— Да! Стасик, ты чудесный, мы тебя любим-любим! — Катя была оживлена, ей скорее хотелось на сцену. Глаза у нее сияли.

— Любим-любим… — повторил Макс и приобнял Станислава. — Катя права, я из зала смотрел, необыкновенно красиво получилось, и зря рояль не выкатывали, на концертах обязательно надо так делать, особый шарм. Даже если с кордебалетом, все равно хочется рояль. Ладно, не отвлекайтесь, ваш выход уже. Удачи!

Сергей и Катя отошли в третью кулису и приготовились. Их объявили, Сергей ждал начала музыки, чтобы вывести Катю на сцену. И музыка пошла, только не Хельстед, а Минкус, и это был не «Фестиваль Цветов», а «Дон Кихот», па-де-де, которое следовало за номером Залесского и Звягинцевой.

Катя не поняла сначала, потом с ужасом посмотрела на Сергея.

— Что это?

— Фонограмму перепутали, сейчас я до пульта добегу, стой тут.

На пульте уже поняли ошибку и связались с радиоузлом, который был расположен на втором ярусе. Когда Сергей протолкался к режиссерскому пульту, то услышал конец разговора.

— Как это — нет фонограммы? Не может быть!

Около пульта уже стоял и Максим. Он молча ждал.

По связи был слышен матерный ответ звукооператора Пульту.

— Нет фонограммы, я запускаю следующий номер.

— Нет, подождите! — Сергей толкнул Макса в плечо. — Ну что ты стоишь как столб, делай что-нибудь!

Закулисье всколыхнулось, разноязычно залопотало, и даже при этом слышно стало, как зашумел и зрительный зал, раздались нетерпеливые хлопки.

— Не может быть, чтобы фанеры не было, — пробормотал Макс.

— Может! Ты про русскую подлянку забыл! Если мы сейчас не выйдем, Катю с Конкурса снимут. Где Стас?

— Я тут. — Стасик стоял за спиной Максима.

— Ноты у тебя есть? Какие-нибудь, все равно что… Ну?!

— Есть, «Бабочка», но мы же ее давно не репетировали!

— Ничего, станцуем, дома репетировали. Расчехляйте рояль, давайте его на сцену.

— А что вы тут командуете, — очнулся режиссер, — отойдите. Я объявляю следующий номер.

— Макс!!! — Сергей вырвал микрофон у режиссера. — Радиоузел? Это сцена. У нас все нормально, номер Залесский-Звягинцева пойдет под рояль.

— А что объявлять? — запросил Радиоузел.

— Ничего, мы выходим без музыки, станцуем — объявите, конец связи.

Зрительный зал уже хлопал и свистел, Сергей сунул микрофон обратно режиссеру и повторил:

— Рояль на сцену по сигналу пианиста. Максим, давай найди, кто это сделает. Стас, ты сейчас будешь мне помогать, я тебя прошу играть, а ты отказываешься, а потом соглашаешься.

— Что? — Станислав не понял. — В каком смысле соглашаюсь?

— В прямом! Ну представь себе, что ты Ганс, говори руками! Понял? — И, не дожидаясь ответа, Сергей бросился к Кате. Она послушно стояла там, где он ее оставил, глаза мокрые, руки дрожат.

— Катя, ну что ты, Катюша, все хорошо!

— Сережа, музыки нет!

— Мы «Бабочку» танцуем, только сначала пантомима. Давай повеселим публику, а то слышишь, что в зале творится?

— Слышу… Какую пантомиму? Я не смогу.

— Еще как сможешь, у тебя всегда получалось, идем. Выходим и слушаем, как колокол в «Жизели», а ты на меня смотри и повторяй сначала, потом диалог. Тебя же учила Вика?

— Учила…

— Вот и покажи, что ты умеешь. Пантомима без музыки. Идем! Мы им сейчас устроим классический балет, ну не зачтут так не зачтут, хоть «Бабочку» станцуем, костюм твой покажем.

Он подал Кате руку, и она вложила в нее свою.

— Ты лучше всех, — зашептал он, наклоняясь к ее уху, — хочу танцевать только с тобой, всю жизнь, — и повел Кэтрин на сцену.

А дальше они начали разыгрывать старинную пантомиму, как в английском театре, но расцвеченную языком хореографии. Вышли, как будто собираются танцевать «Фестиваль цветов». Встали. Музыки нет. Сергей сделал у уха жест повелительницы вилис: «Я прислушиваюсь», Катя повторила его. Выдержав паузу, Сергей красиво сказал ей руками: «Музыки нет, я ничего не слышу». Катя покачала головой и повторила. Потом пор де бра над головой, спросила: «Как же мы будем танцевать?», и закрыла лицо ладонями, стала изображать слезы, потом рыдания — вздрагивая плечами. Зал притих и с интересом следил за необычным диалогом, происходившим в полной тишине, только пуанты Кати дробно стучали по сцене. Но так выразительны были лица героев, убедительны позы и жесты. Публика сопереживала и симпатизировала. Сергей стал утешать партнершу, как в «Жизели», отвел ее ладони от лица, заглянул в глаза, и сказал: «Все хорошо, не плачь». Потом пошел гранд жете ан турнан, закончил позой, посмотрел в кулису и отправился за сцену вытаскивать Стасика. Тот стоял наготове, с круглыми глазами и выражением ужаса на лице, и ждал. Сергей успел сказать ему только: «Сначала не соглашайся, делай отрицательные жесты и мотай головой». На сцене он подвел Стасика к Кате и начал объяснять, каждое слово озвучивая пантомимой: «Это пианист, — жест с бегающими по клавиатуре пальцами, — мы сможем танцевать под музыку», — жест пор де бра — танцы. И обращение к Стасику: «Пожалуйста, начинай». Станислав, хоть и выступал в амплуа артиста миманса в первый раз, но справился хорошо, он стал решительно отказываться, причем свободно ходил по сцене, а Сергей и Катя за ним — и по очереди, и вместе. Они, картинно и трогательно заламывая руки, прижимая их к сердцу, уговаривали неумолимого Стасика. Внимание зала было возвращено, Стасик вошел в роль и на равных вел диалог с балетной парой. Он смог сказать им: «На чем же я буду играть?» И в это время из кулисы выехал рояль. За время импровизированной пантомимы Макс успел найти трех рабочих сцены в чистых комбинезонах. Рабочие споро выкатили инструмент и вынесли банкетку. «А ноты? — зашипел отвернувшись к Сергею Стасик. — Они остались в кармане на ящике». Сергей вышел на авансцену и сокрушенно развел руками, показывая: «Рояль есть, но играть невозможно — нет нот». В зале засмеялись, представление нравилось публике. Заминка с фонограммой была сглажена. Катя подхватила игру и сказала: «Подожди, я сейчас что-нибудь придумаю», и убежала за кулисы, к счастью, про ноты подумал и Макс, он нашел их и подал ей. Катя вернулась и с реверансом протянула ноты Стасику. Вдвоем с Сергеем она отвела пианиста за рояль, тем временем с колосников спустили микрофон подзвучки. «Теперь мы можем начинать, — с поклоном сначала Кате, потом зрительному залу сказал Сергей и сделал приглашающий жест в сторону Стасика. — Маэстро, музыку». Зал дружно зааплодировал. Катя поклонилась и ушла за кулисы, а Сергей под переливчатые арпеджио Стасика сделал новый круг-поиск Бабочки. Катя вышла уже в образе, замерла в изящной позе «бабочка на цветке», из которой Сергей поднял ее. Зазвучала обворожительная певучая тема Оффенбаха, началось Адажио.

И вдруг Сергей вспомнил тот день в Лейдене, их прогулку, вечер и… любовь. То, как они были нежны друг с другом, раскрылись, доверились. Все это он и говорил Кате, теперь уже не пантомимой, а танцем. Он берег ее, лелеял, носил на руках. А она трепетала руками-крылышками. И наконец уснула, а Сергей прикрыл ее собой. Они не стали делать красивую позу — поддержка на колено партнера, а повторили мизансцену из спектакля и легли на сцене.

Зал взорвался овацией и криками «Браво!». Сергей и Катя раскланялись, она убежала, он остался на вариацию-мазурку. Задорное, юное веселье передавал в музыке Стасик и приумножал это танцем Сергей. Вариация, сравнимая по сложности прыжков и вращений с Джеймсом из «Сильфиды», была исполнена идеально. Знатоки балета и комиссия любовались стопами Сергея, точностью ног, пируэтами, заносками, бризе, мягкими текучими руками. Великолепным прыжком и статью. Обычная публика восхищалась танцем в целом. Он был доходчив, красноречив, убедителен. А Катя в своих вариациях очаровала всех изяществом и безупречными пуантами. И конечно, фуэте, которое в «Бабочке» выглядело необычайно эффектным.

Но — что потом в один голос отмечали критики в отзывах об этой паре — Катя и Сергей танцевали друг для друга. Техника казалась незаметной, главным становились чувства. Партнеры снова и снова признавались друг другу в любви. Открыто, при всех, не смущаясь, делились своей радостью с целым миром.