Наконец в зеркале появилась каждодневная, не сценическая Катя. Оставалось только собрать волосы в хвост, кичку закручивать не хотелось. Мыться тоже не очень, лучше в гостинице, чем здесь, в сомнительной душевой. Да и холодно.

Что-то ее тревожило, не конкурсное. Взгляд Сергея! Почему он так смотрел, хотел спросить важное и не спросил. Странные у них отношения, вроде близкие, совсем близкие. Катя улыбнулась отражению, ей приятны и беспокойны были эти мысли.

Да, они спят вместе и моются, и… Сережа трогает ее, целует везде, это не стыдно, ведь они решили пожениться, а жениху и невесте можно. Да и просто можно, дело не в свадьбе, а в любви. Сережа много раз говорил, что любит.

И он всегда танцует с ней через любовь. В глазах его, в руках всегда любовь — поднимает бережно, касается нежно. Катя знала и любила его руки, пальцы, его горячий взгляд, улыбку немного печальную и смущенную.

Жалко, что во время танца целоваться нельзя, в некоторых местах в адажио так хочется! В «Бабочке» много раз хотелось. Прямо там, на сцене, целовала бы его! Катя почувствовала, что снова готова расплакаться. И с чего? Все хорошо, номер засчитали, на третий тур пропустили. Просто… Она прерывисто вздохнула, прижала ладони к лицу, запрещая себе слезы. А как он ее на руках нес и не давал самой идти. Это от любви, не из одного беспокойства? От любви!

— Да что же это такое? Не буду я плакать! Не хочу! Сережа не велел…

Она выключила кондиционер, собрала грим, реснички, кисточки, молочко, гель, масло и остальные мелочи в большую косметичку, затолкала ее в рюкзак. Костюм уже страшно раздражал, он был сырой, хотелось содрать его поскорей, надеть любимую футболку, теплый жакет, джинсы и уйти отсюда на воздух. Как плохо, что окна нет! И Сережа запропал куда-то.

— Надо ему позвонить! — Катя натянула гетры, сунула ноги в лосиные меховые тапки, порылась в малом отделении рюкзака, вынула телефон, набрала номер Сергея, из кармана жакета раздался ответный сигнал. — А, он же мне свой телефон отдал. Все! Не могу тут сидеть, пойду его искать и костюмершу с ножницами…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Она кинула телефон обратно в рюкзак и решительно вышла из гримерки.

Это была плохая, нет, очень плохая идея — искать Сергея в незнакомом театре! Катя сейчас же потерялась в однообразии длинных коридоров. Она забрела сначала снова на сцену, потом в буфет и, наконец, на первый этаж, остановилась у поста охраны.

Люди шли через небольшой вестибюль туда и оттуда, застекленная дверь выпускала из театра на улицу, другая, распашная, открывалась в начало коридора, который вел в здание театра, похожее на Лабиринт Минотавра. Между ними в центре поскрипывал у поста охраны турникет-вертушка.

Катя слишком поздно подумала о том, что, когда уходила, надо было запомнить номер грим-уборной. И взять с собой телефон. Но свой телефон она оставила вместе с Сережиным в кармане жакета. И жакет надо было надеть — холодно, сквозняки. Неуютный театр.

— Вы, девушка, кого ждете? — высунулся из-за оргстекла вахтерской будки охранник.

Катя поняла, что выглядит странновато. С наскоро скрученной прической, без макияжа, в тюлевой шопенке, полосатых шерстяных гетрах и теплых, обшитых мехом тапках. В репетиционном зале такое сочетание никого не удивило бы, но тут, на выходе из театра…

— Нет, я… Заблудилась, наверно.

— Так давайте я по местному позвоню. Кого набрать?

— Я не знаю. Мне надо Сережу…

— Кого? — не расслышал он.

— Сергея Залесского.

— А это кто?

— Танцовщик.

— Ну, милая барышня, — охранник был седой, в летах, тучный, а Катя — напуганная стройная, гибкая, как тростинка, девчонка. Видно, поэтому он счел возможной некоторую фамильярность. — Тут сегодня столько этих танцовщиков. Давайте я лучше в режиссерское управление позвоню. Они там разберутся. Вас как зовут?

— Катя Звягинцева.

Охранник набрал на дистанционной рации короткий из пяти цифр номер, приосанился, кашлянул и исполненный собственной значимости произнес:

— Шестой подъезд, балетная пристройка, тут у меня девочка стоит, потерялась. Еще раз, как вас? — глянул он на Катю.

— Звягинцева… Екатерина.

— Звягинцева Екатерина, — повторил за ней охранник. — Так вы бы прислали кого на шестой, забрать ее.

Но раньше, чем на другом конце связи ответили, из распашных дверей в вестибюль вышел подтянутый, невысокий средних лет мужчина, тоже седой, но гораздо строже и солиднее охранника. Быстро направился к двери, на Катю сначала и не взглянул, и только миновав турникет, затормозил резко, обернулся, удивленно вскинул глаза. Кустистые брови поползли вверх.

— Звягинцева… м-м… Екатерина Викторовна?

— Да, — Катя по школьной привычке сделала реверанс. Не по-театральному суров был этот человек, да и знакомым показался. Где она могла его видеть?

А он вдруг улыбнулся, вернулся через вертушку и протянул ей руку.

— Николаев Петр Евгеньевич.

Только тут Катя вспомнила — она видела его на Сайте конкурса, где фото членов жюри, а Николаев — ответственный секретарь, он откуда-то из правительства, Максим еще говорил об этом.

Охранник почтительно встал, руки по швам и доложил:

— Меры приняты, я вызвал из режиссерского отделения…

— Не надо, я сам провожу, — отмахнулся Николаев. — Ну что, мало вам на сегодня потрясений? А партнер ваш где?

— А он пошел костюмершу искать, мне костюм не снять, ножницы надо. — Катя завела руку за спину, дотронулась до крючков.

— Вот оно что, сейчас мы поищем. И портниху, и ножницы. — Петр Евгеньевич неожиданно галантно протянул руку в сторону распашной двери, предлагая Кате пройти вперед. — Сейчас разберемся.

Охранник стоял до тех пор, пока секретарь и Звягинцева не скрылись в коридоре, и только тогда сел, долго шумно выдохнул и принялся вытирать лоб клетчатым бязевым платком.

Катя шла за Николаевым, который уверенно шагал по лабиринту закулисных коридоров и лестниц. Было очевидно: ориентируется он тут, как у себя дома. А Катя через три поворота уже не могла определить, в какой стороне выход на улицу. Чрево театра скрыто от зрителя, он допущен в зал, чтобы из партера, бельэтажа и с ярусов заглядывать в удивительное «зеркало сцены».

Но сцена — лишь вершина айсберга, обманчиво безобидная, на глубине же — целый мир. В него ведет Заветная дверь, закрытая на засов и охраняемая от фанатов строгой билетершей. Только избранные, приближенные могут попасть за кулисы. Там начинается настоящий, не приукрашенный декорациями и подсветкой театр: грим-уборные, репетиционные залы, режиссерские управления, буфеты, цеха костюмеров, бутафоров, машинистов сцены, осветителей. Пять-шесть этажей Фабрики Иллюзий по производству Катарсиса. Идешь, блуждаешь, заглядываешь в гардеробы, в оркестровые фойе. На столах раскрытые футляры музыкальных инструментов, чехлы скрипок, флейт, труб. Сами инструменты в руках музыкантов.

В одном фойе разыгрываются струнные, в другом — духовые. Это похоже на разноголосье оркестра перед началом спектакля, до того как за минуту до появления дирижера все приводит к согласию всемогущий камертон «ля».

Оркестровая яма — как Чистилище, пространство между Идеальным и Реальным. Первое — для зрителя, второе — для тех, кто добровольно посвятил себя труду в замкнутом мире. На репетициях между ними перекидывают мост и над оркестром открывается проход прямо из зрительного зала на сцену. На спектаклях Реальное и Идеальное — разделены.

Катя в первый раз в жизни оказалась в чужом театре одна, в Голландии ее опекали Виктория и целая команда поддержки из балетной студии. Со всей очевидностью можно было утверждать, что бредовая идея отправиться на поиски Сережи обречена на провал.

Единственной надеждой в незнакомом переплетении коридоров и тупиков стал Николаев. Они дошли до лестницы, под ней стояло огромное корыто с водой, похожее на поилку для коров, в углу напротив огнетушитель, над ним на стене был укреплен допотопный телефон с вертушкой и в рамке рядом с ним список внутренних номеров. Катя испугалась, только теперь она подумала, что совсем не знает секретаря жюри. Но страх остаться одной был сильнее.