— Не смей так говорить.

— Почему? — спросил дреки. — Ты же знаешь, я не могу врать.

— Я бросила тебе вызов, — возразила Фрейя. — Потому ты и прилетел. И, может, ты не врешь напрямую, но все эти иносказания…

— Ты моя! — рявкнул Рюрик, и ей нечего было возразить, не было шанса понять его неверно.

Фрейя упрямо вздернула подбородок, понимая, что ступает на зыбкую почву.

— Разумеется, это из-за того, что ты бросила мне вызов. — Его голос внезапно изменился. — Ты прекрасна, но я видел много прекрасных женщин. О нет, мое внимание привлекли твоя дерзкая гордость и упрямство. Твоя решительность. Буря принесла мне воина в женской плоти, и я знал, что хочу тебя. Той ночью ты была невероятной, потрясающей, ибо бросила мне вызов. За все долгие годы изгнания я никогда не встречала женщину, которая посмела бы противостоять мне.

Фрейя опустила глаза и тут же отвернулась, но образ его обнаженного тела так и горел на сетчатке. Сейчас он был выше, нежели в обличье Рюрика, выпуклые мышцы рельефно выделялись, вздыбленный член поднимался к животу. С неземной грацией к Фрейе приближалось существо, сознающее, что оно — хищник из хищников.

Она сглотнула и внезапно слабым голосом спросила:

— А что будет, когда ты покоришь меня?

— Как можно покорить бурю?

Это был не ответ. Как же типично для дреки.

Рюрик сделал шаг вперед, Фрейя отступила назад. Она не желала принимать ухаживания, ибо знала, что рискует сердцем. Хотя какая-то малая часть ее и начала думать, вдруг дреки и вправду испытывает к ней искренние чувства. Ей нравился флирт. Соблазнение. Она даже стала задумываться о Рюрике как о потенциальном муже, любовнике, друге. Шепот мечты, о существовании которой Фрейя даже не подозревала. Немаленькой мечты.

Невозможной мечты.

Дреки не вписывался в картину ее будущего. Рюрик, но не дреки.

— Что-то ты не очень рада.

— Ибо ты не тот человек, что я думала. — По сути, все, о чем она думала, оказалось ложью, и Фрейе было больно от потери.

— Ты сама себе что-то вообразила, а я не стал тебя поправлять.

— Потому что это играло тебе на руку, легче было добиться своего.

Дреки снова хищно шагнул вперед.

— Какого же своего?

Фрейя не оглядывалась, но ощущала позади массивную кровать. Она сжала кулаки и вздернула подбородок, не выпуская шерстяную повязку. Теперь сомнений в его желаниях не оставалось.

— Если ты думаешь, что мне надо лишь это, Фрейя, — промурлыкал дреки, — то я заполучил бы тебя еще прошлой ночью.

Его созданный для поцелуев рот изогнулся в улыбке. Опасной. И, несмотря на все, сердце бросилось вскачь, по венам побежало возбуждение, тело откликнулось на знакомый взгляд.

«Ты загнала дреки в угол в его же логове, — прошептал Рюрик в ее сознании, и по разгоряченной коже пробежала дрожь от прикосновения. — И что прикажешь с тобой делать в наказание за неповиновение?»

— Когда я не повиновалась тебе? — Шаг назад. Еще один. Фрейя уронила ленту, подняла подбородок с упрямым высокомерием, так свойственным ему самому. — Ты сказал надеть повязку — я надела. Но ты же не приказывал ее не снимать.

— Ты споришь, как дреки. — Рюрик потянулся вперед, и Фрейя затаила дыхание. — Или как стряпчий

— Ты преднамеренно обманывал меня, так что не жалуйся, — выпалила она.

— Да. Но теперь мы здесь, и ты знаешь правду. И что будешь делать? — Горящий взгляд воспламенил ее кровь. — Моя Фрейя, вечная упрямица. Пожалуй, это мне нравится больше всего. Ты никогда не боишься, даже когда стоило бы.

— Зачем мне бояться? — Фрейя снова отступила, коснувшись ногами кровати. — В конце концов, ты сам сказал, что не причинишь мне вреда. Нет, правда, что это было? Ты поначалу собирался проглотить меня?

Улыбка дреки помрачнела. Бежать было некуда.

— Может, и теперь собираюсь.

Рюрик сделал последний шаг навстречу, и Фрейя шлепнулась на матрас, такой мягкий, что в первое мгновение она могла лишь с наслаждением гладить удивительный материал.

— Шелк, — подсказал Рюрик с легкой усмешкой, и его глаза вспыхнули дьявольским огоньком. — Специально для тебя, Фрейя. Я представлял себе, как ты лежишь на моих шелковых простынях. Мечтал, что с тобой проделаю. — Он распахнул руки, мощные мускулы напряглись. — Все это — для тебя, Фрейя. И ты говоришь, что мне нужна лишь одна ночь?

Фрейя проглотила комок. Рюрик сам не понимал, что творил этими словами, как давно она мечтала услышать подобное. Дурочка. Она сознавала тщетность надежд, но все же мечтала.

— Я знаю. — Веки прикрыли опасные глаза. — И я хочу сказать тебе все — и даже больше.

Фрейя снова восстановила щиты. Он хотел увидеть ее в своей кровати. Поселился у нее, лгал, преследовал, чтобы получить желаемое. Ну что же, она позволит. Он получит ее тело, но вот сердце — никогда.

Рюрик оскалился и наклонился за повязкой. Фрейя отползла, юбки зашуршали по чертовым простыням. Горячая твердая хватка дреки сомкнулась вокруг лодыжки. Он потащил ее к себе, и Фрейя взвизгнула.

Рука скользнула по ее ноге, мозолистая ладонь царапнула кожу, юбки задрались к талии. Столь интимное прикосновение бросило Фрейю в дрожь. Картины из прошлой ночи заполонили разум, она вспомнила все.

— Я желаю тебя полностью, Фрейя. Не только то, что ты решилась отдать, — выдохнул Рюрик, сжимая другой рукой ее бедро. Он раздвинул ей ноги и дернул навстречу себе, на край матраса.

Она лежала перед ним совершенно раскрытая. Фрейя уперлась руками в бедра Рюрика, сдерживая напор, впилась пальцами в обнаженную кожу. Под восхитительно мягкой поверхностью перекатывались каменные мускулы. Фрейя не смогла удержаться и взглянула вниз. При виде вздыбленного члена ее обдала странная волна. Фрейя лихорадочно вдохнула, оставляя ногтями красные полумесяцы на загорелой плоти. Она ничего не понимала. Почему его желание так возбуждало ее? Чувствительная кожа меж бедер запульсировала, невзирая на страх.

Он требовал слишком много. Не просто секса, не просто плотского наслаждения. Он хотел обладать Фрейей. Полностью завладеть ее сердцем, сделать своей.

И это ужасало.

— Не тебе решать, получишь ли ты меня всю, — парировала она.

— Не искушай дреки, — ответил он, приподнимая ее подбородок. Колено вдавило матрас между ногами, Рюрик лег сверху. — Расплата будет жестокой.

Фрейя уперлась ему в грудь. О небо, какой же он был твердый.

— Ты не напугаешь меня.