— Я… я не знаю, — промямлил Дуг. — Но какое отношение к исчезновениям имеют сверхчеловеки?

— Да прямое. Рассмотрим факты. Исчезновения начались чуть более двух лет назад, в то время, когда дети родителей, которые подверглись радиации от метеорита, достигли зрелости. Внешне эти дети выглядели как обычные люди, но это были мутанты. И только когда они достигли зрелости, их физические и умственные отличия стали обнаруживать себя. А почему эти изменения появились, только когда дети повзрослели? Потому что зрелость — это тот период в жизни индивидуума, когда уровень его физического и умственного развития позволяет ему встать на ноги. Потому что именно по достижении зрелости, когда сверхчеловек обнаруживается как таковой, он может справиться со своим отличием.

Отсюда и исчезновения. Очевидно, изменения, которые произошли по достижении зрелости, были такими значительными, что мутанты больше не могли находиться среди обычных людей. Они должны были уйти куда-то, где могли бы спокойно жить. Скорее всего, они собрались вместе и даже сейчас ведут свою необычную жизнь в каком-нибудь укромном уголке Земли.

Дуг облизал губы. Голос его прозвучал напряженно.

— Если то, что вы говорите, правда, значит… значит, я тоже должен исчезнуть.

Вонамейкер пожал пухлым плечом.

— Если моя теория верна. Никаких подтверждающих ее фактов пока нет, а до этого кто может сказать? Даже если б я сам был уверен на все сто процентов, я все равно не мог бы сказать, поскольку не знаю всех факторов относительно вашего конкретного случая.

Теория. Неуверенность. Если. Безнадежность поисков захлестнула душу Дуга противоречивыми чувствами отчаяния и гнева. Куда бы он ни обращался, всюду его встречало лишь разочарование.

Старательно скрывая свое уныние и неудовлетворенность этим визитом, Дуг распрощался с Вонамейкером. Он вернулся в свой номер в гостинице, где бросился на кровать, даже не сняв пальто. Его пальцы с силой вдавились в матрас, конвульсивно сжимаясь, словно искали прочности в мире, который неожиданно стал нереальным.

В последующие дни гостиничный номер сделался для Дуга чем-то вроде тюремной камеры. Он жаждал уединения, которое исключало мысль выйти на улицу и, в конце концов, арендовал маленький домик на окраине Альдердейла. Уединенность места устраивала его идеально.

Некоторое время он занимался тем, что приводил дом в порядок, но когда все было сделано, апатия безраздельно завладела им.

У него не было планов на будущее. Существование в настоящем без надежды или смысла. Его затягивало в омут воспоминаний и размышлений, которые становились все дольше, все мрачнее.

Дуг забросил себя, забросил дом. Он похудел и осунулся, а потом заболел. Это началось как-то утром с головной боли, и к следующему вечеру он настолько ослабел, что не мог двигаться. Головная боль сделалась просто невыносимой. Каждый удар сердца причинял боль, которая грозила расколоть череп надвое. Лихорадка охватила его, как всепожирающее пламя. Ночь принесла благословенное забытье.

На следующий день он проснулся слабый, дрожащий, но чувствовал себя лучше. Его терзал голод, почти неестественный, и невыносимая жажда. Он жадно набросился на свой небольшой запас еды, пил и пил воду, которую набрал в колодце во дворе, прямо из ведра. Самочувствие его еще улучшилось, но появилось какое-то странное необъяснимое ощущение. Болезнь прошла, но чувствовал он себя как-то… необычно.

Дуг не мог точно определить свои ощущения. Он как будто находился в состоянии постоянного изменения, и каждая клеточка его тела двигалась и смещалась. В моменты физического покоя к нему приходили звуки, которые в то же время не были звуками, ибо, как ни напрягал он слух, их не слышал.

Это ощущение продолжалось, крепло. Что-то, похожее на электрический ток, побежало по телу, пронзая все его существо нервным трепетом. Мозг наполнила активность, которая не была мыслью. Поток звука, который не являлся звуком, хлынул в уши. Острое осознание всего, что его окружает, углубилось, расширилось, заострило восприятие, заставляя его видеть, слышать и ощущать все, как никогда прежде.

Это продолжалось… а потом всякое ощущение изумления, странности покинуло его. Превращение завершилось.

Он стоял в сгущающихся сумерках с золотистой аурой, пульсирующей вокруг него, и напряженно вслушивался, не используя свой слух. Его мозг — его новый мозг — простерся вовне и вдаль; рука, шарящая в темноте, искала руководства. И оно пришло… в точности как и обещали ему его новые ощущения.

— Все закончилось?

— Да.

— Ты готов?

— Да… о, да!

Чуть позже за ним прилетел корабль — серебристая полусфера, парящая в ночи. Он коснулся земли, в нем появилось круглое отверстие. Через отверстие выбежала фигура. Ему не требовались глаза, чтобы знать, что волосы у нее золотисто-каштановые, а глаза карие.

— Вики! Вики!

— Дуг!

Не было слышно никаких звуков. Только мужская фигура и женская. Две ауры, сливающиеся в одну.

Послеполуденное солнце, словно ярким одеялом, укрывало веранду. Опираясь локтями о каменные перила, Амелия Блендинг смотрела на сад. Она расслабилась под мягкими солнечными лучами, чувствовала, как согревается холодная горечь внутри.

Через открытую балконную дверь за собой она услышала скрип кроватных пружин. Послышался дрожащий женский голос.

— Амелия!

— Да, тетя?

Амелия неохотно отвернулась от солнца и сада и вошла в темную спальню. Ее угловатое костлявое лицо было бесстрастным. На нем не видно было раздражения, которое она всегда испытывала, слыша старческий ноющий голос старой Харриет Блендинг.

Харриет сидела в огромной, с четырьмя столбиками балдахина, кровати. Боль от усилий исказила ее морщинистое бледное лицо и превратила его в гротескную маску.

— Ты что-нибудь хочешь, тетя? — спросила Амелия с необходимой ноткой сочувствия и интереса в голосе. Она ненавидела необходимость казаться услужливой и боялась последствий своего возможного мятежа. Она знала, что после смерти Харриет унаследует все состояние Блендингов, но в то же время понимала, что не может быть абсолютно в этом уверена, пока старуха жива. И Амелии до самого конца необходимо быть осторожной.

— Я думала о Сью, — сказала старая Харриет. — Мне кажется, я должна изменить завещание.

Амелию неожиданно охватил ужас. Она покачнулась, и лицо ее побледнело. Ухватившись одной рукой за кроватный столбик, она смотрела на Харриет широко раскрытыми испуганными глазами.

— Что! — ахнула она. — Что ты имеешь в виду, тетя?

Харриет Блендинг снова опустилась на подушку. Ее сморщенные веки закрылись, она дышала учащенно. В свете солнца, лившемся через окна, она выглядела съежившейся мумией, которую каким-то образом оживили.

Наконец старая Харриет снова заговорила. Дрожа, Амелия наклонилась над кроватью, чтобы услышать каждое слово из этих сморщенных бескровных губ.

— Мне недолго осталось жить, Амелия, — сказала старая Харриет. — Доктор Тайер дает мне не больше шести месяцев. Думая о конце, я многое вижу в лучшем свете. — Старуха замолчала, ее глаза открылись. — Сью хорошая девочка. Она молода, и перед ней вся жизнь. Сейчас все состояние Блендингов переходит к тебе. Сью получит жалкие гроши. Я считаю это несправедливым. Она и Том Вейл…

При упоминании этого имени все остальное стало для Амелии нереальным. Она оказалась в мире сна, созданном только для двоих. Сердце забилось чаще, на ее длинном костлявом лице появилось нечто похожее на красоту.

Том Вейл… Закрывая глаза, Амелия видела красоту и молодость этого человека. Она видела, какой он прямой и рослый, как откинуты широкие плечи, и вьющиеся волосы падают на лоб. Видела, как в медленной улыбке приподнимаются уголки его рта, а серьезные карие глаза светлеют.