– Тебе лучше отложить телефон, пока отец тебя не увидел.

Я подскочил.

– Господи, мама, ты как гребаный ниндзя.

– Бывшая балерина, но комплимент засчитан, – криво усмехнулась она. Она вытянула телефон у меня из рук. – Думаю, ты уже достаточно дел натворил для одного дня.

Справедливо. Я мог оттягивать возвращение домой тренировкой и сымпровизированной прогулкой с Пеппер, но это не избавило меня от папиных лекций о высоких материях. Он даже не ждал, пока я поднимусь по ступенькам в нашу квартиру над кулинарией – он просто показал большим пальцем в сторону подсобного помещения. Сейчас мы там готовим ингредиенты для сэндвичей между сменами или делаем домашнее задание в часы затишья. Но все чаще оно используется в качестве папиного лектория.

И самой неприятной частью этой лекции была ее причина – я не сделал ничего серьезного, в отличие от многих моих сверстников: не угонял байк, как это сделал наш сосед сверху, и меня не ловили в парке за употреблением наркотиков, как одну из наших постоялиц, например. Я просто опубликовал этот тупой твит.

– Ты же прекрасно знаешь, что мы далеки от такого ведения дел. – Отец так редко отчитывает меня, что наблюдать за его попытками выглядеть грозно было просто забавно. – Мне вообще не нравится, что у нас есть аккаунты в «Твиттере» и «Фейсбуке».

– А как иначе люди узнают о нас? – спросил я его в миллионный раз.

– Так же, как они это делали последние шестьдесят лет. При помощи живого общения, а не ваших интернет-наживок.

У меня в голове не укладывалось, как мой отец может выглядеть настолько молодо и модно, что некоторые покупатели принимают его за нашего старшего брата, но при этом быть таким отсталым и упрямым в отношении социальных сетей и интернета. Говоря начистоту, наша еда настолько восхитительна, что она просто обязана появляться в этих глупых кулинарных обзорах и вирусных видео с едой. Я буквально видел, как у людей слезы на глаза наворачиваются от восхищения, когда они откусывают наши сэндвичи. Просто уму непостижимо, как сыр в наших сырных тостах может так таять во рту. Нам бы всего несколько хороших постов в «Инстаграме», несколько грамотных твитов…

Людям давно пора вылезти из пещеры неведения навстречу нашим сэндвичам, это уж точно.

Но я не могу сказать это отцу в лицо. Наши родители считают, что мы с Итаном не в курсе, что дела у нашей кулинарии идут не очень, и занимаются финансовыми вопросами только тогда, когда нас с Итаном нет в поле зрения, и я знаю: это одинаково связано как с гордостью отца, так и с его желанием защитить нас. Но пренебрежение моими идеями делает ситуацию только хуже.

– И кроме того, – сказал папа, – этот твит перешел черту.

– Я не думал, что эта вонючая Маригольд ретвитнет его.

– Это и без нее было перебором. Мне не нужны проблемы с другими ресторанами, особенно с… – Папа оборвал себя на полуслове и покачал головой. – Сейчас твой твит стал вирусным, – продолжил он, показав кавычки в воздухе, – поэтому удалить его уже не получится. Особенно после их ответа.

– Их чего?

Я схватил свой телефон, и отец тут же стал предупреждать меня не совершать других глупостей и не писать ничего в ответ. Но почему мы не можем ответить? Тупая цитата из «Дрянных девчонок» в ответ на то, что они украли наш рецепт? Как это называется?

– Это твиттерский аналог плевка в лицо бабушки Белли. И ты хочешь просто оставить это?

Папа накрыл лицо ладонями.

– Разводить драму вовсе не обязательно.

Я остолбенел от его слов. Возможно, он не такой сорвиголова, как я, но во всем мире вы не найдете более рьяного защитника бабушки Белли, чем мой отец. Я уже было открыл рот, чтобы напомнить ему об этом, но он меня опередил:

– Никаких больше твитов. Твой лимит исчерпан.

– Но, папа…

– Я все сказал. – Он неожиданно поднялся и положил руку мне на плечо. – Однажды ты встанешь у руля, Джек. И я должен быть уверен, что с тобой наш бизнес будет в хороших руках.

Я побледнел. Папа уже повернулся ко мне спиной, поэтому не увидел мою перекошенную гримасу, которую я не смог сдержать – за последние пару лет его намеки на то, что именно я останусь работать в кулинарии, стали все меньше походить на намеки и все больше на факты.

– Кстати, ты всю неделю будешь работать за прилавком по вечерам.

– Серьезно?

Все оказалось гораздо лучше, чем я ожидал. Забавно то, что папа сначала сказал мне, что видит во мне будущего преемника нашей кулинарии, а затем использует эту самую кулинарию в качестве наказания. Я вижу в этом словесное подтверждение еще одной не озвучиваемой мысли – Итану предназначено великое будущее, а моя участь ограничивается кулинарией.

– Считай, что ты счастливчик. В следующий раз, когда тебя ретвитнет поп-звезда восьмидесятых, твое наказание увеличится до месяца.

– Они просто обокрали нас, – огрызнулся я. Я прекрасно понимал, что это никак не поможет в данной ситуации, но меня это больше не волновало. Наказание озвучено. Только вот злость по-прежнему никуда не делась.

Отец вздохнул, затем хлопнул меня по плечу и сжал его. Весь его вид буквально кричал: «Отцовство испытывает меня на прочность». Точно такое же выражение лица он делал, когда я или Итан задавали ему вопросы, на которые он не знал, как ответить, вроде настоящий ли Пасхальный Кролик или почему студенты колледжа так странно пахнут, когда заваливаются к нам в кулинарию после четырех вечера по средам. (Сейчас я уже понимаю, что это запах алкоголя.)

– Я знаю, парень. Но у нас по-прежнему есть то, чего нет у них.

– «Секретного ингредиента»? – пробурчал я.

– Именно. И нашей семьи.

Я наморщил нос.

– Извини. Пришлось заговорить словами из мультфильмов, чтобы как-нибудь отвлечь тебя. Иди помоги маме.