– Учитель! – воскликнул Сейф аль-Малюк. – Отдохните! Вам тяжело так много говорить. Может, мы зайдём позже?!

– Нет! – возразил слабеющим голосом Абдул Гафур. – Слушайте меня. Я за остальных не тревожусь. Мустафа… Он – моё единственное беспокойство. Поклянитесь, что никому не раскроете тайну его рождения. Тебе, Абдалла, вручаю его воспитание. Только не здесь… Не в Свате… Вам надо будет уехать. Средствами я обеспечу – хватит на две жизни. А ты, Сейф, друг мой, помоги им незаметно выбраться из княжества.

– Хорошо, учитель! Всё сделаю, как скажете…

– А теперь оставь меня с Абдаллой наедине. Потом зайдёшь…

– Повинуюсь, учитель!

Сейф аль-Малюк вышел из покоев ахунда и тихонечко притворил дверь, но оставил щёлочку, чтобы слышать, о чём тот будет говорить с Абдаллой.

Княжество Сват. Поздний вечер в Сайду-Шариф

После более чем скромных похорон Абдул Гафура – по мусульманской традиции в день смерти – Сейф аль-Малюк и Абдалла засобирались в путь. Надо было вернуться в Мингору по истечении седьмых суток, чтобы принять участие в поминальном обряде по усопшему. Решили больше никого, кроме Абу Али, в сопровождение не брать, дабы не привлекать излишнего внимания к миссии.

Мустафа оказался довольно смышлёным синеглазым мальчиком лет девяти от роду – словоохотливым, любопытным и разумным. По понятным причинам он не присутствовал на похоронах отца, но известие о его смерти принял стойко. Впрочем, он видел-то родителя всего лишь раз пять, когда тот приезжал в Сайду-Шариф. Абдул Гафур стал испытывать к сыну особенное отношение, нежность и тревогу лишь в последние годы своей жизни, когда понял, что никто не позаботится о будущем юного наследника, после того как его не станет. Он окружил Мустафу незримой заботой, вниманием и достатком. В его распоряжении имелись лучшие воспитатели и учителя. К своим девяти годам мальчик был довольно недурно обучен арабской и персидской грамоте, имел неплохие результаты в математике, астрономии и географии. Правда, Ян обнаружил, что английский Мустафы был ужасающим. Доверясь учителю индийского происхождения, он усвоил неистребимый индийский акцент, который превращал предложения в мелодичную словесную кашу. Яну стоило большого труда вычленять из неё отдельные фразы, подвергнутые сильнейшей фонетической трансформации. Кроме того, имели место абсолютно хаотичные способы смешения и произнесения английских слов. Хотя, благодаря отменной памяти, словарный запас у мальчика был хороший. Да, Мицкевичу предстояло потрудиться на педагогическом поприще.

Мальчик жил вместе с матерью и несколькими слугами в небольшом, но уютном доме. За дастарханом, накрытым в мужской половине, состоялся разговор о дальнейшей судьбе Мустафы.

– Мальчик мой, – начал Сейф аль-Малюк. – Ты теперь единственный мужчина рода нашего достопочтенного учителя, покинувшего нас. Да будет Аллах Всемилостивейший ему защитой в том мире. Мой друг и учитель Абдул Гафур поручил представить тебе нового воспитателя. Его зовут Абдалла – будьте знакомы. Это первое, что я должен тебе сказать.

Мустафа, польщённый приглашением на взрослую беседу, важно кивнул. Ян обратил внимание, что в этом жесте не было напыщенности избалованного сына ахунда, наоборот, взгляд его был по-взрослому сосредоточенно-внимательным.

– Второе, что мне поручено сказать тебе, Мустафа, ты должен будешь покинуть наши края. Вместе с Абдаллой и Абу Али.

Абу Али, услышав своё имя, молча поклонился, прижав руку к сердцу.

– Абу Али был многие годы верным слугой твоего отца. Теперь будет служить тебе…

Слуга снова повторил свой жест, а Мустафа вскочил на ноги и заявил:

– Я без мамы никуда не поеду! А как же моя мама?! Я должен буду покинуть её?!

– Садись, Мустафа, не суетись! Мужчине не пристало так себя вести.

Сейф аль-Малюк протянул руку и погладил мальчика по голове.

– Твоя мама переедет в Мингору – в дом твоего отца. Так завещал учитель. А ты должен будешь уехать. Это не обсуждается.

– Я не хочу уезжать! – закапризничал мальчик. – Я хочу остаться с мамой!

– Уважаемый Сейф аль-Малюк, – сказал Ян. – Позвольте я поговорю с Мустафой?

– Говорите, Абдалла Хан…

Мицкевич понимал, что в данном случае не стоит давить на мальчика. Лучше дать возможность Мустафе самому принять правильное решение. Поэтому он начал издалека, медленно выговаривая слова и периодически отпивая зелёный чай из пиалы:

– Мустафа Хан, я приехал сюда из очень далёкой страны. У меня там тоже остались родные, друзья. И я по ним очень скучаю. Понимаешь, я дал слово твоему отцу, что не оставлю тебя, буду путешествовать с тобой по разным странам, знакомить с разными людьми. Надеюсь, мы с тобой подружимся! Тем более что мы не сегодня-завтра уезжаем. У тебя ещё будет время подумать.

– А почему я должен уехать? Разве нельзя мне остаться?

– К сожалению, тебе здесь грозит опасность…

– А мама? А маме не грозит опасность?

– Маме тоже грозит, но ей нельзя уезжать. Поэтому она переедет в дом твоего отца. А тебе надо расти, получить воспитание, стать образованным человеком. Чем мы вместе и займёмся.

– Хорошо, я подумаю, Абдалла Хан.

– Вот и ладно, – сказал Сейф аль-Малюк. – А мы пока займёмся организацией переезда в Мингору. Сегодня заночуем здесь, а завтра, иншалла, тронемся в путь.

К сожалению, этим планам не было суждено сбыться. Ночью дом подвергся нападению неизвестных. Сначала раздался звон разбитого стекла, отчего Мицкевич тут же проснулся. Вскочили на ноги Сейф аль-Малюк, в руке Абу Али блеснула сталь кривой и широкой сабли. Сквозь разбитое окно послышались голоса десятка людей, которые собрались возле дома.

– Кяфиры!

– Харам!

– Выдайте нам иноверца и согрешившую с ним Асию!

– Какой позор! Какой стыд! Какой грех!

Снова полетели камни в окна несчастной Асии. В доме никого, кроме неё и гостей, не было – слуги разбежались заранее. Похоже, их известили, что дом подвергнется нападению.

– Я Сейф аль-Малюк! – крикнул в проём разбитого окна друг ахунда. – Что случилось? Почему вы забрасываете камнями этот дом?

– В этом доме совершён грех! – послышались голоса в ответ. – Ты, уважаемый Сейф аль-Малюк, можешь уходить! Тебя не тронем! Только пусть выйдут Асия и иноверец-кяфир!

– С чего вы взяли, что здесь совершён грех? – опять крикнул Сейф аль-Малюк. – Я отвечаю своим добрым именем: здесь ничего подобного не произошло!

Люди на улице погалдели, пошумели, поспорили некоторое время, и снова раздался голос, но уже твёрдый и требовательный:

– О совершённом грехе нам сообщили слуги Асии. А ты, Сейф аль-Малюк, уноси ноги и дай нам войти в дом.

– Заходить в чужой дом без спроса – харам!

– Тогда выдай нам этих людей!

Опять в дом влетел большой камень и, ударившись о стенку, разнёс посуду, расставленную на полке. В женской половине послышался плач без вины виноватой женщины. Наконец проснулся и Мустафа. Он стоял в проёме двери, рассматривая учинённый погром ничего не понимающими глазами. Абу Али тут же подскочил к мальчику и прикрыл его своим телом. Как оказалось, вовремя – через мгновение небольшой камень, пущенный чьей-то умелой рукой, попал в голову слуги. Хлынула кровь, заливая его глаза. Абу Али уронил саблю и схватился за рану.

– Мустафа! – крикнул Мицкевич. – Иди ко мне!

Он закрыл руками мальчика и присел в углу, куда камни не долетали.

– Что будем делать, Абдалла Хан? – спросил Сейф аль-Малюк. – В дом они побоятся зайти. Харам. Но в то же время мы не можем здесь всё время сидеть. Надо выбираться.

– Что если послать за помощью в Мингору?

– Кого? – спросил в ответ Сейф аль-Малюк, кивнув в сторону раненого. – Его, что ли?! Ему самому требуется помощь!

– Я смогу! – сказал со стоном Абу Али. Он, сидя на полу, перевязывал себе рану разорванной рубашкой.

– В любом случае это надо сделать ближе к утру, когда у собравшихся притупится внимание, – сказал Мицкевич. – Некоторые, потеряв терпение, уйдут домой, а остальные не будут бодрствовать всю ночь. Подождём.