Охотник поднял бровь и посмотрел на Хокона.

— Иди, Гуннар, — кивнул драконоборец, перекидывая ногу и оседлывая скамейку. — Он не убивать меня пришел.

Гуннар поднял свою необъятную тушу и вышел, но прежде смерил Рюрика угрожающим взглядом.

— Ты выжил, — констатировал факт Хокон, как только за Гуннаром захлопнулась дверь.

— Чтобы убить меня, недостаточно атаки двоюродного брата, так что не мечтай.

— Чего тебе? — прорычал драконоборец.

Рюрик уставился на заклятого врага. В руке тот сжимал в руке несколько монет, вертел их туда-сюда, перебирал с ловкой грацией. Это напомнило Рюрику, чем он обязан этому человеку. Дреки оскалился.

— С тех пор, как ты прибыл, каждый твой шаг был направлен против меня. Но ты спас жизнь Фрейи. Я ничего тебе не должен, отныне мы квиты. Но один из моих родственников в долгу перед тобой. А дреки всегда платят долги.

Хоть Хокон и похитил Фрейю, у него были на то причины, а именно — ложь. Сколько еще невинных смел этот кошмар?

— Ты охотился за дреки, что похитил твою жену, — произнес Рюрик, и Хокон выпрямился. — Правда будет дорого тебе стоить, — предупредил дреки.

— Я заплачу сполна. Чего ты хочешь? — Драконоборец встал, по его лицу растекались желтоватые синяки, следы от драки. — У меня есть золото! У меня есть…

— Мне это ничего не будет стоить, — перебил Рюрик, поднимая руку. — А вот тебе обойдется дорого. И ценой будет вся глубина лжи, которой ты пичкал себя с того дня, как исчезла твоя жена.

— Будь ты проклят, — зарычал Хокон. — Не играй со мной! — Он ударил ногой по стулу, развернулся и опрокинул скамейку. — Скажи мне, где она!

Пока Хокон погружался в пульсирующую ярость, Рюрик стиснул в руке монеты и решился.

— Кроме меня, в мире существует лишь один золотой дреки, — произнес он. — Ее зовут Ардис, и она — моя младшая сестра. Она живет во дворе дреки под Геклой.

Хокон шарахнулся к своей сумке, но Рюрик встал перед ним, вынуждая остановиться.

— Ты никогда не попадешь во двор. Он возведен магией и находится между этим и следующим миром, созданным из чистого Хаоса. Царство в пузыре силы. Там обитает более сотни дреки. Одного ты, может, и одолеешь, но остальные разжуют тебя и выплюнут прежде, чем ты ногу на пол поставишь.

— Плевать. — Хокон пытался прорваться мимо. — Та дреки украла мою жену!

— Она не крала твою жену, придурок, — прошипел Рюрик. — Она и была твоей женой.

— Что? — Хокон застыл, как вкопанный, у него даже дыхание перехватило.

— Сам подумай, — продолжил Рюрик. — Дреки не едят людей, если их не спровоцировать. И какой смысл Ардис красть твою жену, если она не хочет ни спариваться с ней, ни есть ее? Ты говорил, что у твоей жены, Арьи, глаза, словно полированный янтарь. Так выглядит смертное обличье моей сестры. Ее цвет. Скажи, она любила ягоды? Ардис их обожает. А еще терпеть не может копченую треску. Она любит валяться в траве, греться на солнце и одержима драгоценностями, особенно изумрудами. — Хокон вздрогнул. — Не знаю, каков у твоей жены характер, но у Ардис норов еще тот. Она нетерпелива и избалована, но ее смех освещает всю комнату.

Хокон побледнел.

— Нет, — прошептал он, но голос его был голосом человека, который понял, что ошибается.

— Да, — поправил Рюрик, поднимая стул. — Твоя жена была пришлой, якобы ее застала врасплох буря среди ночи, буря, подобным которой ты никогда не видел. Это те бури, которые седлают дреки. Ты сам говорил, никто ее не знал.

Колени Хокона подогнулись, и он осел на скамью.

— Но… Как? Зачем?

— Десять лет назад сестра решила повидать мир. Я слышал, как она полетела с ветром, и изо всех дреки лишь с ней я поддерживал связь после изгнания. На нее оказывали… давление, чтобы выдать замуж, а Ардис всю жизнь ненавидела, когда на нее давят. Она хотела узнать мир, прежде чем повзрослеет и станет женой. Возможно, она встретилась с тобой. Возможно, ты доставлял ей удовольствие… какое-то время. Но мой дядя заставил ее вернуться, а тебя взять с собой она не могла. Прости. Я не знаю, зачем она вышла за тебя замуж, если понимала, что ваш брак не продлится вечно, и могу лишь предполагать, отчего ушла. Но я уверен в одном: ты заслужил правду.

Хокон потер лицо руками, пошатнувшись от новостей. На мгновение Рюрик почти пожалел его, хотя и сам не понимал, почему. Никто не должен жалеть своих врагов. Но… Хокон построил всю свою жизнь на лжи, убил трех невинных драконов и выслеживал Ардис по морям и долам.

Возможно, Рюрик понимал, что толкает мужчин на подобные поступки, ибо при мысли о Фрейе в его сердце вспыхивал тот же огонь.

— Лживая сука, — выдохнул Хокон. Он вскинул голову, лицо снова вспыхнуло. — Между нами была лишь ложь. Какого же черта я творю?

— Едь домой, — мягко посоветовал Рюрик. — Возвращайся к семье. И похорони мысли о жене.

Ноздри Хокона раздулись.

— Нет. Она должна сама сказать мне правду.

— Правда тебя убьет.

— Откуда тебе знать?

— Мать верит, что кровь дреки должна оставаться чистой. Как только она увидит вас, тут же прикончит за прикосновение к бессмертной плоти. Может, Ардис оставила тебя, чтобы уберечь. Погонишься за ней — неминуемо погибнешь.

— Мне все равно, — прохрипел Хокон. — Ты бы как поступил, иди речь о Фрейе?

«Сжег бы мир дотла, чтобы встать перед ней и добиться правды». Губы Рюрика искривились.

— Ты меня не переубедишь, — заявил Хокон, по его взгляду Рюрик понял, что это чистая правда.

— Ну тогда рой себе могилу. Я не буду участвовать в этой безумной погоне.

Он оплатил долг Ардис перед драконоборцем, пусть дальше решает судьба.

Пора найти Фрейю.

Глава 22

Рюрик обнаружил Фрейю в сарае, та закидывала сено в стойла к ягнятам.

После всего, что было сказано и сделано, всего, через что они прошли, она снова делала вид, что ей нечем больше заняться.

Рюрик молча наблюдал из тени, его терзали сомнения. Свет пробивался сквозь дыру в потолке, выхватывая золотые пряди среди темно-русых волос. Фрейя бормотала под нос, тихонько ругалась. Наконец, она завершила работу и оперлась на вилы передохнуть. Сердце Рюрика заколотилось в груди.

«Отпусти ее, — твердила логика. — Твой дядя убьет Фрейю, если прознает о ее существовании».

Но другая часть дреки не была столь рациональна. Глубоко внутри его суть вздернула губу и зарычала при одной мысли о капитуляции. В груди будто тлело расплавленное сердце вулкана, угрожая сжечь вены.