поехать на верблюдах бок о бок.

– Это будет огромная честь для меня, мой господин, хотя я не привыкла делить командование с другими.

С этими словами командир откинул свой бурнус, и правитель Пальмиры посмотрел в лицо прекраснейшей из женщин, а она засмеялась и сказала:

– Разве ты не узнал меня, кузен?

– Зенобия?… – пробормотал принц в изумлении.

«Нет, это не может быть Зенобия! – воскликнул он мысленно. – Ведь Зенобия всего лишь дитя!» Принц никак не мог поверить, что эта похожая на статуэтку богиня была тем самым длинноногим ребенком, которого он помнил. А впрочем… Ведь с их последней встречи прошло три с половиной года…

– Ты слишком пристально смотришь на меня, – сказала она.

– Что?… – в растерянности пробормотал Оденат, совершенно сбитый с толку.

– Ты слишком пристально смотришь на меня, мой господин. Что-нибудь не так?

– Ты изменилась, – пробормотал принц.

– Да, конечно. Мне почти пятнадцать.

– Пятнадцать? – переспросил Оденат с глупейшим видом.

Тут Забаай взглянул на дочь и сказал:

– Можешь идти, Зенобия. Мы ждем тебя к вечерней трапезе.

– Да, отец. – Девушка повернулась, взялась за уздечку и, легко запрыгнув обратно в седло, вскинула руку и повела свой отряд в сторону пустыни.

А двоюродные братья тем временем вошли в палатку Забаая бен-Селима, и принц Пальмиры тотчас спросил:

– Ты ведь предлагал мне свою дочь в жены несколько лет назад, не так ли?

– Да, предлагал, – кивнул Забаай.

– Но ты, кажется, сказал, что девочка должна стать моей женой через год-другой, верно?

– Да, это так мой господин.

– И, следовательно, сейчас, когда прошло три с лишним года… Она ведь уже достигла зрелости?

– Да, мой господин. – Забаай с трудом удерживался от смеха. Вожделение Одената было совершенно очевидным.

– Так почему она до сих пор не жена мне? – пробормотал принц, не скрывая своей растерянности.

– Мне ничего не предлагалось, мой господин. Поскольку ты официально не попросил у меня руки моей дочери, я был вынужден заключить, что у тебя к ней нет никакого серьезного интереса. Кроме того, всем известно, как ты предан своей фаворитке Делиции. Она уже подарила тебе двух сыновей, верно?