Литмир - Электронная Библиотека
A
A

* * *

В ночь на 10 мая 1940 года у самолетов 51-й бомбардировочной эскадры были закрашены опознавательные знаки германских люфтваффе. Летчики этой эскадры отличались особым усердием, но даже им не сообщили о цели полета и маршруте. Они вышли из своих казарм в абсолютной темноте, надели парашюты, заняли места в кабинах и по радио доложили о готовности на флагманский корабль командиру эскадры полковнику Иозефу Каммхуберу1. - Превосходно, парни, - сказал Каммхубер (в эскадре он слыл запанибрата). - Держитесь тесней за меня. Навигационных огней не зажигать. Бомбить по моей команде. Я скажу одно слово - "этуаль", по-французски это "звезда". Через пять минут полета поворачиваем обратно. Взревели моторы. Прожекторы на мгновение осветили взлетную полосу. Самолеты, тяжело груженные бомбами, оторвались от земли. Штурманы догадались, что они летят к границе Франции. На картах они привычно чертили курс, вели счисление по времени и скорости полета, передавали летчикам записки с поправками. И вот в тишину эфира ворвался веселый голос Каммхубера: - Этуаль! Руки привычно легли на рычаги бомболюков. Самолеты подбросило вверх - так бывает всегда, когда они освобождаются от груза бомб. Бомбы понеслись вниз и врезались в крыши спящих домов. Так погиб немецкий город Фрейбург. Пропагандистский повод к нападению на Францию был обеспечен. Геббельс объявил о злодейском нападении противника на мирный германский город. В пять часов тридцать минут того же дня танковая группа Клейста ринулась через Люксембург и Арденны на Седан и Амьен к Ла-Маншу. Группа армий фон Бока вторглась в Голландию и Бельгию, отвлекая на себя основные силы французов. Группа армий фон Лееба ударила по линии Мажино. Через семь дней Петен запросил перемирия. Оно было подписано в том же самом Компьенском лесу в специально привезенном сюда по распоряжению Гитлера салон-вагоне маршала Фоша, в котором совершалась церемония подписания перемирия в 1918 году.

* * *

Веяло теплом. С аэродрома в Ле-Бурже Пауль Пихт, прилетевший с генералом Удетом на парад по случаю победы над Францией, сразу же поехал в центр Парижа. Он оставил машину на набережной Сены рядом со знаменитой Эйфелевой башней. В Париже он был всего один раз вскоре после войны в Испании. Но он так много знал об этом городе, что все казалось давно знакомым: и бесчисленные кафе, где беспечные и шумные французы проводили время за чашкой кафе или бутылкой дешевого кислого вина, и развесистые каштаны, посаженные вдоль широких тротуаров, и запах миндаля, и заводик великого авиатора Блерио на берегу Сены, и громадное подземелье Пантеона, освещенное голубым светом, с могилами Вольтера и Руссо, Робеспьера и Жореса, и мрачная тюрьма Консьержери, видевшая смерть Людовика и Марии-Антуанетты, и собор Парижской богоматери с химерами, которые зло и печально смотрели с высоты на плотно текущую толпу. Пихт всмотрелся в мелькающие лица. Нет, парижане остались парижанами. Война как будто прошла мимо них. Он вступил на подъемник и приказал служителю поднять его наверх. Когда он сошел с лифта на балкон, венчающий Эйфелеву башню, он услышал вой высотных ветров. Парижское небо словно сердилось на чужаков из воинственной северной страны. Башня раскачивалась. Город и далекие окраины казались зыбкими, неустойчивыми, как и пол под ногами, исшарканный миллионами ног. На верхний балкон башни поднялась группа офицеров. Среди них Пихт увидел Коссовски и начальника отдела в "Форшунгсамте" Эвальда фон Регенбаха. - Я не замечаю в вашем обществе всемогущего шефа, - пожимая руку, проговорил Регенбах. - Он уехал с Мильхом в штаб-квартиру фюрера. - Разве фюрер уже в Париже? - Нет, но его ждут с часу на час. - Кстати, Пауль, - вмешался Коссовски. - Ты не видел Вайдемана? Он тоже будет на параде, и Зейц, кстати. - Вот уж действительно собираются старые друзья, - улыбнулся Пихт. - Ты где остановился? - В "Тюдоре". - Вот как? Там же и мы остановились, и Вайдеман, и Зейц... В небе послышался гул моторов. Над Парижем в сопровождении "мессершмиттов" пролетел трехмоторный "юнкере". Он заложил вираж, сделал круг, словно накинув петлю на шумный и беспечный город. Это летел Гитлер

* * *

Увидевшись на параде в честь победы над Францией, они договорились встретиться вечером в "Карусели". В этом фешенебельном кабаке немецкие офицеры чувствовали себя довольно уютно. Чужих туда не пускали. Скандалов не было. Вайдеман уже неделю жил Парижем, и в "Карусели" его знали все, и он знал всех. Пихт только накануне парада прилетал с Удетом в "столицу мира", но привык к "Карусели" в прежний, довоенный свой наезд. И Вайдеман и Пихт обрадовались встрече. В последние до отказа заполненные войной месяцы (что ни месяц, то новая война) им было не до переписки. На письмо Пихта, полученное в Голландии, Вайдеман так и не собрался ответить. - Что-то тогда стряслось, Пауль. Какая-то малоприятная история. - На огромном лбу Вайдемана собрались тремя рядами окопов морщины. - Да брось ты вспоминать! Не все ли равно. Ну, закрутился с какой-нибудь прекрасной цветочницей. Выпьем, Альберт, за тюльпаны Голландии! За желтые тюльпаны Голландии! - Пихт уже был заметно навеселе. - Нет, Пауль, подожди. Я вспомнил! Это были не тюльпаны - красные маки. Целое поле красных маков. И оттуда стреляли. - Война, - лаконично заметил Пихт. - Нет, не война, Пауль. На войне стреляют люди. А стреляли не люди. Красные маки. Там больше никого не было. Мы прочесали все поле, Пауль. Стреляли красные маки! - Выпьем за красные маки! - Подожди, Пауль. Они ранили генерала Штудента. В голову. Он чудом остался жив. И я чудом остался жив. Я стоял от него в шаге, Клемп стоял дальше, и его убили. - Выпьем за Клемпа! Зря убили Клемпа! Дурак он был, твой Клемп. Ему бы жить и жить. - Пауль, ты знаешь меня. Я не боюсь смерти. Я ее навидался. Но я не хочу такой смерти. Пуля неизвестно от кого. Чужая пуля. Не в меня посланная. Может, я просто устал, Пауль? Третья кампания за год. - Вайдеман наклонился к Пихту, стараясь поймать выражение его стеклянно-голубых глаз, но тот смотрел на сцену, на кривляющегося перед микрофоном шансонье. Подергивая тощими ногами, он пел по-французски немецкую солдатскую песню. - Слушай меня, Пауль. Ты писал, что Зейц теперь служит в Аугсбурге у Мессершмитта? - Именно в Аугсбурге. Но не у Мессершмитта. У Гиммлера. Он же его человек в люфтваффе. Он отвечает за секретность работ. А на черта тебе сдался Зейц? - Не кажется ли тебе, что я прирожденный летчик-испытатель? - спросил Вайдеман. Пихт отвернулся от сцены, заинтересованно поглядел на Вайдемана. - Ай, Альберт, какой позор! Тебе захотелось в тыл. Поздравляю! Впрочем, полигон тоже не сахар, и хорошие летчики там нужны... Но Зейц тебе не поможет. Мессершмитт его не очень жалует. - Значит, пустое дело? - С Зейцем - пустое. Но почему бы тебе не попросить об этой маленькой услуге своего старого друга Пихта? Пихт не такая уж пешка в Берлине! - Пауль! - Заказывай шампанское и считай, что с фронтом покончено. Завтра я познакомлю тебя с Удетом, и пиши рапорт о переводе. Я сам отвезу тебя в Аугсбург. Только допьем сначала, старый дезертир! Вайдемана передернуло: - Если ты считаешь... - Выпьем за настоящее дело! За настоящую войну, черт возьми! - Слушай, Пауль, а тогда, в Испании, ты знал, что Зейц работает на гестапо? - И в мыслях не держал. - Вот и я тоже. Ловкий же он парень...

4
{"b":"71477","o":1}